Несмотря на предсказания капитана, ветер не очень помогал двигаться в нужную сторону. Несколько дней ушли на борьбу с ветром и штормом. Холод не отпускал. Порции сухарей уменьшились. Испания чуть приблизилась, но не настолько, чтобы можно было хоть на минуту расслабиться. Держаться вместе даже одной армадой получалось всё хуже. Каракка в какой-то момент осталась в одиночестве. О связи с остальными речи не шло: крохотные судёнышки, использовавшиеся для связи, в бурлившем море были обречены.

   — Сейчас начнётся самое сложное, — сказал де Лейва, с трудом откашливаясь.

   — Вы плохо себя чувствуете, — это был не вопрос, утверждение, — вы слишком много времени проводите на палубе, — заметил Антонио, сам постоянно торчавший на ветру.

   — Всё в порядке, — де Лейва не желал признаваться в том, что еле стоит на ногах, — о себе лучше подумай. Твоё состояние меня не радует.

   — Меня самого не радует моё состояние. Причём давно. Чуть не с самого первого дня нашего путешествия на «Санта-Марии». Так почему только сейчас начинается самое сложное? — уточнил Антонио. — Мы в аду. Здесь плохо везде.

   — Мы приближаемся к Ирландии. Шотландские лоцманы нам не помогут, не только потому что они находятся на флагмане Медина-Сидонии, а флагман давно потерялся из виду. Помнишь, капитан сказал, они ирландских берегов не знают. Тут — сплошь скалы, спрятавшиеся под водой. Раньше мы на небо смотрели, теперь придётся смотреть под воду, — дон Алонсо закашлялся.

Антонио посмотрел на него обеспокоенно. Неестественная бледность покрывала лицо де Лейвы. И без того вытянутое лицо сделалось ещё уже. Щёки впали. Усы, всегда залихватски подкрученные вверх, свисали мокрыми, слипшимися, поседевшими волосками. Поблажек себе де Лейва не давал. Он ел так же мало, как все остальные. Из-за нехватки воды горло пересыхало, язык отказывался шевелиться. Антонио понимал, что вряд ли выглядит лучше. Но на собственную физиономию он старался не любоваться лишний раз, засунув зеркальце поглубже в рундук.

   — Ты думаешь, я болен, — продолжил де Лейва, — я болен, но болит у меня душа. Сказать тебе честно, до сих пор не верю в поражение Армады. К чему все эти пушки, которые мы тащим о собой на каракке? Воевать нам не с кем и нечем. Они напоминают о былой славе, о мощи флота, который так её и не доказал. Тридцать пять пушек на борту! У некоторых было по пятьдесят! Что толку от количества! Но когда мы выходили из Лиссабона, казалось, мы победим любого: громадные корабли, несчётное количество солдат...

Впервые дон Алонсо заговорил о поражении таким тоном. Его голос дрожал, глаза печально смотрели куда-то вдаль мимо Антонио. Накрапывающий дождик усиливался.

   — Пойдёмте в каюту, — предложил Антонио, — не стоит вам стоять под дождём.

   — В каюте сыро. Не знаешь, что лучше. Капитан советует в трюмы не заглядывать. С поступающей водой не успевают справляться. Кругом бегают крысы. Раньше я слышал рассказы про то, как они неожиданно появляются на корабле. Вот они, тут как тут. Прятались до поры до времени. Сейчас самая пора выйти из укрытий.

Антонио поёжился. Про то, что происходило внизу, он старался лишний раз не задумываться. Де Лейва напомнил ему о запретной теме. Капли дождя начали стекать по спине. Серое небо нависло так низко, что казалось, оно вот-вот сольётся с морем, поглотив корабль со всеми оставшимися на нём людьми. Противный, липкий ужас прокрался в душу.

«Помолиться, одно осталось», — подумал Антонио, сжимая крест и медальон. Всякий раз, когда он дотрагивался до них, ему вспоминались родные и прекрасная Розалина. Воспоминания размывались, принимая причудливые формы. Порой, он не был уверен, а не привиделись ли они ему во сне. Разве существовала та, другая жизнь когда-то?

«Так шёл я по морю, обречённый находиться среди воды и шума волн. Никогда не ступить на твёрдую землю — моё проклятие, которое я не знаю, как снять. Чем готов я пожертвовать ради того, чтобы оказаться на берегу? От чего мне следует отказаться? Какую цену заплатить?»

   — Ты задумался, — тихо произнёс де Лейва, — прости, своими словами я заставил тебя грустить. Я был неправ. Вверим себя в руки Господа. Смиримся с нашей участью. Она такова, какую мы заслужили, не иначе. Больше испытаний, чем мы сможем преодолеть, нам не пошлют.

Они побрели к ступенькам, что вели в каюты, с трудом удерживая равновесие. Качка не уменьшалась. Волны со всего размаху набрасывались на корабль, будто старались сожрать его с потрохами. Вода растекалась по палубе. Её было ужасающе много — хватило бы напиться всем. Да только один её недостаток продолжал раздражать тех, кто влачил своё существование на каракке. Вода была неимоверно солёной. Невозможно солёной. Солёной до одури, до головокруженья. Порой Антонио замечал, как кто-нибудь зачерпывал ладонью воду и подносил её ко рту в отчаянной надежде сделать глоток и не почувствовать соль на губах...

Елизавета прогуливалась по парку вместе с Робертом. Она любила долгие пешие прогулки. Её друг, несмотря на усталость, старался идти рядом, поддерживая беседу.

   — Стоит устроить праздник в честь победы над Испанией, — рассуждала Елизавета, — на это не жаль потратить денег. Люди должны видеть, насколько велик подвиг, который совершили солдаты, защищавшие Англию.

   — Бэт, ты права, — кивнул Дадли, — когда ты хочешь отпраздновать победу?

   — Говорят, испанские корабли где-то возле Ирландии. Скоро остатки Армады дойдут до родины. Можем подождать их возвращения, чтобы победа была полной. С другой стороны, ждать слишком долго не следовало бы. Нам нужно показать свою благодарность народу.

   — Давай подождём пару недель, — предложил граф, — не высадились бы испанцы в Ирландии. Там много католиков, которые могли бы их поддержать.

   — В Шотландии причаливать не решились. В Ирландии? Ну что ж. Там есть кому вовремя доложить нам об их прибытии, есть кому оказать сопротивление. В крайнем случае отправим туда подмогу. Но ты прав. Подождать немного имеет смысл. Кстати, как ты себя чувствуешь?

   — Хорошо. Не беспокойся за меня, — Дадли улыбнулся, но Елизавета заметила, что улыбка получилась у него вымученной.

   — Поезжай отдохнуть. Это приказ. Возвращайся к празднику. Две недели как-нибудь постараюсь без тебя обойтись, — королева снова внимательно посмотрела на своего друга, — поезжай обязательно. Обещай мне, что не ослушаешься.

   — Не посмею! — улыбка на лице Роберта стала более искренней. Он в самом деле был рад услышать слова Елизаветы. — Пожалуй, поеду на воды в Бат. Прекрасное место. Две недели — срок вполне достаточный для того, чтобы окончательно прийти в себя. Ты точно не будешь скучать?

«Конечно, буду», — хотелось сказать вслух Елизавете. Когда Дадли находился рядом, ей порой казалось, она спокойно может прожить и без него. Но вот когда он отсутствовал, её тут же охватывала грусть. Настроение портилось. Другие фавориты полностью никогда не могли заменить графа.

   — Точно, — уверенно произнесла она.

— Тогда сегодняшний вечер мы проведём вместе, а завтра поутру я выеду из Лондона.

Вернувшись во дворец, Елизавета приказала подавать ужин на двоих в своей комнате. Она не любила больших, парадных залов. А уж с Робертом и подавно предпочитала ужинать наедине в уютной, романтической обстановке.

На этот раз Елизавета готовилась к встрече особенно тщательно. Она перебрала несколько платьев, никак не решаясь выбрать какое-то определённое. Фрейлины бегали из одного помещения в другое, таская тяжёлые наряды и раскладывая их перед королевой. Наконец, выбор был сделан в пользу платья из атласа лимонного цвета. На нём были вышиты красные розы с изящными зелёными листочками. Юбка подчёркивала тонкий стан Елизаветы: несмотря на возраст, её фигуре могла бы позавидовать любая девушка.

С лицом и волосами справиться тоже было непросто, но по другой причине. Своих волос на голове у королевы осталось маловато, и она надевала парики, коих хранилось у неё великое множество. Елизавета встала перед большим зеркалом, в которое она могла разглядеть себя в полный рост, покрутилась немного, взметая над полом широкие юбки, и начала примерять рыжие парики. Сегодня ей хотелось выглядеть великолепно. Собственные кудри, конечно, смотрелись бы лучше, но выбора не оставалось. Королева пристально разглядывала собственное отражение, прилаживая искусственные волосы и так и эдак.