— Вы уверены? — спросила мисс Рейнберд.

— Что за странный вопрос? — сухо заметил Генри. — То, о чем я говорю, — всегда правда, только отеля больше нет.

— Итак, у Шубриджей был отель. А что случилось потом, Генри? Его продали? — спросила Бланш.

— Да, продали. А позже, много лет спустя, снесли. Рональд Шубридж был хорошим человеком, добрым отцом и честным бизнесменом, получавшим доходы от своего нелегкого труда.

На мгновенье мисс Рейнберд показалось, что на Генри опять нашло поэтическое настроение. Она уже жалела, что задала этот вопрос.

— Мне бы хотелось узнать больше о мальчике. Его звали Эдвард. Как он жил в Брайтоне?

— Учился в колледже.

— В каком колледже? — спросила мадам Бланш. — Если бы мы знали, это значительно облегчило бы наши поиски.

— До тех пор, пока Суд Верховной Доброты не вынесет своего решения, его поиски абсолютно исключены, — грустно заметил Генри. — Но название колледжа я могу вам назвать: Лэнсинг-колледж. Находится он недалеко, на побережье. Там он учился, рос и стал настоящим мужчиной.

— Не могли бы вы любезно объяснить нам, что такое Суд Верховной Доброты и какое отношение он имеет к нашему мальчику? — спросила мисс Рейнберд.

Генри усмехнулся:

— Суд Верховной Доброты заключен в каждом человеческом сердце, но только после Великого Перехода его Мудрость раскрывается во всей полноте. Доброта в сердце человека — лишь зерно, которое прорастает после того, как человек покидает этот бренный мир.

«Типичный ответ в стиле Генри», — подумала мисс Рейнберд. Эта мысль была лишена какой-либо эмоциональной окраски, чтобы не задеть Генри, который легко снимал с нее информацию.

— Твоя приятельница привержена классической логики, — продолжал Генри, — она поверяет жизнь математическими формулами. И я тоже когда-то был таким, как и мой лучший друг Брюнель. Сейчас-то мы знаем, что это неверно.

Неожиданно для самой себя мисс Рейнберд спросила:

— А как вы познакомились с Брюнелем?

— Ему в то время было двадцать пять, и он работал над проектом подвесного моста через ущелье реки Эйвон неподалеку от Бристоля. Я принимал участие в разработке этого проекта. Это был выдающийся человек, намного выше меня, как в земной жизни, так и сейчас. Он перешел в Круг Света.

Тут он замолчал, а потом спросил:

— Ты видишь ее, Бланш?

Мадам Бланш ничего не ответила, лишь немного вздохнула. Мисс Рейнберд увидела, как ее тело слегка изогнулось, будто что-то причинило ей боль.

— Ты видишь ее, Бланш? — снова спросил Генри.

Мадам Бланш еще раз вздохнула:

— Да, да, я вижу ее. Но вокруг нее такой яркий Свет. Моим глазам больно. О!

Мадам Бланш вскрикнула, и сильная судорога пробежала по ее телу. Мисс Рейнберд испугалась — раньше такого не происходило. Но тревога и беспокойство исчезли тотчас, как она услышала голос Хэриет.

— Типпи, Типпи, ты слышишь меня? Это Флэппи. Я здесь, дорогая. Нет, не нужно ничего говорить. Послушай меня, Типпи, будь поласковее с мадам Бланш.

Благодаря ей ты обретешь душевное спокойствие, которого так жаждешь. Прошу тебя, относись хорошо к мадам Бланш, ибо она стремится исполнить заветное желание.

Голос Хэриет постепенно затих. Еще несколько минут мадам Бланш оставалась неподвижной. Потом она шевельнулась и открыла глаза.

Несколько мгновений она смотрела на мисс Рейнберд, не произнося ни слова. Потом улыбнулась и, прикоснувшись к ожерелью, сказала:

— Я удовлетворена. Уверена, что произошло нечто хорошее. Рассказывайте!

— Так вы ничего не помните?

— Абсолютно ничего. Но у меня такое чувство… Как бы это лучше объяснить… умиротворенности и покоя.

Мисс Рейнберд поднялась и налила две рюмки хересу. Неожиданно мелькнула мысль: «А не сходить ли мне к психиатру?» Она рассказала Бланш обо всем, что произошло на сеансе, за исключением монолога Хэриет. Ей показалось, что он предназначался только ей, и Бланш не обязательно знать об этом.

— Я не очень поняла, что такое Суд Верховной Доброты и чем он занимается, — заметила мисс Рейнберд.

Бланш молча потягивала херес. Она была слегка расстроена, что совсем ничего не запомнила. Генри слишком часто стал отключать ей память во время сеансов. Это ее раздражало, потому что она хотела знать абсолютно все. В противном случае ей трудно выполнять роль пастыря. Разумеется, мисс Рейнберд старалась дать подробное описание происшедшего, но она вполне могла пропустить что-то очень важное.

— Понять это не так трудно, — ответила мадам Бланш. — Вполне вероятно, что один из Шубриджей умер, а может быть, и оба. В следующий раз спросим Генри. Если это так, они знают, где находится Эдвард Шубридж. Дело в том, что тут возможен конфликт: ваша сестра хочет найти и вернуть его в семью, но приемные родители, зная его нынешнюю ситуацию, могут считать это нецелесообразным.

— Не понимаю, почему?

— Это же очевидно, мисс Рейнберд. Предположим, мы находим его, вы приезжаете и открываете правду о его происхождении. Весьма вероятно, у него счастливая семья, растут дети, а вы вдруг сообщаете, что вся его жизнь построена на обмане. Конечно, виновных нет, но обман останется обманом. И вместо того чтобы пойти к вам, он вас прогонит, ибо невольно вы разрушите уже сложившуюся жизнь. Полагаю, именно это сейчас рассматривается в Суде Верховной Доброты. Теперь вам понятно?

— Да, после того, как вы объяснили. Только мне не ясно, почему дело так долго тянется. Я готова принять любое решение… — Она хотела добавить: «Лишь бы Хэриет от меня отстала», — но закончила фразу так: — Лишь бы моему племяннику было хорошо.

— Мудрое решение, — заметила Бланш, — и говорит в вашу пользу.

Она прекрасно понимала, что старуха хочет как можно быстрее избавиться от Хэриет. Ну что ж, поживем — увидим. На ее памяти было много случаев, когда Суд Верховной Доброты выносил весьма странные решения. Человеческая логика это одно, а внеземная — совсем другое.

Перед уходом мадам Бланш мисс Рейнберд подошла к бюро, взяла конверт и вручила ей. Бланш, прекрасно понимая, что там находится, сказала удивленно:

— Мисс Рейнберд?

Та спокойно ответила:

— Вы тратите так много времени и сил, чтобы помочь мне, мадам Бланш. Поэтому я думаю, что обязана как-то вознаградить вас.

Бланш покачала головой.

— Не надо говорить о вознаграждении, мисс Рейнберд. Мне не нужны деньги. То, что я делаю для вас, не требует оплаты.

— Но прошу вас, мадам Бланш, мне так хочется для вас что-то сделать.

— Если вы действительно хотите… Только не называйте это вознаграждением. Глубоко в моем сердце живет мечта, для осуществления которой требуется многое. Пусть это будет вкладом в мою мечту. Надеюсь, когда-нибудь я смогу подробно обо всем вам рассказать.

Бланш вышла из дома, села в машину и уехала, так и не открыв конверт. Она хорошо знала природу обычного человека, гораздо лучше, чем свою собственную. И потому чувствовала, что на сегодня предел благодарности мисс Рейнберд равен двадцати пяти фунтам. Дома она открыла конверт и обнаружила чек на пятьдесят фунтов. Посчитав это хорошим знаком, она призналась себе, что не до конца разобралась в психологии мисс Рейнберд. Бланш еще больше укрепилась бы в этой мысли, если бы увидела, что написала клиентка сразу после ее ухода. А мисс Рейнберд изложила на бумаге то, над чем бы ей хотелось поразмыслить:

Раздумывая над этим списком, мисс Рейнберд внезапно вспомнила, как Генри высказал свое недовольство тем, что она назвала шофера Шолто «этот Шубридж». Какая наглость! Вряд ли произошло чудо, и этот хищник сменил свои повадки. Они с Шолто стоили друг друга. Именно благодаря им она оказалась сейчас в таком положении. И если Шубридж уже умер, то ему и братцу предстоит очень долгий путь до Круга Света, если они вообще до него доберутся.