«Пусть, что хотят, то и делают! — решился Валерка. — Правды я все равно этой Евке не скажу».

Главной на линейке Валерке почему-то представлялась именно Евгения Карповна. А ее-то там и совсем не оказалось. На трибуне, под флагом стоял директор и какой-то незнакомый человек. Валерке он показался милиционером. Ноги у Валерки обмякли, и он подумал, что сейчас упадет. Атнер толкнул его в бок и настороженно предупредил:

— Пожарник!

«Этого еще не хватало, — подумалось Валерке. — Теперь обвинят в поджоге…»

Ветер все усиливался, ребята начинали мерзнуть.

Потому директор, обойдя все обычные церемонии отдачи рапорта старшей пионервожатой, громко заговорил:

— Ребята, у нас в гостях начальник районного управления пожарной охраны. Предоставляю ему слово. — И Сергей Георгиевич уступил середину трибуны гостю.

Валерку начинало знобить и лихорадить, словно только что окунулся в студеную воду.

Начальник пожарников разгладил свои огромные черные усы, по краям рыжие, то ли от табака, то ли от пожара, и заговорил как-то очень просто, по-дружески:

— Ребята! Когда я был таким, как вы, я, конечно, как и все, мечтал о подвиге. Но подвига мне совершить так и не удалось. Революция прошла без меня, гражданская война тоже обошлась без моего участия, хотя мне уже шел десятый год и я здорово стрелял из рогатки.

Веселый смех прошел по строю.

— А вы чего смеетесь? — Хитро улыбаясь, пожарник опять потрогал свой ус. — Я бы мог самому главному буржую залепить блямбу в лоб, и войне конец!

Опять смех, теперь уже более веселый и непринужденный.

— А что? — спросил усач. — Очень просто…

Директор, к удовольствию ребят, тоже весело улыбался.

— Ну, уж один раз не повезло, так не повезло и до конца, — пожарник беспомощно развел руками. — Даже в Отечественную войну мне не пришлось уничтожить ни одного фашиста. Всю войну простоял на каланче, смотрел, чтобы где не загорелось. А жил я тогда за Уралом. У фашистов туда долететь была кишка тонка. Они даже не бомбили, не то что пожар устроить. Так и остался вот с одной медалькой, — и показал на желтую медаль на груди.

Ребята опять засмеялись весело и дружно. А когда утихли, начальник пожарного управления заговорил громче и как-то торжественней:

— А у вас мы обнаружили человека, который в четырнадцать лет совершил подвиг и по решению районного исполнительного комитета награждается за героизм, проявленный при тушении пожара.

Ребята возбужденно задвигались, зашептались, стараясь угадать, о ком идет речь.

— Выйди, пожалуйста, сюда, товарищ Рыбаков Валерий, ученик шестого класса.

Валерка несколько мгновений стоял словно окаменевший и наконец подошел к трибуне. Начальник сошел с трибуны и подал Валерке транзисторный приемник.

Спустился с трибуны и директор. Он поздравил Валерку и тихо сказал:

— Ты уж извини, что сначала подумали о тебе худо.

Валерка смотрел на него виновато и благодарно, а сам думал: «Вот ведь он какой. Всех выслушивал, а делал по-своему. Видно, сам все проверил». И только теперь вспомнилось, что директор вчера ходил вокруг общежития девочек, по тому месту, где прошел тогда Валерка.

Под барабанную дробь и звуки горна Валерка героем вернулся в строй.

Все, казалось бы, хорошо уладилось, а Валерка не был спокойным. На душе остался какой-то тяжелый, мутный осадок.

Возвращаясь в строй с наградой, Валерка тревожился, не обидится ли на него Ксанка. Ведь если узнали о пожаре всю правду, то, наверное, влетело ей за простыню.

Но во время завтрака Ксанка сама подбежала к нему, искренне поздравила и шепнула:

— А ты не хотел признаваться!

И даже Евгения Карповна подошла и безобидно упрекнула:

— Чего ж сразу не признался? Вас не узнаешь, где вы совершаете преступление, а где подвиг!

Все уладилось лучше, чем можно было ожидать. И все же на душе у Валерки было как-то нехорошо. Все еще не верилось, что его никто больше не считает воришкой.

Дурное слово, как чернильное пятно на белой сорочке, хоть и отмоешь, а все-таки след остается. Долго будет видно, что терли, да мяли, да кислотой поливали…

К счастью, все эти события совпали с окончанием учебного года. А как только занятия закончились, половина ребят разъехалась по родным и знакомым, а остальных отправили в пионерские лагеря. Хотели всех поместить в один лагерь. А потом пришло распоряжение расселить воспитанников школы-интерната по разным лагерям для общения с другими детьми.

Больше всех этому обрадовался Валерка. Жаль только было, что он не попал в тот лагерь, куда поехали Атнер да Ванько или Ксанка. Зато с ним был Ахмет. А главное — в его лагерь поехал работать воспитателем Висеныч…

Перед самым отъездом в лагеря старшая пионервожатая дала Валерке фотокарточку, где он был снят в тот момент, когда ему вручали подарок. Валерка тогда и не заметил, что его сфотографировали. Получив фотокарточку, он тут же вложил ее в конверт, на половине тетрадного листочка написал матери о том, что уезжает в пионерский лагерь. А о награде ничего не стал писать, чтобы отец не посчитал хвастуном.

С каникул ребята вернулись повзрослевшие, загорелые.

Атнер стал черный, как негритенок, а волосы выгорели, как овсяная солома.

Ксанка вытянулась, стала какая-то сухая, голенастая, но еще более верткая и говорливая.

Только Валерка и не загорел и не выгорел. Он все лето пропадал в столярной мастерской пионерского лагеря.

С Висенычем он там сдружился еще больше. В лагере их считали отцом и сыном.

День возвращения ребят из лагеря был шумный, веселый, но уж очень короткий. Не успели всего рассказать друг другу, расспросить, как наступил вечер и в довершение всего пошел дождь. Небо словно прохудилось, и сразу хлынул ливень с ветром.

В книжках пишут, что дожди наводят скуку, тоску. Неправда! В Вишняковской школе-интернате самая веселая игра затевалась именно в дождь. И чем сильнее льет, тем игра интересней. Играли в вопросы и ответы. Мальчики задавали вопросы, девочки на них отвечали. Потом наоборот.

Конечно, если бы эти вопросы задавали, как обычно, сидя в кружочке, то веселья было бы не больше, чем у кошки, привязанной за хвост.

Почтальоном, доставлявшим вопросы и ответы, всегда был сам дождь. Как только с крыши польется по трубам вода, сразу оживает под окнами корпусов ручеек — дождевой телеграф. К счастью, строители сделали общий сток для обоих жилых домов. Наклон этого цементированного ручейка был в сторону мальчишечьего спального корпуса, поэтому вода от девчачьего корпуса бежала мимо окон мальчишек. Девочкам выгодно. Они пишут записки, делают из них лодочки и бросают в бегущий под окном ручей. Лодочка плывет ко второму дому, там ее мальчишки подхватывают и, прочитав имя, написанное на борту, отдают адресату. Здесь все засекречено. Адрес пишется печатными буквами, чтобы по почерку не узнали посторонние. Да и подписи в конце записки никакой. Вместо подписи шифр, известный только двоим — тому, кто писал, и тому, кто получает. Вот тут и таился весь интерес игры. Заранее установленного шифра не было. Но само письмо давало ключ к этому шифру. Например, девочка подписывалась так: «Та, которой ты, как медведь, наступил в коридоре на ногу и не извинился, а наоборот, оглянулся и язык показал». Или так: «В твоей тетради моя промокашка». А то и просто: «Сорока». Это значит, что получивший письмо когда-то обозвал девочку сорокой.

Труднее всего давался этот шифр тому, кто умудрялся за день наступить на ногу многим и не извиниться или дразнил всех подряд. Таких обычно бойкотировали — никто ему не писал, пока чем-нибудь особо не заслужит.

Зато уж если кто получал письмо и разгадывал шифр, он тут же писал ответ. Мастерил кораблик, обязательно с парусом — простые лодки делать мальчишкам считалось зазорным — и под проливным дождем мчался за угол корпуса девочек, чтобы незаметно пустить на воду свой кораблик.