- И с каких это мы пор на «ты»?

- Вы же сами мне говорите «ты», - снова трусливый заяц взял во мне верх.

- Во-первых, я твой босс, а во-вторых, ты по возрасту против меня просто малявка, а в-третьих, кто-то в любви клянется, а я должна клясться в честности.

- Так как мне теперь к вам обращаться? - спросил я немножко обиженно.

- Ладно, можешь на «ты», но только без фамильярности, - милостиво разрешила моя зорька ясная. - Говори. - А слово?

- Ну, ты и зануда! Ладно, даю честное слово.

- Я бы хотел вас попросить, - натягивая на себя ангельское выражение лица, начал я вкрадчиво и сделал нарочно паузу. Нина заинтересованно подняла брови. «Все по плану», ­обрадовался я. - Как руководителя и как своего босса, назначить мне зарплату побольше, ибо, когда придет время и вы меня полюбите, а такое время, я уверен, обязательно придет, и мы с тобой поженимся, то, как же мы тогда будем жить, если у меня зарплата будет маленькая?!

- И это все? - спросила моя желанная ничего не выражающим голосом.

- Да, все, - опять все полетело вверх тормашками.

- Тогда сиди и жди. И не рыпайся никуда. Я не люблю, когда

водителя нет на месте. Давай сюда свой паспорт. А может и другие документы есть?

- Есть, - и трудовая книжка, паспорт, «белый» военный билет, водительское удостоверение, две фотографии для отдела кадров и даже заявление из моего кармана перекочевали в Нинину руку.

Предусмотрительный пройдоха, ухмыльнулась моя проницательная, и это была наивысшая для меня похвала.

Нина ушла, и стук ее каблучков прозвучал в моих ушах веселой трелью.

Я повернулся к соседнему креслу, где еще несколько мгновений назад сидела она и, непроизвольным бережным движением, провел по нем рукой и вдруг вздрогнул, почувствовав на себе чей-то взгляд.

Я дернулся и поднял голову.

У машины стояла моя вездесущая и как-то странно смотрела на меня.

- Сумочку забыла, - открыв дверцу, сообщила Нина (это был один из ее излюбленных проверочных трюков на честность).

Она наклонилась за «забытой» вещью и наши головы вдруг оказались рядом, почти рядом.

Я затаил дыхание, я не дышал, ибо стоило лишь мне вдохнуть аромат моей желанной, меня не удержит и ремень безопасности. Но все же, слава богу, что я забыл его отстегнуть.

- Ты неисправимый бабник! Даже, когда ты постареешь и облысеешь, то все равно будешь приставать к ... (Нина хотела было сказать «молодым», но все женщины достигшие возраста дев начисто игнорируют само существование этих сопливых выскочек именующих себя «молодежью») женщинам.

Вначале я не понял, за что меня так вычитывают, но постепенно до меня дошло, что я во все глаза пялюсь в глубокий вырез (там призывно торчали, а не висели, упругие, проверенно раньше не раз опытным путем, груди, хорошо просматривался плоский живот и часть полоски из кружевной пены, которая кроме названия ничего общего с женскими трусиками не имела) платья моего пышногрудого птенчика.

Но птичка эта была еще та птичка, и она сильно огрела меня своей украшенной всякими металлическими (я бы этому дизайнеру руки повыдергивал) прибамбасами увесистой, не в обиду дамам будет сказано, дамской сумочкой и «чирикнув»: «Сидеть», - упорхнула наверх на шестой этаж в свой кабинет.

Странная все-таки эта штука жизнь.

Десять лет я дышал и жил лишь мечтой о своем деле. А теперь, я сидел рядом с сердцем своего детища и мне была по фигу эта, которую раньше и лучше меня классик назвал «ярмаркой суеты». А может все это от сытости?! Не даром же говорят: сытый голодному не товарищ, а я сегодня был сыт и пьян ... от любви.

Все было бы хорошо, если бы не мое извечное занудство. И вместо того, чтобы купить вон у тех бабок жаренных семечек и плевать в потолок или на асфальт, я сидел и занимался «разборкой полетов».

Да, я вел себя, как последний идиот, но я мужик и три месяца воздержания могут и «крышу сорвать» это общеизвестно и даже, я где-то об этом читал, медициной доказано. Но моя целомудренная козочка проявила, мягко будет сказано, не адекватную реакцию на мое поведение, - так или примерно так думал бывший Артем Ковалев и был в тихой печали.

А Альберто Лучано (я думаю где-то через месяц Нина выбьет эту «дурь» с моей головы и заставит вернуть бывшие имя и фамилию, но я недооценил свою настойчивую, ибо сделать это она меня заставила уже на следующий день), как мог его успокаивал. Мол, она хоть и женщина, но тоже человек и к тому же живой. И пусть горе горем, но жизнь потихоньку берет свое, и робкие несмелые ростки новых чувств начинают, и этого она сама еще не знает, произрастать в ее душе.

6 глава

Любовник уж, но еще не муж.

Чтобы костер любви разгорелся, его сначала надо раздуть, а затем постоянно поддерживать: подбрасывая палочки..., да полочки, а не всякие там гнущиеся листочки. Костер должен гореть, а не дымиться.

А у меня, несмотря на то, что я был личным водителем своей королевы, да еще и вдобавок ночным сторожем ее загородного поместья (Нина сама предложила мне эту должность с правом поселиться в гостевом домике, побывав как-то раз на «экскурсии» в моей берлоге, где я, о миг счастья, не выпускал ее холодной ладони из своей горячей «лапы», осторожно переводя через различные искусственные и естественные приветствия. И зачем только я эти кучи мусора со двора повывозил?!), просто не было на все это ни времени, ни возможности.

После моей смерти, Нина сосредоточила все руководство делами компании в своих руках и теперь была нарасхват.

Моя жена была юрист и, хотя и была «белой вороной» в стае, питающихся падалью собратьев, она прекрасно понимала, что разделение прав ведет к неизбежному дележу, а то и грабежу прибыли.

Из-за нашего несовершенного законодательства, которое каждый клан писал под себя, любого даже самого «крутого» бизнесмена можно при желании и при возможности вышибить из седла, если тот будет зевать и никому не давать. И даже, если кому-то вдруг просто покажется, что ему дали мало, то на самом успешном и легальном бизнесе можно смело ставить крест.

Еще находясь в прежнем своем теле, я не стал сбрасывать со счетов и такого поворота событий. И, на всякий случай, береженного и бог бережет, уложил часть свободных средств в конвертируемой валюте в одну государственную монополию под не очень большой, но всегда гарантированный процент.

Так что, при любом раскладе, Нина и, пока еще маленькая наша, Кристина по одному миллиону гривен своей ежегодной ренты получат всегда. Это конечно, не бог весь что, но на хлеб и масло всегда хватит, если конечно, не дай бог, не придут снова к власти те, у которых до сих пор слюнки текут от воспоминания о «золотых» для них днях: о купонах и гиперинфляции.

Это кощунственно по отношению к себе и к делу, которое ты создал, но, если бы Нина сейчас спросила у меня совета и послушалась его, я бы предложил все наши акции продать Карлу и Элизе, а самим вложить деньги в украинские ценные государственные бумаги (есть у меня на этот счет одна хорошая идея) и дальше пожить, просто пожить для себя и Кристины.

Но, увы, с Ниной я вижусь все реже и реже.

Отвезу на работу, привезу с работы. Перекинемся парой слов при посадке и высадке (во время поездки мне строжайше запрещено вести «светские» беседы), и все.

Благо хоть с дочкой Кристиной нет никаких ограничений. Трехлетняя моя красавица с плеч моих не слазит. Живой «конь» ей лучше этих «мерседесов» и «вольв».

А сколько километров фото и видеопленок мы с ней перевели?! Просто жуть!

У Нины глаза просто светятся, когда она отснятые мною снимки и видео кадры рассматривает.

Говорит, что я прирожденный фотограф.

- А может отец? - неизменно и постоянно спрашиваю я с надеждой, но она лишь грустно улыбается, не произнося вслух ни да, ни нет.

Ох, укатали мою Журавушку крутые бизнессовские горки! Привожу ее вечером всю разбитую, измочаленную. О какой тут любви речь вести!

Ну, я все равно принюхиваюсь (у меня нюх собачий, как у нашего далматинца), присматриваюсь. Честно вам скажу, не нравятся мне эти мужики, которые к чужим бабам пристают, хотя бы и не замужним.