Командир батальона полковник Иванов возобновил попытки узнать о местопребывании Петрыкина. Мы ничего не могли сказать о его судьбе. Тогда Иванов заявил, что вынужден принять крутые меры.

Придя как-то в нашу роту, он приказал подпрапорщику Кучеренко отобрать восемь солдат-и направить в четвертую роту в распоряжение фельдфебеля Гука. Позже, месяца через три, нам стало известно, что товарищи оказались жертвой гнусной мести зверя-полковника.

Иванов добился суда над ни в чем неповинными солдатами. Обвиняемые были приговорены к расстрелу. Привести приговор в исполнение сначала было предложено французам, потом неграм, но те и другие отказались.Обязанности палачей выполнили унтер-офицеры, окопавшиеся в запасном батальоне в лагере Майлли.

Очевидцы рассказывали, что рано утром приговоренных привели к месту казни и заставили самих вырыть себе могилу. Затем полковой поп предложил им исповедаться и причаститься. Солдаты ответили отказом, бросив по адресу попа несколько крепких русских слов. Раздался залп, некоторые были только тяжело ранены. Из ямы, куда повалились расстрелянные, слышались стоны. По команде офицера в яму был дан второй залп, и стоны прекратились.

Не стоит и говорить, как потрясла нас зверская расправа. Пожалели мы тогда, что так легко отделался полковник при стычке с нашей ротой. Эта стычка произошла как раз в дни нашей стоянки в резерве в лагере Майлли, вскоре после того, как были арестованы расстрелянные потом восемь солдат.

Был полковой праздник. Утром мы ходили в церковь, а после обеда нас отпустили в городок, откуда большинство солдат вернулось подвыпившими, в приподнятом настроении.

Часов в семь вечера в нашу первую роту пришел полковник Иванов в сопровождении ротных командиров первого батальона.

Собравшейся в бараке роте был прочитан приказ о том, что солдаты, замеченные в картежной игре на фронте, подлежат порке. Эффект был совершенно неожиданИый для начальства. Мгновенно рота заволновалась. Рядовой второго взвода Михаил Крюков быстро потушил электрический свет, солдат третьего взвода Василий Краснов крикнул:

– Не дадим бить! Довольно! Бей Иванова!

Послышался шум разбираемых из пирамид винтовок. Солдаты напирали на струсивших офицеров. Иванов получил несколько крепких ударов. Еще момент – и он наверное был бы поднят на штыки.

Голос нашего ротного командира Юрьева-Пековца изменил дальнейший ход событий.

– Братцы! Если не жалеете меня, пожалейте мою жену и детей! – закричал он и заплакал навзрыд.

Люди обмякли и расступились. Растерянный, бледный Иванов под солдатский свист и улюлюканье медленно вышел из барака. На другой день он заболел и не выходил на занятия.

О событиях в первой роте узнала вся бригада. Всюду говорили, как намяли бока Иванову. Многие считали, что у полковника надолго отбита охота наказывать солдат за малейший пустяк.

Иванова ненавидели солдаты не только его батальона, но и других. Он придирался ко всем, в том числе к людям из первого полка, где его прозвали «гнусавым Мишкой».

Бригадный командир генерал Лохвицкий, узнав об инциденте в первой роте, вынужден был издать приказ, в котором категорически запрещал наказывать солдат розгами.

Простояв в Майлли месяц, бригада в ноябре снова выступила на фронт. Наш участок был расположен перед фортом Бремон и деревней Курси, занятыми немцами. Форт Бремон находился на большой возвышенности, и оттуда немцам далеко были видны французские позиции.

Нам предложили хорошо изучить свой участок, точно запомнить расположение землянок и ходов сообщения. За три месяца пребывания здесь с этой задачей мы справились действительно хорошо, узнали каждую пядь, крепко запомнили, где находятся пулеметы, минометы, секретные, замаскированные от неприятеля ходы сообщения, тайные склады гранат и патронов.

В феврале 1917 года наша бригада ушла в резерв, сдав участок французским войскам. Оба русских полка разместились по соседству в деревнях, окрестности которых очень походили на местность в районе форта Бремон и Курси. Очевидно, учитывая это, командование производило здесь тактические занятия и маневры, уроки которых могли пригодиться нам в дальнейшем.

В последних числах февраля бригаду неожиданно подняли ночью и вывели на новое место стоянки – километров за десять в лес, где находился громадный замок.

Во время этой стоянки мы также усиленно готовились к предстоящему сраяхению. На заключительном занятии присутствовал командир корпуса, французский генерал Безелер, который остался очень доволен действиями наших частей.

Был конец марта, когда бригада выступила из замка и, не дойдя километров десять до передовых позиций, остановилась в деревне. В ясную погоду отсюда хорошо был виден форт Бремон.

Здесь мы получили первые неофициальные сведения о февральской революции в России. Сообщил нам об этом русский эмигрант из Парижа, тайно пробравшийся в располоя^ение наших частей. Пришла и долгожданная почта с родины. Правда, цензура постаралась – в каждом из писем было вычеркнуто не менее двух третей. Но все же было радостно и приятно, что о нас помнили и беспокоились в родных селах и городах.

Весть о революции взбудоражила всю бригаду. Солдаты, которым лично удалось слышать эмигранта, открыто говорить боялись. Точно ничего не зная о событиях, люди все же собирались группами и подолгу тихо толковали. О настроениях солдат шпики доложили высшему начальству. Командир бригады генерал Лохвицкий созвал офицеров на тайный совет. Через некоторое время ротные командиры объявили солдатам, что разговоры о революции – вздорные слухи. В России ничего не случилось. Никаких официальных приказов нет. Есть только предположение, будто царь из-за сильной усталости добровольно отказался от престола и передал царствование своему брату Михаилу. Но и эти сведения не официальные…

Вот все, что мы смогли узнать от своих командиров о февральской революции.

Накануне пасхи, в субботу вечером, полковые попы отслужили молебны, и нам было сказано, что в два часа ночи бригада идет в наступление. Первому полку дана задача взять деревню Курси, второму – захватить форт Бремон.

Мы начали готовиться к предстоящему бою. Каждый старался облегчить свой ранец, раздавая лишние вещи местным жителям, которые угощали нас за это виноградным вином.

Когда мы ушли на позиции, в деревне осталась только хозяйственная часть полков. Из нашей роты, между прочим, остался солдат – поводырь медведя, вывезенного вместе с нами нз России. Медведь был всеобщим любимцем. Он бывал даже на передовых линиях и жил в землянках вместе с солдатами. Мишка набаловался пить вино и часто «проверял» солдатские фляги. Особую страсть он питал почему-то к белому виноградному вину.

Он знал все ходы сообщения п частенько пробирался в тыл, к французским артиллеристам, которые угощали его вином. Однажды Мишку так напоили, что, миновав переднюю линию, он забрел к проволочным заграждениям, запутался в колючей проволоке и поднял страшный рев среди ночи. Пришлось вырезать проволоку, чтобы освободить зверя от неожиданных пут.

Во время газовой атаки Мишке хотели надеть противогаз» Он искусал несколько человек, а маску надеть не дал. Почувствовав же запах газов, он выбежал из землянки и быстро забрался на высокую сосну, где и просидел несколько часов. Газовая волна уже давно прошла, а Мишка не спускался с дерева. Слез он только к обеду.

Девять дней уже французская артиллерия била по намеченным объектам. Круглые сутки слышалась канонада. Немцы в долгу не оставались. Их снаряды падали всюду, не миновали, конечно, и расположения наших частей.

Днем в окрестностях Бремона и Курси кружили французские и немецкие аэропланы. Часто происходили воздушные бои. Делала свое дело зенитная артиллерия. Небо покрывалось дымовыми шариками, осколки рвавшихся в воздухе снарядов падали вниз, нередко нанося тяжелые ранения нашим солдатам.