— Строгость — великое слово! — продолжал Суворов. — При строгости и милость! Милосердие покрывает строгость. А строгость по прихоти — тиранство. Я строг. В чем истинное искусство благонравия: милая солдатская строгость, а за сим общее братство! Валленштейн[88] строг был, не давал себе времени размыслить, скор и краток: «Вели бестию повесить!» А солдат не бестия, а человек…

Павел молча продолжал шагать, звеня шпорами. Казалось, что странная беседа его с фельдмаршалом, не имев начала, и оборвется без конца. Суворов встал, чтобы откланяться. Павел его удержал, сделав знак рукой. Суворов начал ходить рядом с Павлом, но скоро их шаги разошлись, и они уже ходили навстречу один другому из разных концов зала. Глядя в глаза друг другу, посредине комнаты они встречались, и Павел бросал несколько отрывистых слов:

— Фельдмаршал?.. Туртукай! Рымник! Измаил! Всё — счастье!

Суворов ответил:

— Раз — счастье. Два — счастье. Надо же когда-нибудь немного и уменья!

— Варварское искусство — против дикой орды!

— Мы и Фридриха с нашей простотой бивали, да и как! — ответил Суворов.

— Что вы с вашим натурализмом! Фридрих — светоч мира…

— И гнилушка светит.

Несколько раз они встречались молча, затем их шаги совпали, подобно качаниям двух маятников, мало отличимых по длине.

Павел сказал:

— Ты можешь у меня заночевать. А завтра я тебе покажу своих солдат…

— Благодарю, ваше высочество. Хотел бы очень, да не могу посмотреть вашу игрушку. Прикажите седлать моего коня, ваше высочество. Думаю, он выстоялся.

— Как хочешь. Я провожу тебя. Я все равно собирался проехаться…

Павел вышел и вернулся в плаще, подбитом собольим мехом. В сенях он поспешно сорвал с вешалки плащ Суворова и накинул ему на плечи.

Им подали коней. Они выехали из замка. Эскорт из взвода конных егерей сопровождал их в отдалении.

Вызвездило. Стояла тишь. Мороз крепчал. Павел ехал шагом, поникнув головой, не думая о том, что с ним рядом едет старик шестидесяти пяти лет, в легоньком суконном плаще и ему предстоит еще скакать тридцать верст до Петербурга…

— До чего хорошо! — воскликнул Суворов, любуясь небом. — Велика слава звездная!

Поднял голову и Павел. Чиркнула по Млечному Пути падучая звезда…

— Чья-то звезда скатилась! — задумчиво проговорил Павел. — А чья-нибудь звезда восходит! Ты слышал, граф?.. Да нет, не мог слышать… Ведь курьер из Парижа с депешами только что прибыл. В Париже загорелось было восстание сторонников короля. Какой-то молодой генерал, звать его Бонапарт, выставил против роялистов артиллерию и смёл их в один час картечью.

— Отменно! — похвалил Суворов.

— Как, фельдмаршал? Вы говорите «отменно»? Ведь это был республиканский генерал!

— Да. Но он знает, чего хочет, умеет хотеть. А те знают, да не умеют. С такими генералами республика выстоит!

Павел оглянулся назад и поднял коня рысью, но тут же опустил поводья. И всадники снова поехали голова в голову, шагом…

— Да вы не якобинец ли, фельдмаршал? — насмешливо спросил Павел.

— Суворов — слуга отечества, ваше высочество. России французы не страшны — наша судьба высока!

Суворов поднял руку, указывая ввысь. Павел, приняв это за прощальный жест, приложил руку к полю шляпы. Суворов поднял коня в галоп. Павел остановил своего, посмотрел вслед Суворову и повернул обратно.

На скаку Суворову сделалось еще холодней. Ветер, поддувая плащ, забирался под куртку. Руки без перчаток коченели. Стыли ноги. Заныли старые раны. Суворов вскрикивал, поощряя коня…

Триумф Суворова занял не много дней… Фельдмаршал скоро прискучил Екатерине своими выходками, а главное, своей неумолчной критикой военных порядков, и Екатерина послала его опять в Финляндию, под предлогом осмотра крепостей.

Когда Суворов оттуда возвратился, заговорили о том, что Россия готова присоединиться к военному союзу европейских государств против Франции. Суворова послали устраивать войска на юге, в чем он увидел знак, что не кого другого, а именно его назначат главнокомандующим армии, когда настанет время. Петербург фельдмаршал покинул охотно, а на месте с увлечением и страстью принялся за обучение войск «науке побеждать», избрав своей штаб-квартирой Тульчин на Днестре.

Одних восхищала, других приводила в ярость та неистовая горячность, с какой новый фельдмаршал принялся искоренять в своей армии зло, к которому все притерпелись. Суворов заставил привести в порядок провиантские магазины, угрожая интендантам виселицей. Еще до приезда Суворова в Тульчин были разосланы им приказы готовить сено и овес для конницы. По-своему повернув солдатский быт, Суворов быстро добился понижения смертности в войсках. «Мертвые солдаты» перестали быть доходной статьей ротных и полковых командиров. Среди штаб-офицеров в южных войсках нашлось немало людей, прошедших в младших чинах суворовскую школу или обязанных своей карьерой суворовским победам. Среди солдат находились если не тысячи, то сотни старых служак, сделавших с Суворовым не одну кампанию. Их пример, их вера в Суворова, их рассказы облегчали обучение молодых солдат. В Тульчине Суворов написал небольшую книгу, озаглавив ее «Наука побеждать — деятельное военное искусство». В 1796 году «Наука побеждать» была объявлена по войскам как обязательное руководство. Военное искусство Суворова и его гений полководца достигли полной зрелости. Его победы подтверждали верность его учения. В основе «Науки побеждать» лежало «Суздальское учреждение». И то, что, исходя от молодого полковника, тогда многим представлялось чудачеством, теперь стало веским и обязательным, как приказ фельдмаршала, отданный для исполнения.

«Наука побеждать» сохранилась в нескольких списках. При жизни Суворова она не издавалась, а при переписке некоторые командиры вводили в нее изменения. Но суворовская «Наука побеждать» в общем и целом осталась в том виде, как она была написана рукой полководца. Об этом убедительно говорит ее неподражаемый язык.

В «Науке побеждать» две части. Первая: «Вахт-парад», или «Учение перед разводом». В этой части заключены не только основные положения суворовской тактики, но дана полная программа нового учения с перечислением команд, какие следует подавать.

«Исправься! Бей сбор! Ученье будет!»

«Атакуй первую неприятельскую линию в штыки! Ура!»

«Неприятельская кавалерия скачет на выручку своей пехоты: атакуй!»

«Атакуй вторую неприятельскую линию или — атакуй неприятельские резервы! Марш!»

«Ступай! Ступай! В штыки!»

«Стрелки вперед! Стрелки в ранжире плутонгами! За мной!»

«Докалывай, достреливай, бери в полон!»

«Ступай на прежнее место! Строй фронт!»

По окончании учения (после «Вахт-парада») читалась вторая часть «Науки побеждать» — «Разговор с солдатами их языком», или иначе: «Словесное поучение солдатам о знании, для них необходимом». Эта часть имеет примерный характер, указывая, о чем надо говорить солдатам и какими словами.

Затем излагались «Три воинские искусства». Первое — глазомер, второе — быстрота, третье — натиск.

Глазомер Суворов ценил очень высоко. Под «глазомером» он понимал способность быстро схватывать при обзоре местности, удобна ли она для боя, умение быстро выбрать выгодную позицию, дорогу для марша, направление атаки.

Быстрота необходима прежде всего в походе. Чтобы напасть на противника или чтобы его преследовать, необходимо быстро передвигаться. Поэтому Суворов учил солдат и войсковые части быстрым, стремительным маршам во всякую погоду, зимой и летом, по хорошим и плохим дорогам, в знакомых и незнакомых местах, днем и особенно ночью. Суворова обвиняли, что он этими учебными маршами изнуряет солдат. Он отвечал на это: «Легко в учении — трудно в походе (на войне); тяжело в учении — легко в походе». Он с неумолимой строгостью требовал, чтобы командиры принимали все меры для облегчения солдатам быстрых маршей. Кашевары должны быть всегда впереди, чтобы солдаты приходили к готовым котлам; палатки должны быть поставлены к приходу солдат на ночлег. Обувь, одежда, амуниция — все приспособлялось к тому, чтобы обеспечить войскам быстроту передвижения.