Высота ли, высота поднебесная,
Глубота, глубота акиян-море,
Широко раздолье по всей земли,
Глубоки омоты днепровския.
Из-за моря, моря синева,
Из глухоморья зеленова,
От славного города Леденца,
От того-де царя ведь заморскаго
Выбегали-выгребали тридцать кораблей,
Тридцать кораблей един корабль
Славнова гостя богатова,
Молода Соловья сына Будимеровича.
Хорошо карабли изукрашены,
Один корабль полутче всех.
У того было сокола у карабля
Вместо очей было вставлено
По дорогу каменю по яхонту;
Вместо бровей было прибивано
По черному соболю якутскому,
И якутскому ведь сибирскому;
Вместо уса было воткнуто
Два острыя ножика булатныя;
Вместо ушей было воткнуто
Два востра копья мурзамецкия,
И два горносталя повешены,
И два горнасталя, два зимния.
У тово было сокола у карабля
Вместо гривы прибивано
Две лисицы бурнастыя;
Вместо хвоста повешено
На том было соколе-корабле
Два медведя белыя заморския.
Нос, корма — по-туриному,
Бока взведены по-звериному.
Бегут ко городу Киеву,
К ласкову князю Владимеру.
На том соколе-корабле
Сделан муравлен чердак,
В чердаке была беседа дорог рыбей зуб,
Подернута беседа рытым бархотом.
На беседе-то сидел купав молодец,
Молодой Соловей сын Будимерович.
Говорил Соловей таково слово:
«Гой еси вы, гости-карабельщики
И все целовальники любимыя!
Как буду я в городе Киеве У ласкова князя Владимера,
Чем мне-ка будет князя дарить,
Чем света жаловати?».
Отвечают гости-карабельщики
И все целовальники любимыя:
«Ты славной, богатой гость,
Молодой Соловей сын Будимерович!
Есть, сударь, у вас золота казна,
Сорок сороков черных соболей,
Вторая сорок бурнастых лисиц;
Есть, сударь, дорога камка,
Что не дорога камочка — узор хитер:
Хитрости были Царя-града
А и мудрости Иерусалима,
Замыслы Соловья Будимеровича;
На злате, на серебре — не погнется».
Прибежали карабли под славной Киев-град,
Якори метали в Непр-реку,
Сходни бросали на крут бережек,
Товарную пошлину в таможне платили
Со всех кораблей семь тысячей,
Со всех кораблей, со всего живота.
Брал Соловей свою золоту казну,
Сорок сороков черных соболей,
Второе сорок бурнастых лисиц,
Пошел он ко ласкову князю Владимеру.
Идет во гридю во светлую,
Как бы на пету двери отворялися,
Идет во гридню купав молодец,
Молодой Соловей сын Будимерович,
Спасову образу молится,
Владимеру-князю кланеется,
Княгине Апраксевной на особицу
И подносит князю свое дороги подарочкиз
Сорок сороков черных соболей,
Второе сорок бурнастых лисиц;
Княгине поднес камку белохрущетую
Не дорога камочка — узор хитер:
Хитрости Царя-града,
Мудрости Иерусалима,
Замыслы Соловья сына Будимеровича;
На злате и серебре — не погнется.
Князю дары полюбилися,
А княгине наипаче того.
Говорил ласковой Владимер-князь:
«Гой еси ты, богатой гость,
Соловей сын Будимерович!
Займуй дворы княженецкия,
Займуй ты боярския,
Займуй дворы и дворянския».
Отве(ча)е(т) Соловей сын Будимерович:
«Не надо мне двор(ы) княженецкия,
И не надо дворы боярския,
И не надо дворы дворянския,
Только ты дай мне загон земли,
Непаханыя и неараныя,
У своей, асударь, княженецкой племяннице,
У молоды Запавы Путятичной,
В ее, осударь, зеленом саду,
[В] вишенье, в орешенье
Построить мне, Соловью, снаряден двор».
Говорил сударь, ласковой Владимер-князь:
«На то тебе с княгинею подумаю».
А подумавши, отдавал Соловью
Загон земли, непаханыя и неараныя.
Походил Соловей на свой червлен карабль,
Говорил Соловей сын Будимерович:
«Гой еси вы, мои люди работныя!
Берите вы тапорики булатныя,
Подите к Запаве в зеленой сад,
Постройте мне снаряден двор [
В] вишенье, в орешенье».
С вечера поздым-поздо,
Будто дятлы в дерево пощолкивали,
Работали ево дружина хорабрая.
Ко полуноче и двор поспел:
Три терема златоверховаты,
Да трои сени косящетыя,
Да трои сени решетчетыя.
Хорошо в теремах изукрашено:
На небе солнце — в тереме солнце,
На небе месяц — в тереме месяц,
На небе звезды — в тереме звезды,
На небе заря — в тереме заря
И вся красота поднебесная.
Рано зазвонили к заутрени,
Ото сна-та Запава пробужалася,
Посмотрела сама в окошечко косящетое,
[В] вишенья, в орешенья,
Во свой ведь хорошой во зеленой сад.
Чудо Запаве показалося
В ее хорошом зеленом саду,
Что стоят три терема златоверховаты.
Говорила Запава Путятишна:
«Гой еси, нянюшки и мамушки,
Красныя сенныя девушки!
Подьте-тка, посмотрите-тка,
Что мне за чудо показалося
[В] вишенье, в орешенье».
Отвечают нянюшки-мамушки
И сенныя красныя деушки:
«Матушка Запава Путятишна,
Изволь-ко сама посмотреть —
Счас(т)ье твое на двор к тебе пришло!».
Скоро-де Запава нарежается,
Надевала шубу соболиную,
Цена-та шуби три тысячи,
А пуговки в семь ты[ся]чей.
Пошла она [в] вишенье, в орешенье,
Во свой во хорош во зеленой сад.
У первова терема послушела —
Тут в тер[е]му щелчит-молчит:
Лежит Соловьева золота казна;
Во втором терему послушела —
Тут в терему потихоньку говорят,
Помаленьку говорят, все молитву творят:
Молится Соловьева матушка
Со вдовы честны многоразумными.
У третьева терема послушела —
Тут в терему музыка гремит.
Входила Запава в сени косящетые,
Отворила двери на пяту, —
Больно Запава испугалася,
Резвы ноги подломилися.
Чудо в тереме показалося:
На небе солнце — в тереме солнце,
На небе месяц — в тереме месяц,
На небе звезды — в тереме звезды.
На небе заря — в тереме заря
И вся красота поднебесная.
Подломились ее ноженьки резвыя,
Втапоры Соловей он догадлив был:
Бросил свои звончеты гусли,
Подхватывал девицу за белы ручки,
Клал на кровать слоновых костей
Да на те ли перины пуховыя.
«Чево-де ты, Запава, испужалася,
Мы-де оба на возрасте».
«А и я-де, девица, на выдонье,
Пришла-де сама за тебя свататься».
Тут оне и помолвили,
Целовалися оне, миловалися,
Золотыми перстнями поменялися.
Проведала ево, Соловьева, матушка
Честна вдова Амелфа Тимофеевна,
Свадьбу кончати посрочила:
«Съезди-де за моря синия,
И когда-де там расторгуешься,
Тогда и на Запаве женишься».
Отъезжал Соловей за моря синея.
Втапоры поехал и голой шап Давыд Попов,
Скоро за морями исторгуется,
А скоре тово назад в Киев прибежал;
Приходил ко ласкову князю с подарками:
Принес сукно смурое Да крашенину печатную.
Втапоры князь стал спрашивати:
«Гой еси ты, голой шап Давыд Попов!
Где ты слыхал, где видывал Про гостя богатова,
Про молода Соловья сына Будимеровича?».
Отвечал ему голой шап:
«Я-де об нем слышел Да и сам подлинно видел —
В городе Леденце у тово царя заморскаго
Соловей у царя в пратоможье попал,
И за то посажен в тюрьму,
А карабли ево отобраны
На его ж царское величество».