гонит огромные волны, пляжи пустынны, давно опустели и виллы богачей.
Лишь одна из роскошных дач не покинута владельцами. Миллионеры -
супруги Цейтлины - не могут уехать. Не могут, несмотря на неотложные дела:
ведь портрет хозяйки виллы Цейтлиной пишет сам Серов.
Все нервничают, томятся, но портрет "не идет".
"Да, кажется, я больше не выдержу близости океана - он меня сломил и
душу издергал, надо бежать, - пишет Серов жене. - Портрет тоже (вечная
история) не слушается, а от него зависит отъезд. Ты мне все говоришь, что я
счастливый... Не чувствую я этого и не ощущаю".
Двадцать тысяч франков за портрет. Начало века - вершина славы
художника, Серов, как никто до него из русских художников, знал мир буржуа.
Поэтому его "деловые" портреты с небывалой остротой раскрывают души
изображаемых, как бы искусно они ни прикрывали свое "я".
И хотя "у Серова писаться опасно", хотя из-за его откровенности за ним
ходит молва ужасного, невоспитанного человека, отбоя от заказов нет.
Серов становится первым портретистом России. Но нигде и никогда не
покидала художника забота о завтрашнем дне, о хлебе насущном. Он писал
портреты долго, часто по 70 - 90 сеансов, и поэтому постоянно не вылезал из
долгов.
Когда приступ болезни свалил Серова и юристы начали составлять
завещание, они были поражены. Кроме красок, кистей да одномесячного
жалованья в училище живописи, завещать семье художнику было нечего.
Можно призадуматься
Старомодный купеческий дом с мезонином в Большом Знаменском переулке.
Здесь снимает квартиру семья Серовых.
В просторном зале мастерская. На мольберте очередное полотно - огромный
портрет Марии Николаевны Ермоловой. Обычно художник писал портреты вне дома,
и лишь некоторые привозил и заканчивал в студии.
Серов не любил развешивать дома картины. Во всей квартире на стенах
висели лишь акварель Бенуа, рисунок Сомова и зимний пейзаж Домотканова
работы самого Серова.
В этом доме в гостях у Серова бывали К. Коровин, А. Бенуа, П.
Кончаловский, М. Врубель, Ф. Шаляпин. Гостила у Серовых и старая знакомая -
Маша. Она вышла замуж за врача Львова и бывала наездами в Москве.
По вечерам после чая в большой гостиной разгорались споры. А поспорить
было о чем. Многое было неясно. Художник Бакст пишет:
"В общем, все немного сбиты, стащили старых идолов с пьедесталов, новых
не решаются поставить и бродят вокруг чего-то, что-то чувствуют, а нащупать
не могут!"
Новые идолы. Сезанн, Ван Гог, Матисс...
В письме к жене из Парижа Серов говорит о Матиссе: "Хотя и чувствую в
нем талант и благородство, но все же радости не дает, и странно, все другое
зато делается чем-то скучным - тут можно попризадуматься".
Это пишет художник с мировым именем. Но в этом был весь Серов. Весной
1907 года он вместе с Бакстом путешествует по Греции.
"Акрополь, - пишет Серов жене, - нечто прямо невероятное. Никакие
картины, никакие фотографии не в силах передать этого удивительного ощущения
от света, легкого ветра, белизны мраморов, за которыми виден залив".
Теплые ветры Эгейского моря навеяли много идей, много новых тем. Вот
одна из них. Могучий Зевс, если верить мифу, без памяти влюбился в юную
прекрасную Европу, дочь финикийского царя Агенора, и решил ее похитить. Он
превратился в быка и вплавь задумал доставить возлюбленную на остров Крит.
Родилось прелестное полотно "Похищение Европы". А за ним - "Одиссей и
Навзикая", пронизанное солнцем и светом.
Поиски простоты, более обобщенных решений, повышенная декоративность -
таков был ответ Серова на вопрос, куда идти.
...В районе бульвара Инвалидов парижские извозчики запомнили
любопытного пассажира.
Каждое утро, рано-рано, в любую погоду он появлялся у их стоянки, брал
извозчика и ехал в Лувр. Судя по большому альбому, который носил под мышкой,
это был художник. Пассажир был добр, весел, хорошо платил.
Художнику легко работалось в Париже. Здесь он вспоминал свою юность,
бродил по музеям, заб.ывая о портретной заказной кабале, копировал, рисовал.
Много энергии, времени, сил отдал Серов созданию эскиза театрального
занавеса для постановки "Шехерезады" русской балетной труппой Дягилева. В
нем он продолжает поиски новых, оригинальных декоративных решений. Тогда же
им написан портрет танцовщицы Иды Рубинштейн.
Художник непрестанно рисует с натуры. Для этого он ежедневно посещает
студию Коларосси. Там в основном рисовала молодежь. Серов часто был
недоволен своими работами, выдирал листы из альбома и выбрасывал их. Кто-то
сказал ему: "Вы бросаете кредитные билеты".
"Ну, какая я знаменитость! - ответил Серов. - Знаете, есть такой
табак - "выше среднего". Вот я такой табак, не больше".
Валентин Серов был прогрессивно настроенным человеком, ненавидевшим
пошлость, несправедливость, насилие. Его угнетала обязанность первого
портретиста России - принимать заказы царского двора.
Еще в 1900 году, когда Серов заканчивал писать портрет Николая II,
произошел такой случай. В зал дворца вошла царица. Она взглянула на портрет,
взяла сухую кисть из ящика с красками и указала пораженному художнику: "Тут
слишком хорошо, здесь надо поднять, здесь опустить".
Кровь ударила в голову Серову, но взял из ящика палитру и, протянув ее
царице, сказал: "Так вы, ваше величество, лучше уж сами пишите... а я больше
слуга покорный..."
События 1905 года глубоко потрясли Серова.
"Даже его милый характер изменился круто, - вспоминает Репин, - он стал
угрюм, резок, вспыльчив и нетерпим; особенно удивили всех его крайние
политические убеждения, проявившиеся у него как-то вдруг. С ним потом этого
вопроса избегали касаться".
Серов выходит из Академии художеств, навсегда отказывается выполнять
заказы царского двора. На телеграмму с просьбой написать портрет царя
отвечает короткой телеграммой: "В этом доме я больше не работаю".
...Осенью 1911 года Серов приехал отдохнуть в До-мотканово. Русское
раздолье радовало глаз, веселило душу. Художник бродил по дорогим сердцу
аллеям старого парка, подолгу сидел там.
Погожие, теплые дни, осенний воздух развеяли хандру. Серов был на
редкость весел и добр. Он забыл о болезни сердца, омрачавшей его жизнь в
последние годы.
Как-то молодежь усадьбы затеяла игру в городки в старой липовой аллее.
Валентин Александрович решил тряхнуть стариной. Он ловким ударом разбил один
"город", другой. Но внезапно, почувствовав боль в сердце, бросил биту...
В ноябре Игорь Грабарь решил показать Серову новую экспозицию его работ
в Третьяковской галерее. Вот что он пишет об этом памятном дне:
"Я никогда не забуду... как мы стояли с ним перед этим портретом -
"Девушка, освещенная солнцем". Он долго стоял перед ней, пристально ее
рассматривая и не говоря ни слова. Потом махнул рукой и сказал не столько
мне, сколько в пространство: "Написал вот эту вещь, а потом всю жизнь,
сколько ни пыжился, ничего уж не вышло: тут весь выдохся".
Почти четверть века отделяло этот ноябрьский день от жаркого июньского
дня, когда молодой художник писал Машу. На Серова глядела с портрета его
юность, юность, ставшая вечной.
Андрей Рябушкин
Зa окном черным частоколом стоят ели. Брезжит рассвет. Алые лучи зари