Может, зайти к Оболенскому на квартиру? Вначале поговорить с ним или даже с Рылеевым, узнать их мнение о демарше подпоручика? Потом неназойливо перейти к плану восстания. Так они и ответят, как же! Выгонят взашей, как люди чести - пинками, даже рук марать не станут. Тем более, у меня есть только признание Ростовцева, которое я ничем не могу подкрепить.

   Вот в этой задумчивости я и услышал, как ко мне обращается некий офицер в форме поручика Финляндского полка:

   - Сударь, я вижу, вы знакомы с Яковом Ивановичем? - он смотрел мне в глаза и лишь удивленно моргнул, когда я ответил:

   - Немного.

   - Каким же образом произошло ваше знакомство?

   Тут только я узнал офицера, заговорившего со мной. Князь Оболенский! Все идеи о разговорах с ним моментально вылетели из головы, и я лишь промямлил:

   - Образом! Разумеется! Обычным, стало быть. Как всегда. Да-с. Вот в таком разрезе.

   Оболенский изумился еще более:

   - Вы из любителей русской словесности?

   - Да! Конечно. Довелось как-то посещать кружок "Зеленая лампа" и слушать там многих известнейших поэтов. Вот только их имена запамятовал...

   - Я смотрю, интереснейший вы человек, - Оболенский сделал паузу, и я поспешил представиться:

   - Константин Владимирович. Поручик в отставке. Недавно из Москвы.

   - Оболенский Евгений Петрович. Князь

   - Очень рад знакомству. Очень! - непритворно возрадовался я.

   - Заходите к нам на квартиру, не пожалеете. Интереснейшие вещи обсуждаем.

   - Приду всенепременнейше! - выговорил я, приподнял шапку и поклонился.

   Князь отдал честь и удалился.

   Я, было, дернулся вслед за ним. Потом обратно за Ростовцевым. Потом остановился. Куда ж идти? День к вечеру близится. Нарываться на знакомство как-то не с руки. Да и вряд ли неизвестного человека примут в тайное общество, которое планирует свергнуть царя и установить новый строй. Значит, надо сначала подумать, а потом уже не делать того, что не нужно. И исходить надо из известных фактов.

   А какие факты заложила в меня программа по активации памяти? Что там с хронологией событий? В ответ перед внутренним взором вылезли строчки, написанные от руки, о том, что произошло сегодня и что известно весьма ограниченному кругу лиц.

   Двенадцатого утром пришло письмо императору от Дибича с раскрытием имен южных мятежников. Среди прочих назывались имена и трех офицеров кавалергардского полка, квартирующегося в столице. Двух кавалергардов, примкнувших к Пестелю, в этот момент в Петербурге не было. Третьего же, Свистунова, Милорадович выставил из города. Но тот уехал не ранее тринадцатого, то есть, завтра.

   Я припомнил, чем же будущие мятежники занимались сегодня. Оболенский объявил приказ диктатора о том, что в день присяги следует возмутить полки и идти с ними на Сенатскую площадь. Кроме того, он изложил и схему восстания с последовательным вовлечением полков в дело. И, видимо, сразу после этого задумал тайную миссию Ростовцева. Задумал и, не откладывая, исполнил.

   Можно допустить, что все эти факты не только связаны, но и вытекают один из другого. Сначала - весть об измене, потом - приказ о выступлении и далее - отправка Ростовцева к Николаю. После совещания у Оболенского, которое уже прошло, заговорщики соберутся у Рылеева. Князь как раз и шел к Кондратию Федоровичу!

   Нет, мне идти к ним, безусловно, рановато. Да и не нужно пока. Я еще с первым пунктом окончательно не разобрался. Может, попробовать задержать Ростовцева насильственным путем? Ну, там, стукнуть по голове. Или просто отобрать написанное им письмо. Но Ростовцев напишет новое. А травмировать человека только за то, что он выполняет миссию, возложенную на него старшим товарищем, глупо. Тогда надо быть последовательным и нейтрализовывать Оболенского. Да и Рылеева заодно - тот, наверняка, тоже в курсе. В общем, расправиться с верхушкой восставших. Ничего себе помощь восстанию!

   Ладно. Будем думать, что Оболенский с Рылеевым знали, что творят, посылая Ростовцева. Видимо, с этим связывались определенные ожидания. Как бы ни закончился разговор с Николаем Павловичем, но результата ожидают именно от разговора. Если разговора не будет, не будет и ожиданий. В этом случае совершенно неизвестно, как поведут себя руководители восстания. Что будут делать? Вдруг вообще не смогут никого поднять на выступление? Или наоборот, не справятся с волной всеобщего возмущения, и страну захлестнет новая пугачевщина?

   Неприятная перспектива, ведущая к неизвестным последствиям. Поэтому лучше придерживаться выбранного сценария и как можно точнее следовать настоящим историческим событиям.

   Успокоив этими измышлениями совесть, слегка обеспокоенную тем, что не удалось остановить Ростовцева, я решил отложить решительные действия до утра. Да и действительно, в данный момент никакое мое вмешательство в исторический процесс ни к чему бы не привело. А вот завтра. Тринадцатого. В воскресенье. Вполне можно будет попытаться повлиять.Так что сейчас я был вполне свободен и мог употребить оставшиеся часы на что-нибудь интересное. Например, на осмотр города. Или на посещение какого-нибудь музея. Кунсткамеры, например.

   Но до первого Российского музея надо было еще дойти. А именно: вернуться по Миллионной назад на Дворцовую площадь, пройти мимо Адмиралтейства, перейти по мосту у Сенатской площади на Васильевский остров, а потом по набережной Большой Невы до Кунсткамеры. Не менее получаса ходьбы.

   Освободившись от неотложных дел, я почувствовал, что, кроме всего прочего, хочу есть. Почему-то раньше мысль о том, как я буду удовлетворять насущные физические потребности, мне в голову не пришла. Если поем здесь, то насыщусь ли вообще? Или это совершенно независимые функции, и спецкостюм меня кормит, поит и перерабатывает отходы организма? Если так, то голод здесь можно и перетерпеть. "Употреблять пищу - всего лишь привычка. Никому не нужная привычка", - уговаривал я себя. Но пустота в животе не соглашалась с аутотренингом. И чем больше я себя уговаривал, тем сильнее хотелось есть. Ох, уж это максимальное приближение к реальности! Могли бы обойтись и без воплощения некоторых не слишком удобных процессов в организме. Тут же отхожие места сплошь на улице, холодные. Горячей воды из крана нет. Водопровода вообще нет. Мыться из кувшина надо, ну, или в баню идти. Да, перспективка. Привычки цивилизованного человека здесь нужно запрятать подальше и не вспоминать о них подольше.

   О проблеме теплых туалетов можно будет подумать, когда приспичит. Сейчас же на повестке дня - еда. Нужно найти трактир. Или кабак. В общем, то место, где можно приобрести готовую пищу и тут же ее употребить. А музей подождет. Он долго ждать может, никуда не денется.

   Судя по всему, в Петербурге девятнадцатого века была напряженка с заведениями общественного питания - пока я шел до Дворцовой площади, ни одно на глаза не попалось. Не то, что в моем времени, где всякие забегаловки быстрого питания торчат на каждом шагу, зазывая доверчивых голодных покупателей и предлагая им пищу, зачастую, сомнительного качества. Или это район неподходящий? Центр, так сказать, рядом с дворцом, где император живет. Ладно бы он только жил там, так он еще и гуляет. А на всякий пьяный сброд царю глядеть не уместно. Ничего не должно огорчать взора государя, заботящегося о благе страны и народа. Вот ближе к окраинам, там всяких заведений может быть достаточно - для простого люда. Придется поближе к злачным местам пробираться: на Сенную, например. Там кабаки в каждом доме были, покуда их все не снесли.

   Я свернул на Гороховую и пошел в сторону Садовой улицы. Действительно, чем дальше уходил от Зимнего, тем больше становилось разнообразных лавок и магазинчиков. Стали попадаться и питейные заведения "под орлом". Обычно в полуподвалах, напоминая наши забегаловки, в которых вечно тусуются алкаши бомжеватого вида. Здесь, конечно, бомжей не было. Вместо них были оборванные нищие и калеки. Пробираться между ними, чтобы хватить рюмку водки на голодный желудок, мне совершенно не хотелось. Поэтому я весьма обрадовался, когда углядел достаточно приличный трактир.