— Нисколько в этом не сомневаюсь, — подхватил адвокат. — Только неведомо, сколько здешнему золоту почивать в земле. Возможно, из него никогда не будут чеканить золотые.

— Почему же это? — заинтересовался доктор Врачиу.

Тут адвокат принялся за новую лекцию о водосодержащих слоях почвы и плавучих песках, доказывая, насколько невыгодно работать с жилами, которые проходят под селом, из-за создающей невероятные трудности воды.

— Мы и не предполагали, что ты так разбираешься в геологии, дружище, — воскликнул доктор, вставая, чтобы перейти в столовую, где уже накрыли стол.

— Мне нравится эта наука, — весело отвечал Крэчун. — Когда выдается свободная минута, я с удовольствием читаю о тайнах земли.

Сначала за столом царила тишина. Казалось, Иосифа Родяна смутил молодой человек, который лучше его разбирался в земле, откуда извлекалось золото. Он ел молча, изредка с любопытством поглядывая на Крэчуна. Старшие сестры не спускали глаз с Эленуцы. Она сидела мертвенно-бледная, но обе невесты полагали, что бледна она от радостного волнения. Однако, увидев брезгливо поджатые губы Эленуцы, повеселели. Мало-помалу все сидевшие за столом, кроме Эленуцы, оказались втянутыми в веселую беседу. Доктор Врачиу благодарно улыбался, потому что до сих пор он один пытался справиться с молчанием за столом. Шум был стихией Иосифа Родяна. Как только вокруг зашумели, он очнулся и обрел присущее ему величие. Пир пошел горой.

Однако Мария, сославшись на усталость после дороги, вскоре встала из-за стола и увлекла за собой Эленуцу.

— Я ненадолго лишу вас ее общества, — улыбнулась она, увлекая за собой младшую сестру.

Никто ей не ответил, но мужчины с улыбкой посмотрели на сестер, словно говоря: идите, идите, мыто знаем, о чем вы будете секретничать.

Едва они оказались в коридоре, который вел к комнате, приготовленной для Марии с мужем, сестра положила руки на плечи Эленуцы и, улыбаясь, заглянула ей в лицо:

— Что скажешь, моя дорогая? Нравится?

— Адвокат Крэчун? — переспросила девушка.

— Ну, конечно.

— Думаю, что человек он порядочный, но мне не нравится.

— Да неужели?!. Какая же ты привереда! — удивилась Мария и, взяв Эленуцу под руку, повела в свою комнату. Торопливо зажгла свечу в серебряном подсвечнике и, повернувшись к младшей сестре, снова положила ей руки на плечи.

— Значит, домнишоаре не нравится наш протеже? — спросила она, глядя прямо в глаза Эленуце.

— Почему же? Очевидно, он весьма добропорядочный человек, — проговорила девушка, опустив глаза.

— Но тебе он не нравится?

— Нет. А почему он должен мне нравиться? — в свою очередь спросила Эленуца, поднимая на сестру большие печальные глаза.

— Смотри-ка, смотри! — воскликнула Мария. — А ведь нашей домнишоаре он и вправду не нравится! А я думала, ты шутишь.

Мария уже не обнимала Эленуцу, а усадила ее рядом с собой на голубой бархатный диванчик.

— Скажи, — голос у Марии стал глубже и проникновеннее, — скажи мне, чем тебе неприятен адвокат?

— Ничем, — тихо промолвила Эленуца.

— И все-таки он тебе не нравится!

— О, господи! — Эленуца начала сердиться. — Ведь человек не дерево.

— Не дерево? — удивилась Мария.

— Ну да! Это про дерево сразу можно сказать, нравится оно или нет. Посмотришь на ствол, ветви, листья и скажешь: «Как красиво!» И больше про это дерево тебе и знать не надо, достаточно, что тебе понравился его вид. Но человек ведь совсем другое!

— Так, так, но вот перед тобой человек, такой же молодой, такой же красивый, как дерево, о котором ты говоришь! — подхватила Мария, не совсем понимая сестру.

— Пусть так, сестричка, — оживленно возразила Эленуца. — Но глаза видят в человеке самое несущественное, самое поверхностное.

— Ах, вот оно что? — поняла наконец Мария. — Ты не хочешь ни о чем говорить, пока не представится случай узнать покороче нашего протеже? Правильно. Но все-таки он тебе понравится! Обязательно!

— Я не понимаю, почему нужно, чтобы мне нравился тот или другой молодой человек! — возвысила голос Эленуца. — Не понимаю, почему мне сегодня показывают одну усатую физиономию, а завтра другую! Не вижу смысла устраивать этот смотр!

— Тебе пора выходить замуж, Эленуца. А это один из способов завязать знакомство, — ласково проговорила Мария.

— Замечательный способ, ничего не скажешь! — насмешливо фыркнула Эленуца. — Неужели важнее всего увидеть петушиное оперение, гребень и шпоры! А если попутает грех и ты скажешь, что тебе нравится, как петух кукарекает, все вокруг закричат: «Какое счастье! Ей нравится петушиное пенье, наверняка она его купит!» И никто не думает, что кукареканье обычно будит спозаранку, отгоняя самые прекрасные сновидения.

— Значит, мы напрасно привезли его с собой? — спросила, подумав немного, Мария.

— Почему же напрасно?

— Раз он тебе не нравится!

— Вовсе не напрасно. Завтра чудо что будет, пойдем все к источнику на водосвятие, потом праздник в горах Влэдень. Он увидит много интересного и, думаю, не пожалеет, что приехал. Да и мне он никакого неудовольствия не доставил. Но до моей свадьбы еще много воды утечет! Так много, что я его позабуду, будто и вовсе не видела.

Мария пристально взглянула на сестру:

— Значит, он тебе безразличен!

— Так же безразличен, как доктор Еуджен Ионеску, которого я в глаза не видела и не знаю, есть такой или нет, — усмехнулась Эленуца.

— Значит, он все-таки произвел на тебя неблагоприятное впечатление.

— Неблагоприятное?

— Конечно. Ведь замуж ты за него выходить не хочешь?

— Не хочу! — весело подтвердила Эленуца. — Но не думаю, что это большая беда. Я уже говорила Гице, что давно предчувствую: быть мне старой девой.

Девушка произнесла эти слова легко и весело. Вскочив с дивана, она закружилась по комнате, что-то напевая. Мария смотрела на нее, потом, словно догадавшись о чем-то, встала и обняла сестру.

— Кажется, мы приехали слишком поздно…

— Слишком поздно? Почему?

— Ты любишь другого.

Эленуца выскользнула из объятий, сделала еще несколько кругов по комнате, остановилась перед Марией и по-детски забарабанила по ее плечу кулачками.

— Нет! Никого! Но и замуж выходить не желаю. Ох! Нет ничего ужаснее, чем свадьба! — засмеялась она, но, заметив, что сестра опять хочет заключить ее в объятия, закружилась вокруг стола. Ее черные глаза сверкали из-под темных бровей, изогнутых словно луки, щеки порозовели.

Мария решительно потребовала:

— Ты мне скажешь или нет: ты влюблена?

Эленуца перестала кружиться, подбежала к сестре, обвила ее шею и поцеловала.

— Не влюблена я, милая моя сестричка! И не думаю даже! Мне весело оттого, что не понравился ваш протеже. Вот и все! — Девушка еще раз поцеловала сестру и попросила: — Завтра на прогулке, прошу тебя, будь рядом со мною, иначе я не удержусь от какой-нибудь выходки. Будь так добра!

Мария понимающе и ласково взглянула на младшую сестру. Веселье Эленуцы, казалось, и ей наполнило душу светом.

— О чем говорить, конечно, конечно, — улыбаясь, подтвердила она. — Но мне-то ты можешь все-таки сказать: кто он?

Эленуца вместо ответа взмахнула ресницами, вытянула шею и сделала большие глаза, как это делают дети, притворяющиеся, будто не понимают, о чем их спрашивают.

— Не притворяйся, что не понимаешь, глупышка. Скажи мне, я сохраню тайну! — ласково уговаривала Мария.

— Хочешь, поклянусь: я ни в кого не влюблена, ну, сама скажи, кому здесь быть? — засмеялась Эленуца и прижалась к сестре.

— Ладно! Не хочешь, не говори, все равно узнаю. А теперь беги в гостиную, и пусть тебя пожурят за то, что так долго задержалась. А завтра обещаю тебе помочь, насколько возможно.

Сестры расстались, но Эленуца отправилась не к гостям, а в свою девичью комнату, и улеглась спать.

На другой день все отправились в церковь, потом, сразу после литургии, с отцом Мурэшану и дьячком к источнику, где в день Вознесения господня происходило водосвятие. Про этот источник ходила легенда, будто к нему принесли старателя, придавленного камнем, обмыли его — и человек, который был ближе к смерти, чем к жизни, открыл глаза, а как только окропили ему лицо, перекрестился и встал на ноги. Раны словно чудом зажили, и осененный милосердием божиим, он неделю простоял на коленях перед источником, вознося молитвы. Вода в источнике с тех пор прослыла целебною. Другие, менее значительные исцеления случались и потом, но славу источника и по сей день поддерживало исцеление искалеченного рудокопа.