— Из-за такого пустяка все дело стало. Старались, старались! Денег что ушло! Трудов уж и не говорю.

— В том-то и дело, что это не пустяк.

— Как же нам быть теперь?

— Я вот что думаю, братишки. Из Москвы теперь едет масса нэпачей. Мы будем на пристанях следить за ними…

— Зачем? Не понимаю!

— А видишь ли, они угощают своих дам и сами кушают шоколад!

— Ага! Я понял! Дда! Шоколад!..

— Вынь из кармана платок. Оботри губы!

Разговор идет в крапиве и кустах на откосе… Вечер. В павильоне наверху играет музыка. Разговаривают, лежа на траве, — их трое: Клерк Максвелл, Жорж Арко и Володька Поульсен. Им всем вместе нет и сорока лет. Младшему Володьке Поульсену— одиннадцать. Это он и воскликнул:

— Дда! Шоколад!

И грустно вздохнул. Жорж Арко сердито повторил:

— Володька, говорю тебе, вытри губы, слюнтяй.

— Ну ты, бе-граф, не больно задавайся! — сказал В. Поульсен, сжимая кулаки и бычась.

Жорж Арко вспыхнул. Вот этого-то он и не выносит. Конечно, Георг Арко был граф — он бывший граф, или сокращенно «бе-граф», но нельзя же без конца тыкать его буржуазным происхождением. Жорж Арко вскочил на четвереньки и ударил Володьку Поульсена головой в живот. Володька охнул и хотел ответить Жоржу, тот увернулся и удар пришелся в грудь Максвеллу.

— Ну, что ж, давай! — воскликнул Жорж Арко.

— Постой, товарищи!

Максвелл просунулся меж Поульсеном и Арко, готовыми сразиться.

— Все забыли! Володька, Жорж, помни клятву: сигналы великанов!

Арко и Поульсен опомнились и ворча повалились на траву. Максвелл улегся между ними и примирительно болтал:

— Вы квиты, будет! Один ударил, другой ответил. Баста. Ты, Вальдемар, не прав, конечно, напоминать Жоржу то, что он давно забыл: его высокое происхождение. Хотя и ты все требуешь, чтобы Володька вынул из кармана носовой платок. Ты знаешь, что у него в кармане нет платка. И даже не карман, а одна дыра… Это тоже, ведь, значит, тыкать пролетарством… И, конечно, шоколад прекрасная вещь, но пока, — я говорю о переходном периоде, — пролетариату недоступен.

— Ну, понес свое!

— Постой. Слушай: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Соединимся — у нас будет шоколад. Для меня, впрочем, не это важно. А пока нам это на руку, что есть люди, которые кушают.

— Жрут! — мрачно поправил Володька Поульсен.

— Пусть по-твоему — которые «жрут» шоколад — если это тебя утешает. Главное, нам соединиться! А поэтому: наша задача не упустить из виду ни одного гражданина, ни одну гражданку, которые кушают, или, по более удачному выражению Вальдемара, жрут шоколад.

— Ты мне скажи, зачем мы следить должны? — спросил Вальдемар.

— Постучи себя в лоб указательным перстом!..

— Ну?

— Постучал?

— Постучал.

— И ничего?

Максвелл и Жорж Арко покатились по траве и нарочно громко хохотали…

Вальдемар Поульсен плюнул и, смущенно улыбаясь, говорил:

— Ну, я понял! Чего грохочете, черти… Это вы на счет станиоля? Верно, Макс?

— Охо-хо-хо!

— Аха-ха-ха!..

Арко с Максвеллом катались по траве, поджимая животы. Нахохотались, Максвелл сказал:

— А ты, Володя, у нас неглупый парень. Идем, товарищи.

— Я возьму с собой Марсиану?

— Ладно, Володя, бери, с ней ты скорее выпросишь!

Володька знал, что Марсиана дома. Постучал в парадное крыльцо. Но вместо бойкого топота Марсианы из-за двери послышалось старческое шарканье. Не дожидаясь, когда отворят дверь, Володька юркнул за бочку под водостоком и притаился.

— Кто там?

Дверь открылась, и на крыльцо вышла косматая старуха с запором в руках. Осмотрелась кругом, проворчала:

— Охальники! Думала Марька, а это кто-то балуется. Видно, нынче мазуту пролили мало.

Старуха постучала о крыльцо запором и погрозила:

— Я вас! Кто баловат? Кто в дверь стучит?

Володька промолчал. Старуха постояла на крыльце и ушла в дом.

Из слов старухи Володька понял, где искать Марсиану, и прямо от крыльца бегом на пассажирскую. Пути и платформы пусты, скорый отошел. Только на запасе подали для дачного состав, и смазчики заливают буксы[1] нефтью и постукивают по колесам длинными молотками: не лопнул ли бандаж на колесе, чтобы выкинуть больной вагон.

На главном пути шныряют несколько малышей — мальчишек и девчонок с засученными рукавами. Они собирают горстями вместе с грязью и песком мазут: там и тут стоят меж шпал зелено-черные лужицы, пролитые паровозом и из букс. Из горсти дети льют мазут в жестянки.

И Марсиана с худыми ручонками, голыми чуть не до плеча, в желтых потеках нефти. Она, подобно трясогузке, перепархивает от лужицы к лужице, но отстает. У всех жестянки полны, а бидон Марсианы почти пуст…

— Ого! Придется подсобить тебе, Марсиана! — сказал Володька и засучил рукава… Завидев лужу, подбежал к ней, оттолкнул другого мальчугана и, зачерпнув полные горсти, стал лить густую нефть в бидон Марсианы.

— Неспособно! Ты ходила бы с воронкой.

Пока в узкое горлышко бидона сливается (и мимо!) нефть, другие вычерпали лужу до сухого…

— Эх, ты! Постой! Идем!

Володька увидал, что по ту сторону вагонов старый смазчик поставил лейку на землю, а сам вертит собачью ножку — закурить.

— Айда, Марсиана!

Володька шмыгнул под вагон, подкрался сзади с бидоном Марсианы, схватил лейку и начал лить в бидон из лейки старика мазут…

Не поворачивая головы, старик слюнил папироску и сказал:

— Я тебя, поганца, стукну по голове, брось лейку!

— Я, дедушка, маленько. Ты гляди, я не себе, а ей, вот!

Старик поглядел на Марсиану. Она, расставив голые запачканные руки, чтобы не замарать нефтью платьишка, радостно сияла своими огромными синими глазами, глядя на зеленую струю. За эти непомерные глаза и прозвали Марьку мальчишки Марсианой, вычитав в какой-то книжке, что на планете Марс живут марсиане — и глаза у них огромные—«по столовой ложке»…

Марсиана засмотрелась на нефтяную струйку, старик — на веселое Марсианино лицо. Володька поставил лейку на землю: бидон Марсианы полон. Старик закурил и задумчиво сказал:

— Дитё из пеленок прямо, а уж должно заработать… Ну, времена!

— Кто не работает, дедушка, тот да не ест! — подхватывая бидон, ответил весело Володька… Айда, Марсиана! Бегом!

Старик рассердился:

— За такую тебя работу я в отогпу[2]!

Запнулся на мудреном слове, сплюнул и, взяв лейку, сунул ее рыльце в буксу, кинув туда сначала кусочек пакли, чтобы головка вагонной оси вращаясь не разбрызгивала смазки.

— Я тебе, бабушка, много нефти принесла! Чи-истая!.. Как масло… Ты погляди… Пусти меня с Володей погулять.

Бабушка взвесила на руке бидон, принесенный Марсианой, и ответила:

— Иди! На пристань, чай, пойдете? Ты «постреляй» там; господ-то много едет.

Марсиана вымыла из глиняного рукомойника на крыльце руки и, Хлопотливо спуская коротенькие рукава, сказала:

— Бабушка, а я опять из платья выросла! — и выбежала за калитку. Они схватились с Володькой за руки и побежали к пристаням на Весеннюю. У конторки стоял готовый к отвалу теплоход. На зеленом фоне городской горы веял, весело алея, флаг.

По сходням сновали грузчики с кладью и матросы с багажом. На балконе второй палубы было много хорошо одетых пассажиров. Володька с Марсианой шмыгнули мимо вахтенного матроса наверх и пошли вокруг.