Глава 1

Жара… Невыносимо жарко! Я, голый, лежу среди обломков вертолета. Рядом изломанные тела, по позам видно, что трупы. Один я уцелел? Но почему вертолет? Меня везли в госпиталь? Вспоминаем. Я попал под разрыв мины. Потом, значит, был вертолет, а тот упал. Сам или сбили? Не все ли равно? Кто найдет меня раньше: свои или игиловцы? Их здесь почистили, но порой шастают. Кто-то ж стрелял из миномета… До Хмеймима[5] мы, значит, не долетели.

Почему так жарко? Я прямо горю. Летом в Сирии пекло, но сейчас осень.

Болит живот, сильно. Рука скользит вниз, натыкаюсь на повязку. Живот забинтован. Прикрыли рану? Щупаю марлю – сухая. Сую палец под бинт – узелок, под ним – шов. Оперировали. Но кто? Владик? Он бы не стал. Стянул бы рану и отправил в Хмеймим. Правильно, между прочим. Но вертолет упал…

Боль… Почему не вкололи промедол[6]? Или действие кончилось? Тогда давно лежу. Плохо. Подохну, прежде чем найдут. Но если найдут игиловцы… Лучше умереть, как мои спутники. Пытаюсь пошевелиться. Приступ боли пронзает тело. Я застонал и инстинктивно прижал ладонь к животу. От руки полилось тепло. Боль стала уходить, и я держал ладонь, пока она не исчезла совсем, после чего провалился в темноту…

Свет… Открываю глаза. Надо мной потолок – белый, с трещинами. Под ним – лампочка на проводе. Она не горит – свет льется из окна. Кручу головой. Небольшая комната вроде чулана. Я лежу на топчане у стены. В углу напротив свалены какие-то тюки и ящики. На больничную палату не похоже. Топчан голый, покрыт клеенкой. Даже матраса не подстелили! Подушки с одеялом нет – одна простыня, да и ту набросили сверху. Плохо. Я не у своих.

Пытаюсь сесть. Живот заныл, но с прежней болью не сравнить. Лекарство вкололи? Вряд ли. Не похоже, чтоб обо мне заботились. Голый топчан в чулане для тяжело раненого… Сколько я спал? Сказать трудно. Часов нет – снял их перед операцией, телефона – тоже. На мне вообще ничего нет, в чем убеждаюсь, откинув простыню. А насчет операции не ошибся. Повязка закрывает живот от подвздошной области до лобка, следы йода – аж до ребер. Славно распороли! Осколок угодил в живот, поврежден кишечник? Тогда неплохо себя чувствую. Температура есть, но небольшая, боль умеренная.

Осторожно приподымаю бинт. Мощный шов, вязали со всей дури. Ну, так жир стягивали – у меня его полно. К сорока годам спереди образовался курдюк – следствие хорошего аппетита и любви к пиву. Стоп! Под повязкой жира нет – худой, впалый живот. Это почему? Подношу руку к глазам. Неровно остриженные ногти, под ними «траурная» каемка. У меня такого не может быть! Хирурги стригут ногти до «мяса». Что за хрень?

Стараясь не тревожить рану, осматриваю тело. Оно не мое! Рыжеватая шерстка груди, такая же – на руках и ногах. А я брюнет. Со временем добавилась седина, придав волосам окрас перца с солью. Я невысокий и коренастый, а тут длинные ноги и приличный рост. Брежу?

Провел ладонью по голове – волосы. С годами я полысел. Растительность по бокам головы стриг коротко. А здесь волосы да еще густые. Что за дела?

Откинувшись на топчан, размышляю. Паники нет, как и радости. Опыт позволяет понять, что не брежу – слишком четкие ощущения. В бреду чувства смазаны, превалирует одно. Например, страх. Но его нет. Я могу осмотреться по сторонам, пощупать топчан и стену. Тактильны восприятия четкое, руки и ноги подчиняются. Отсюда вывод: непонятным образом мое сознание оказалось в другом теле. Такое возможно? Прежде б не поверил, однако действительность убеждает. Вспоминаем. Я прооперировал мальчика, у него был аппендицит. Отдал ребенка отцу и остался курить у палатки. Я этим не увлекаюсь, но иногда тянет. Хотиненко убежал сворачивать госпиталь, Ольга ушла следом. Я стоял один. Прилетела мина и взорвалась передо мной. Я погиб? Скорее всего. Уцелеть в такой ситуации маловероятно. А как же вертолет, трупы? Это бред. Спутанное сознание, непонятная жара. Мне было плохо, отсюда видение. На деле разум, покинув мертвое тело, переселился в другое. Это факт, и я его отлично осознанию.

Кем был хозяин тела? Не знаю. Его присутствия я не чувствую, и это хорошо. Раздвоение личности не лечится. Вторая сторона этой ситуации – неизвестность. Человек живет в обществе. У него есть имя и фамилия, родственники и друзья, профессия и работа, наконец. Знаний об этом у меня никаких. Ну, и что дальше? Как жить?

Размышления прерывает скрип двери. В комнату входит молодая женщина. На ней белый передник с красным крестом на груди, под ним – платье до пят, на голове белая косынка с красным крестом. В одной руке – швабра, в другой – ведро. Поставив ведро на пол и прислонив швабру к стене, женщина принялась полоскать тряпку. Я наблюдал за этим с изумлением. Швабра – деревянная, ведро – медное! Красный крест на переднике. Что за хрень? Где я?

Вместе с девушкой в комнату ворвался запах хлорки. Издалека донеслись стоны. Больница? Я присмотрелся к уборщице. Девушка, совсем юная. Круглое лицо, не сказать, чтоб красивое… Фигура рыхловатая, с фитнесом не дружит. Косынка на голове скрывает волосы, цвета не разглядеть. На ногах какие-то допотопные башмаки.

Отжав тряпку, уборщица шлепнула ее на швабру и стала тереть пол. Запах хлорки усилился. В мою сторону девушка старательно не смотрела. Это почему? Дождавшись, когда она, склонившись, сунула швабру под мой топчан, я тронул ее за плечо.

– Девушка?

Ответом был визг – громкий и заполошный. Бросив швабру и едва не сбив ведро, уборщица вылетела из палаты. Что с ней? Я выгляжу страшно? Долго думать не пришлось. Послышался топот, и в палату ворвалась толпа. Ну, насчет толпы мне показалось. Гостей оказалось трое: мужчина в белом халате и с такой же шапочкой на голове и еще двое в военной форме с фуражками на головах. Последней явилась знакомая уборщица. Она замерла у дверей, не решаясь пройти дальше.

Подбежав к топчану, гости уставились на меня.

– З-здравствуйте! – прохрипел я. В горле будто наждачкой прошлись.

Не отвечая, мужчина схватил мою руку и приложил пальцы к лучевой артерии. Некоторое время слушал пульс. Затем бросил руку, наклонился и заглянул мне в глаза. После чего приложил тыльную сторону ладони ко лбу.

– Ничего не понимаю! – сказал минутой спустя. – Пульс частый, но хорошего наполнения, температура повышена, но немного, зрачки в норме. Живой?

– А был мертвый? – поинтересовался я.

– Вроде, – сказал он и смутился. – Принесите стул! – бросил спутникам. Один из них выбежал и вернулся со стулом. Врач, а это был он, сел и достал из кармана какую-то деревяшку. Приложив ее одной стороной к моей груди, к другой приник ухом. Я смотрел, не веря глазам. Слуховая трубка врача! Видел такую в интернете. Древность дикая. Это куда меня занесло?

Посмотрел на врача. На вид – лет пятьдесят. Морщины, седая бородка клинышком. Халат стянут на спине многочисленными завязками. Они и на шапочке позади. Это где ж такое носят?

Завершив слушать, врач убрал трубку. Задумчиво посмотрел на меня.

– Что вы помните?

– Ничего, – признался я.

– У вас был аппендицит, гнойный. Пока довезли с передовой, он лопнул. На повозке растрясло.

Передовая? Повозка?

–… Перитонит, безнадежная ситуация, но я решил оперировать. На фронте затишье, раненых мало, – он почему-то смутился. – Операция прошла хорошо. Вас отнесли в палату и поручили сиделке. Вечером она прибежала и сообщила, что вы перестали дышать. Я поспешил за ней и убедился, что все так. Пульса не было, как и дыхания. Признал смерть…

Он кашлянул.

– Ночь, мертвецкая закрыта, не желая подымать шум, я велел отнести вас сюда. Это кладовая, – он кивнул в угол в сторону уже виденных мной тюков. – Вас уложили на топчан и прикрыли простыней. Днем собирались обрядить и нести на кладбище. А вы взяли и воскресли… – он покрутил головой.

– Я живучий.

– Соглашусь! – кивнул он. – Хотя странно. Как вас зовут, помните?

– Нет.

– Чин, полк?

– Нет.

– Кислородное голодание мозга, – кивнул он. – Некоторые участки отмерли. Значит, смерть все же была. Клиническая… Голова болит?

– Нет.

– Будем наблюдать, – сказал он и встал. – Вас отнесут в палату.

Он глянул на санитаров. Один из них выскочил наружу и вернулся с носилками. Те оказались деревянными. Между двух жердей натянут брезент. Убожище! Меня взяли за плечи и ноги и переложили на носилки, предварительно укутав в простыню. Санитары взялись ручки. Врач двинулся к двери.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: