Сэр Бушприт призадумался и для верности отправился на быстроходном галиоте в Кронштадт, а оттуда в Петербург, чтобы испросить повеление у наследника престола, генерал-адмирала Павла Петровича, как поступить.

Суворов воспользовался отсутствием капитан-командора и, с согласия Прончищева, повторил на практике то, что знал по книгам и уставам, а также из опыта на Буге, Днепре и Дунае. На экзамене ему предстояло отвечать на разные вопросы об оснастке корабля — о рангоуте, мачтах, реях, марсах, стеньгах, о стоячем и бегучем такелаже, о парусах: как их ставить и убирать.

Вахтой во время хода корабля под парусами командует лейтенант, начальник вахты, а мичманы — его помощники, по одному на каждую из трех мачт корабля. Чтобы командовать одной мачтой, надо знать несколько сот названий, которые постепенно изучаются на практике. У Суворова недоставало времени — сэр Бушприт мог вернуться на эскадру в любой день.

Командир «Северного орла» поступил с небывалым претендентом на мичманский чин, как учитель поступает с любимым учеником, когда надо его спешно приготовить к ответственному испытанию: в этом случае ученика «натаскивают». Прончищев был не прочь проучить надменного сэра Бушприта, а Суворов с озорным увлечением отдался в распоряжение учителя, облачившись в матросскую одежду. Пять дней подряд Прончищев маял команду своего корабля парусными учениями. Матросам показалось очень лестным, что с ними наравне тянет шкоты, лазит по вантам, ставит и убирает паруса, крепит снасти, вяжет узлы и сплеснивает тросы[80] сам Суворов. Они дивились неутомимому проворству, цепкости этого старичка со смешной тугой косичкой седых волос, с «косоплеткой» из ленточки георгиевских цветов, завязанной бантиком на конце. А на других кораблях огорчались, что Суворов будет держать экзамен не у них. Вся эскадра — от командиров кораблей до юнг и коков — нетерпеливо ждала, с чем вернется из Кронштадта сэр Бушприт, каково будет повеление генерал-адмирала — по слухам, Павел Петрович Суворова недолюбливал.

После пяти дней отсутствия капитан-командор возвратился из Кронштадта.

«Произвести мичманский экзамен генералу Суворову, не откладывая, по всей строгости, без послабления, рассмотреть при сем, что генерал Суворов действительно к исполнению сей должности прямо способен, образовав для сего испытания нарочитую комиссию из командиров кораблей практической эскадры с президентом капитан-командором» — таково было повеление генерал-адмирала.

Если верить сэру Бушприту, Павел Петрович прибавил: «Старик чудит. Надо дать ему урок».

В этих словах заключалось второе, негласное повеление: «Провалить!»

Сэр Бушприт проболтался. На флоте не очень-то любили генерал-адмирала. И, не совещаясь, командиры кораблей, каждый за себя, решили: «Не проваливать!»

На баке «Северного орла» матросы тоже тревожились за исход испытания:

— Выдержит?

— Наш-то Суворов? Выстоит… Только не вздумал бы Бушприт с ним в жмурки играть. Вот это будет беда!

Прончищев говорил Суворову, чтобы он не робел, отвечал на все вопросы смело, решительно, не задумываясь.

— На-кось ты, боюсь! — с усмешкой отвечал Суворов. — «Немогузнаек» не терплю, а вдруг завтра придется самому ответить: «Не могу знать!»

— А вы, граф, говорите пространнее, что в голову придет, да побольше всяких «тако», «паче» и «поелику». Чем больше вы скажете, тем меньше он поймет.

Суворов гневно блеснул глазами:

— Мой стиль не фигуральный, а натуральный при твердости моего духа. Вралем я не бывал. От беды не бегал. На ногах не качался. Не лукавил. Не разумею изгибов лести!

Суворов гневался, и капитан-лейтенант Прончищев подумал, что напрасно ему взбрело в голову давать советы, и кому — Суворову!

Утром на корабль «Северный орел» к назначенному времени съехались командиры кораблей практической эскадры «Благополучие», «Счастье», «Слава России» и фрегата «Воин». Вся комиссия состояла из пяти человек при первоприсутствующем капитан-командоре.

Суворов не заставил себя ждать. В десять часов утра, когда пробили четыре склянки, он пришел на рейд под парусом на одномачтовой сойме и ступил на правый, почетный трап «Северного орла».

Несмотря на свой малый рост, Суворов в совершенстве владел искусством осанки. В парадном мундире, с эполетами генерал-аншефа, в шарфе со шпагой, в ленте ордена Александра Невского через плечо, в шляпе, украшенной сверкающим бриллиантовым пером, Суворов казался выше ростом.

Матросы корабля не узнали в этом осанистом генерале того проворного старичка, который позавчера лазил с ними по вантам и повторял вслух, чтобы лучше запомнить, названия частей рангоута и такелажа.

Фалрепные[81] на трапе вытянулись и застыли, встречая гостя, и каждый из них подумал:

«Правильный будет мичман!»

Приветствуя Суворова вслед за вахтенным начальником, Прончищев подобрал живот и подумал:

«Посмотрим, кто окажется мальчишкой!»

Суворов вошел в салон адмиральской каюты, освещенной через окна кормового балкона зелеными отсветами воды и теплыми огнями восковых свечей в двух канделябрах — без них в каюте было бы темно.

Сэр Бушприт сидел за столом, покрытым зеленым сукном с золотой бахромой. По бокам его разместились члены комиссии.

Суворов на «мичманской дистанции», за три шага перед столом, звякнул шпорами, четко пристукнув каблуками ботфорт, стал «стрелкой» и явился по форме.

Экзамен начался. Вопросы задавали по очереди командиры кораблей, капитан-командор выслушивал ответы Суворова, важно кивая «бушпритом», словно фрегат на пологой, спокойной волне мертвой океанской зыби.

За бортом «Северного орла» весело струилась вода. По деку[82] мягко топотали матросы босыми ногами — шли предобеденные работы; покрикивали, распоряжаясь ими, урядники.

Металлически звучал голос Суворова, когда он, словно читая по книге, чеканил слова морского регламента Петра Великого.

Экзаменаторы отмечали ответы Суворова на листах бумаги. Кандидат на мичманский чин отвечал на все вопросы, обращаясь к председателю, каковым являлся сэр Бушприт. Наконец и сей последний предложил ищущему мичманского чина вопрос:

— Не скажете ли нам, господин ансень де весо,[83] что принадлежит до силы и знатности флота?

Вопрос выходил далеко за рамки мичманского экзамена. Получилось так, что капитан-командор спрашивал не испытуемого, а как будто хотел знать о флоте мнение Суворова — генерала, прославленного победами на суше. И то, что сэр Бушприт назвал его «ансень де весо», как будто говорило, что председатель комиссии уже признает Суворова достойным мичманского чина.

Суворов ответил:

— Сила и знатность флота не в одном великом числе кораблей, матросов и корабельных пушек состоит, но главнейше потребны к тому искусные флагманы и офицеры. Без того ненадолго станет, какой бы великий флот теперь вдруг построен ни был, если недостанет искусных и ревностных исполнителей.

Прончищев перевел ответ Суворова. В глубине глаз сэра Бушприта вспыхнули озорные огоньки; ответ Суворова чем-то его обидел.

— Все то теорий. Будем смотреть на практик. Вы даете свой платок. Вам будет завяжить глаза…

Командиры тревожно переглянулись. Случилось то, чего боялась вся команда «Северного орла»: сэр Бушприт решил закончить экзамен игрою в жмурки.

Сэр Бушприт любит заниматься этой игрой — в ней заключалось и ею ограничивалось участие сэра Бушприта в обучении матросов морской практике. В расчете на то, что каждому из них когда-нибудь, быть может, придется работать в темноте, что и бывает, матросу завязывали глаза, а урядник стоял наготове с линьком[84] в руке.

«Где есть грот-брамшкот?» — спрашивал капитан-командор Нанинг.