В конце того же сезона в истории русского театра произошло
немаловажное событие: власти разрешили актерам играть вели¬
ким постом. И группа молодых коршевцев — Орленев, уже из¬
вестные нам Домашева, Туганов, их товарищи, тоже будущие
знаменитости — Кондрат Яковлев, Петровский, Никитина,— со¬
ставила товарищество и поехала на великопостные дни в Ниж¬
ний Новгород на гастроли. В неопубликованных воспоминаниях
А. А. Туганова подробно описывается эта счастливая поездка:
публика радушно принимала москвичей, овациям не было конца,
сборы держались устойчиво, и коршевская молодежь жила при¬
певаючи, не считая денег. И эта расточительность подвела гастро¬
леров в конце поездки.
Случай, о котором рассказывает Туганов, кажется невероят¬
ным, но воспоминания этого актера, впоследствии ставшего вид¬
ным деятелем азербайджанской сцены, написаны с достовер¬
ностью, исключающей возможность вымысла. «Один из нижего¬
родских помещиков, известный охотник, купил у нас спектакль,—
пишет мемуарист.— Мы охотно пошли на эту сделку и с нетерпе¬
нием ждали публику, которую он, очевидно, пригласил. Билетов
в кассе не было, но к началу спектакля зрителей тоже не было.
Мы волновались, не зная, что делать. Билеты проданы, а зрителей
нет. .. И вот, верхом на лошади, въехал этот самый помещик.
Оставив лошадь в коридоре, он со своей охотничьей собакой про¬
следовал в партер и сел в первом ряду» 23. Переполох был неслы¬
ханный.
Время истекало, надо было начинать спектакль, и молодые
коршевцы заметались в растерянности: как им быть? Вернуть
деньги и не играть перед этим наглым и глупым самодуром и его
породистой собакой? Самым правильным было бы такое решение,
по деньги были уже беспечно истрачены и где их достать в остав¬
шиеся считанные минуты? Пришлось склонить голову и, как это
ни было им противно, Орленсв и его товарищи сыграли спектакль
в пустом зале, понимая жестокую бессмысленность фантазии ни¬
жегородского удельного князька, опоздавшего родиться по край¬
ней мере на целые полвека. Какая вопиющая несуразность —
театр на одну персону, или вокзал для одного пассажира, или
многокорпусный госпиталь для одного больного. У этой истории
был комический аспект, по, по рассказу Тугаиова, в его сознании,
равно как и в сознании всех его товарищей, в том числе и Орле¬
нсв а, она оставила горький след, обнаружив всю степень несво¬
боды русского актера, человека зависимого и бесконечно уни¬
женного.
Второй и последний сезон Орленева у Корша закончился лет¬
ней поездкой в Петербург. Состав труппы, выступавшей в петер¬
бургском пригороде Озерки, был сильный, примерно тот же, что
и в Нижнем Новгороде, но это не помешало «Петербургской га¬
зете» упрекнуть гастролеров в самозванстве, потому что, кроме
Орленева, Домашсвой и Добровольского, все остальные москов¬
ские актеры были неизвестными ей дебютантами24. Содержатель
сада-театра в Озерках, буфетчик Гуссейн, не придал особого зна¬
чения этим упрекам. Тем летом в Петербурге, по справке «Теат¬
ральных известий», было двадцать увеселительных садов-театров,
и каждый из них чем-то пытался привлечь публику. В «Аква¬
риуме» выступала знаменитая — правда, в то время уже сорока¬
пятилетняя — Жюдик; в Измайловском театре-саде происходил
чемпионат борьбы на поясах с участием прославленных богаты¬
рей — мясника Трусова, лесника Медведева и других, призы по¬
бедители получали сотенные; в «Аркадии» поставили пьесу с мно¬
гообещающим названием «Мужья встревожены», и т. д. Ставка
Гуссейна была на образцовую кухню и дамский хор с такой репу¬
тацией, что какая-то из газет советовала семейным людям воздер¬
жаться от посещения Озерков; возможно, что это был рекламный
трюк и бедных хористок оклеветали для процветания сада. Во
всяком случае, театр нужен был Гусссйну только для порядка и
приличия, и он сдал его на сезон актрисе Струйской, не слишком
одаренной «драматической героине», повторявшей любовно-экзо¬
тический репертуар Яворской, и не слишком удачливой аитрс-
преперше.
С самого начала Струйская повела дело с размахом, помимо
коршевцев приглашала «звезд» со стороны, нарядно обставляла
спектакли и разорилась еще до конца сезона, предусмотрительно
переведя свое имущество на имя не то мужа, не то близкого ей
человека, содержателя нескольких семейных бань в Петербурге.
На всей этой антрепризе, несмотря па щедрость и широту Струй-
ской, был налет крикливости и коммерции дурного толка, и кон¬
чились гастроли молодых коршевцев скандалом с дракой, опеча¬
танной кассой и полицейским протоколом. Петербургские газеты
не без удовольствия приводили подробности этого краха, не забыв
упомянуть, что «многие артистки и артисты остались без рас¬
чета». Среди этих обманутых оказался и Орленев, но он не горе¬
вал, потому что в его жизни опять произошла перемена. «В Озер¬
ках с их серебристыми кленами, березой, со станционными звон¬
ками и запахом «бифштексов по-гамбургски», доносившимся из
раскрытых прямо на площадку окон ресторанной кухни,— как
о том свидетельствует Кугсль,— Орленева увидел Суворин, наби¬
равший труппу для организуемого им театра» 2Г), и при всей зака¬
ленности и цинизме так поразился контрасту между этой карти¬
ной житейской суеты с ее «сытостью важных чрев», по выраже¬
нию Блока, и чистым, праздничным чувством милых, влюбленных
подростков, которых в очередной раз играли Орленев и Дома-
шева, что сразу, почти не раздумывая, пригласил их в свою
труппу.
Из рассказов Орленева мы знаем, как гордился Суворин меж¬
дународным признанием «Нового времени» и той ролью, кото¬
рая принадлежала его газете в европейской политике, хотя
у западничества этого патриарха черносотенной полуофициозной
журналистики был заметный оттенок восточного самоуправства —
«ханской блажи», «туретчины», как писала, вяло отругиваясь, пе¬
тербургская печать либерального направления девяностых и де¬
вятисотых годов. Сын государственного крестьянина, так и не по¬
павший в университет по своему неимущему положению, народный
учитель, переводчик Беранже, сотрудник «Современника» и «Оте¬
чественных записок», автор крамольной книги, уничтоженной
по приговору суда, он стал в зрелые годы и в старости столпом
режима последних Романовых, издателем одной из самых бес¬
пардонно реакционных газет, влиятельным публицистом, зависи¬
мым от правительства и в то же время чрезвычайно ему необхо¬
димым в системе русского самодержавия на рубеже века. Вкус
власти, ее с годами растущая концентрация и могущество все
больше и больше опьяняли Суворина, и он вел свое процветаю¬
щее многоотраслевое хозяйство (помимо газеты — театр, книж¬
ные магазины, агентства, типографии, школы и т. д.) как все¬
сильный деспот, не стесняя своей фантазии и прихоти.
«Самодур, в котором высокая интеллигентность не вытравила
самых необузданных порывов,— писала в некрологе, посвящен¬
ном памяти Суворина, московская газета «Русское слово»,— он
создал маленькое государство в государстве, откуда объявлял
войны и слал указы по всему царству своих подчиненных, казнил
и миловал, шельмовал и раздавал рескрипты» *. В этом суверен¬
ном государстве театр занимал особое положение, мало в чем ус¬
тупая газете. Суворин поклонялся успеху и в «реве толпы», даже
если она возмущалась и негодовала, слышал «сладкие звуки», и
ничто не могло принести ему такого удовлетворения, как отзывчи¬