один мускул не дрогнул на ее лице. Публика не заметила

ее состояния. Когда же спектакль кончился, она стремглав побежала

домой, чтобы в уединении, в своей комнатке, выплакать свое горе.

На улице она почувствовала, что у нее озябли руки. Машинально су¬

нув их в карманы своего старенького шерстяного жакетика, она заме¬

тила, что один из них не такой глубокий, как другой, и тотчас вспо¬

мнила: да ведь это мама починила его неокольцо месяцев назад. От

этого прикосновения и всплывших воспоминаний силы совсем оста¬

вили ее. Сжимая в руке залатанную подкладку, она прижалась к сте¬

не и горько заплакала, одна в темноте пустынной улицы.

Да, она была одна-одинешенька па свете. Отец, хоть и был рядом,

совсем замкнулся в своем молчаливом горе. Отчаяние его было еще

глубже оттого, что подругу его жизни, умершую вдали от пего в од¬

ной из падуанских больниц, похоронили в общей могиле.

Страдания и лишения, казалось, наложили свою печать на хруп¬

кую фигурку Элеоноры, на ее изнуренное, почти прозрачное лицо, ко¬

торое трудно было назвать красивым. Только иногда, впрочем, очень

редко, в свете рампы ее огромные глаза загорались, лицо преобража¬

лось, становилось неотразимо прекрасным. Ее крайнюю сдержанность

товарищи по сцене принимали за высокомерие, считая ее просто

эгоисткой.

Элеонора относилась равнодушно и к сплетням и к насмешкам.

«Если что не мило, проходи мимо» — такова была ее заповедь в те

годы. Она по-прежнему влачила полунищенское существование. Спек¬

такли лишали ее последних сил. Не было отдыха и в убогих мебли-

рашках, где алчные или невежественные хозяева смотрели на худень¬

кую, плохо одетую девушку с нескрываемым подозрением и непри¬

язнью, считая, что с такой незавидной внешностью карьеры,

пожалуй, не сделаешь.

И в самом деле, ее путь по стезе искусства был долгим и трудным.

Дела шли все хуже и хуже, и в конце концов руководимая отцом

труппа распалась. В 1873 году Элеонора была приглашена на амплуа

инженю в труппу Дузе — Лагунац, ту самую, в которой пятилетней

девочкой она впервые выступила на сцене театра в Дзара. И вот те¬

перь, спустя десять лет, специальные афиши театра «Градиска»

огромными буквами извещали о бенефисе «первой любовницы» (прима

амороза) Элеоноры Дузе. Однако слава и богатство еще не подру¬

жились с молодой актрисой. «Восемь вечеров Элеоноры — 8 лир»,—

гласила скромная графа в расходной ведомости.

Пять лет, последовавших за выступлением в Вероне, были самыми

трудными для развития индивидуальности Элеоноры Дузе. Перед ней

уже открылся тот путь, по которому ей предстояло идти в искусстве.

Вкус, врожденный артистизм, развивавшиеся по мере того, как она

приобретала житейский опыт, знакомилась с произведениями искус¬

ства и познавала себя, восставали против некоторой напыщенности в

исполнении, к которой ее принуждали традиции, господствовавшие в

третьестепенных труппах.

В 1874 году она вместе с отцом перешла в труппу Бенипказа, а

затем — в труппу Луиджи Педзана30, куда ее приняли на вторые ро¬

ли. И как раз Педзана, актер довольно незаурядный, но как капоко-

мико верный приверженец традиционного исполнения ролей, к тому

же человек ограниченный, однажды на репетиции прервал Элеонору:

«Нет, так не годится. Эту фразу надо подавать иначе»,—и сам по¬

вторил ее в банальной, напыщенной манере. Когда же Элеонора, ор¬

ганически не переносившая никакой манерности, повторила фразу

по-своему, так, как почувствовала ее, сдержанно, с внутренней взвол¬

нованностью, он воскликнул: «И почему вы непременно хотите быть

актрисой? Неужели вы не понимаете, что этот кусок вам не по зу¬

бам?»

Нетрудно себе представить, с каким лихорадочным нетерпением

ждала она нового ангажемента, и как только удалось освободиться от

обязательств перед Педзапа (что произошло в сезон 1875/76 года),

она перешла в труппу Ичилио Брунетти31, а затем, в 1877 году, на

вторые роли в труппу Этторе Допдипи 32 и Адольфо Драго. В новой

труппе не было вакансии для ее отца, и таким образом она ока¬

залась в разлуке с единственным своим другом, который всегда по¬

нимал ее, ободрял и помогал отстаивать творческую независимость.

Между тем товарищи по сцене никак ее не поддерживали. Они не

испытывали к ней симпатии и не одобряли ее сдержанности, порой

переходящей в замкнутость. Руководители труппы обвиняли ее в не¬

радивости и утверждали, что она просто не любит свою профессию.

Однако больше всего ее удручало полнейшее непонимание со стороны

публики. Ведь именно живой контакт со зрителями является глав¬

ным и необходимым импульсом того творческого подъема актера, ко¬

торый помогает ему перевоплощаться, каждый вечер жить на сцене

в другом образе — никогда не повторяться, всегда быть неповтори¬

мым.

Да и как она, лишенная даже намека на эффектную элегантность,

со своей скромной, неброской внешностью, могла найти свою публи¬

ку во второсортных театриках, в которых она вынуждена была играть

и где зрителям важней всего «ряса, делающая монаха»? Провинци¬

альные зрители или просто не замечали ее, или, как это случилось во

время гастролей труппы Драго в Триесте, вынудили капокомико снять

ее имя с афиш, заявив, что им «такая не подходит».

ГЛАВА III

С 1878 года, после того как Дузе до конца испила горькую чашу

невзгод, дела ее несколько поправились. Ей удалось подписать пер¬

вый важный для себя контракт с труппой «Чотти —Белли Бла-

нес» 33 на роль «первой любовницы». Франческо Чотти был актером

сдержанной манеры. Заслуги его перед театром неоспоримы: предви¬

дя, что так называемый «героический» театр уже заметно клонится к

упадку, оп стремился утвердить на итальянской сцене простую, есте¬

ственную манеру игры, отказавшись от высокопарности и аффекта¬

ции, долгие годы царивших на сцене.

В Неаполе, во время гастролей труппы на сцене театра «Фьорен-

типи» 34, заболела знаменитая примадонна Джулия Гритти, и Элеоно¬

ре пришлось заменять ее в роли Майи в пьесе Эмиля Ожье35 «Фур-

шамбо». В тот вечер в театре присутствовал Джованни Эмануэль36,

один из виднейших актеров своего времени, от внимания которого не

мог ускользнуть своеобразный талант молодой девушки. С того дня

он стал ее восторженным почитателем и даже решил убедить княги¬

ню Сантобуопо, владелицу театра, создать постоянную труппу с Джа-

чинтой Педзагта37 и Элеонорой Дузе. Через несколько лет он скажет

о молодой актрисе: «Эта женщина каждый вечер хватает тебя за серд¬

це и, как платочек, сжимает его».

Пятого апреля 1879 года в журнале «Арте драмматика» 38, осно¬

ванном в 1871 году и руководимом актером и антрепренером Полезе

Сантернекки, можно было прочитать: «...чтобы судить о «Гамлете»

в театре «Фьорентини» в глубоком, проникновенном исполнении Эма¬

нуэля, надо вспомнить о лучших временах Томмазо Сальвини и не

забывать, что Элеонора Дузе была идеальна, как видение, благород¬

на, как принцесса, нежна, как дева, прекрасна, как Офелия. Да, она

была настоящей Офелией!»

На следующий вечер в спектакле «Отслло» Шекспира, поставлен¬

ном в веселом ритме оперетты, игра Элеоноры выделялась какой-то

мучительной, надрывающей сердце человечностью. Никогда доселе

зрители не видели такой нежной, такой поистине целомудренной Дез¬

демоны.

В Неаполе, который в те времена был самым театральным из

итальянских городов (в сезон 1878/79 года в одни вечер шли пред¬

ставления в десяти-двенадцати театрах, а случалось, количество их

доходило до девятнадцати), вокруг Дузе образовался кружок почита¬