На словах много бы сказал Вам, но в письме не хочется умствовать... Он самый
плюгавый и жалкий убийца, какими они должны быть, и красивая смертная
красота сына. Хорошо, очень хорошо. И хотел художник сказать значительное.
Сказал вполне ясно. Кроме того, так мастерски, что не видать мастерства. Ну,
прощайте, помогай Вам бог. Забирайте все глубже и глубже".
Бонч-Бруевич вспоминает:
"Еще нигде не описаны те переживания революционеров, те клятвы, которые
мы давали там, в Третьяковской галерее, при созерцании таких картин, как
"Иван Грозный и сын его Иван", как "Утро стрелецкой казни", как "Княжна
Тараканова", как та картина, на которой гордый и убежденный революционер
отказывается перед смертной казнью принять благословение священника... Мы
долго-долго смотрели на судьбу политических - нашу судьбу - "На этапе" и
близко понимали "Бурлаков".
Такова была роль картин Репина. Они будили умы, будоражили души,
заставляли пристальнее вглядываться в происходящее. Трудно переоценить
прогрессивную роль полотен великого живописца.
Репин не только высказывал свое мнение в разговорах и письмах, излагая
свое резкое отношение к самодержавию. Именно в самую тяжкую пору реакции
художник выставляет такие, ставшие впоследствии хрестоматийными картины, как
"Не ждали" (1884) и "Иван Грозный..." (1885).
Судьба "Ивана Грозного..." драматична. Ее снимают с экспозиций и вновь
выставляют. Психически больной, некто Балашов, бросается с ножом на холст и
наносит картине тяжелые повреждения в трех местах.
Сам Репин так рассказывает об этом происшествии: "Это событие произошло
в дни празднования трехсотлетия дома Романовых... А картина направлена была
против монархизма. На нее и ополчились. Результатом всего этого было то, что
Балашов разрезал картину с целью выслужиться".
"Арест пропагандиста"
"Личные мои отношения с Ильей Ефимовичем были дружеские. Работая
заведующей техникой Петербургского комитета партии, я не раз обращалась к
Репину за материальной помощью. В число моих обязанностей входили и финансы.
Деньги были нужны для так называемого политического Красного Креста, то есть
для оказания помощи политическим заключенным или ссыльным. Никогда Илья
Ефимович не отказывал мне.
В бытность его уже академиком я пользовалась его мастерской в Академии
художеств на Васильевском острове как явкой, то есть квартирой, куда в
определенный день и час могли прийти ко мне по своим делам товарищи,
нуждающиеся в чем-либо по части Петербургского комитета партии..."
Эти слова ветерана нашей партии Е. Д. Стасовой окончательно разрушают
легенду о якобы Существовавшей аполитичности Репина.
В 1891 году художник выставляет свою картину "Арест пропагандиста".
Слово "выставляет", правда, не очень правильно отражает суть дела. Картину
не хотели допустить к показу. Дело дошло до царя.
Репин вспоминает, что устроители выставки пригласили государя осмотреть
экспозицию накануне вернисажа: "Александр III все рассмотрел". И далее:
"Арест пропагандиста" вытащили ему, и тот рассматривал и хвалил исполнение,
хотя ему показалось странным, почему это я писал так тонко и старательно".
Скажем прямо, его величество что-то недосмотрел в картине, где
изображен не кто иной, как противник его собственной власти.
Репин недвусмысленно писал:
"Невозможно, чтобы европейски образованный человек искренне стоял за
нелепое, потерявшее всякий смысл в нашей сложной жизни самодержавие, этот
допотопный способ правления годится только еще для диких племен, неспособных
к культуре". Наконец выставка открыта. Автор картины с удовольствием
резюмирует: .....
"Моя выставка здесь делает большое оживление. Народу ходит много. Залы
светлые, высокие, погода чудная, солнечная. Много студенчества, курсисток и
даже ремесленников толпится в двух залах и рассыпается по широкой лестнице.
"Арест пропагандиста" стоит, и от этой картинки, по выражению моего
надсмотрщика Василия, "отбою нет". Жаль, зала выставки выходит на солнечную
сторону и сторы темнят и портят свет. Вчера, в первый день открытия, было
500 человек". Успех картины в Москве был настолько велик, что либеральная
"Русская мысль" вынуждена была признать: "Необыкновенно выразительна и
сильное впечатление производит небольшая картина "Арест пропагандиста".
Для того чтобы понять, каковы были политические убеждения Репина,
достаточно познакомиться с описанием его встречи с рабочими Петрограда.
"Илья Ефимович очень подробно и живо интересовался условиями нашей
работы, быта. Мы без всяких прикрас рассказали ему об условиях жизни
рабочих, об их борьбе за свои права, о стремлении к званию, о расправах
свирепой царской реакции с рабочим движением. Илья Ефимович выслушал нас с
глубоким вниманием и интересом. Нужно было видеть, с какой искренней
взволнованностью и возмущением он говорил нам: "Как вы можете терпеть все
это! Нет, так больше продолжаться не может!" , Эти слова великого художника
свидетельствовали о том, что идея свержения царизма настоятельно назрела не
только среди рабочих, но и совпадала с чаяниями лучших представителей
интеллигенции.
"Запорожцы"
"Красота - дело вкуса, - говорил Репин, - для меня она вся в правде".
Но напрасно подумают любители красоты и совершенной формы в живописи,
что художник отрицал пластические качества в искусстве. Наоборот, никто так
категорично не говорил о необходимости, насущности высокой формы в живописи:
"Глубокая идея становится внушительной только в совершенной форме. Только
благодаря форме она возвышается до великого значе-ния. Посягательство на
возвышенные идеи доморощенными средствами вызывает брезгливое чувство".
"Запорожцы пишут письмо турецкому султану". Это, пожалуй, одно из самых
фундаментальных творений Репина, в которое художник вложил много сил и
энергии. Этот большой холст писался с некоторыми перерывами с 1878 по 1891
год.
"Я уже несколько лет пишу свою картину и, быть может, еще несколько лет
посвящу ей, - говорил Репин, - а может случиться, что я закончу ее и через
месяц. Одно только страшит меня: возможность смерти до окончания
"Запорожцев".
Сотни подготовительных этюдов, эскизов, рисунков, специальные поездки
для изучения материала - все говорит о большом чувстве, владевшем
живописцем. Это чувство - любовь к своим персонажам.
"Нет, я русский человек и кривить душой не могу.
Я люблю запорожцев, как правдивых рыцарей, умевших постоять за свою
свободу, за угнетенный народ..."
И это чувство восторга, преклонения и любви художника к своим героям
мгновенно передается зрителям.
Само полотно слишком известно, чтобы вновь рассказывать о письме
грозного султана и о великолепном ответе, сочиненном ему вольными рыцарями.
Запорожцы... Вот они перед нами во всей своей красе и удали. Галерея
типов совершенно оригинальных, неподражаемых, легендарных. Можно подолгу
разглядывать их загорелые, обветренные степными ветрами, опаленные солнцем,
изрубленные в жестоких схватках, но все же дьявольски красивые, источающие
силу, энергию, бьющую через край, и еще раз красивые лица. Вся эта пестрая