кому продолжать торговое дело. Не бог весть какая негоция - сбыт глазета,

кистей с бахромой, со шнурами. А все же коммерция!.. А там, глядишь,

подрастет сынок, и, неровен час, можно рискнуть затеять дело посерьезнее,

дело, которое наверняка будет неприбыльнее.

Но откуда было знать ликовавшему Кондрату Артемьевичу, что все его

расчеты пустые? Что Алешка, его кровинушка - "блажной" и не выйдет из него

купца. Что будет он шататься по слободе, глазеть на реку или смотреть в

небо. А мать будет только качать головой и тяжело вздыхать: "Пустоцвет".

Нет, не могли понять родители Алексея, в каком особенном, дивном мире

жил их сын. Как жадно впитывал он в себя шум весенних вод, шорох берез,

грачиный грай. Как чутко слышало его сердце разговор молодого месяца и

звезд, звуки утренней зари, тихую беседу ивы с рекою. Он рано прикоснулся к

прекрасному. Ему открылось все колдовство простого, будничного, он узнал

радость познания красоты.

Пройдет много лет, выпадет на долю Алексея много испытаний, прежде чем

накопленное еще в юности богатство души найдет выход в творениях простых и

волшебных...

А пока суровый отец, открыв пристрастие сына к рисованию, жестоко

наказывал его. Сына изгнали на холодный чердак, где он упрямо рисовал,

рисовал, рисовал.

Зябкое утро, на Яузе гнилой туман. Алеша торопливо вышел из дому.

Скользит под ногами мерзлая булы-га. Моросит. Алексей шагает по Солянке.

Долговязый, нескладный, с большим свертком под мышкой. Пасмурно. В серой

мгле тускло подмигивают фонари.

Алеша убыстряет шаг. Пахучий пар валом валит из распахнутых дверей

кабака. Багровые блики горят в черных лужах. В густом тумане бродят босяки и

нищие. Галдят извозчики, горланят торговки студнем, ливером.

Думал ли четырнадцатилетний Саврасов, что через полвека он,

прославленный художник, академик, но уже позабытый и одинокий, будет

толкаться с этими босяками и нищими по Солянке и Хитровке?..

Китай-город. Белые древние стены. Никольские ворота. Лавочки, лавочки,

лавочки... Каких только диковинок не сыщешь тут! Яркие лубки с пожаром

Москвы и гравированные портреты генералов с нафабренными усами. Тут же рядом

Василиса Прекрасная и Еруслан Лазаревич и сотни пестрых картин, малев&нных

масляной краской.

Вот и знакомая лавка. Алексей неспешно разворачивает сверток. Лавочник

пересчитывает картины. "Извержение Везувия", "Восход", "Закат солнца на

море" - всего двенадцать.

- Шесть рублей за дюжину, - цедит торгаш.

Алеша спешит домой. Он несет выручку. Он горд. Хотя знает цену ходовому

товару. Он просто хочет доказать родителям доходность своей профессии.

Но его ждет грозный отец и холодный чердак.

Скоро друзья спасут Алешу с мерзлого чердака и устроят его в Училище

живописи, ваяния и зодчества. Так начинал Саврасов свой сложный и тернистый

путь в искусстве.

Промелькнули годы учения. Добрые наставления Карла Рабуса,

преподавателя живописи, бесконечные копии с классических оригиналов,

компоновка романтических сюжетных пейзажей, изучение техники.

А как же с тем запасом душевных замет, которым владел Алексей с

детства? Они были почти не тронуты. Слишком далека была академическая школа

от каждодневного бытия, от природы.

В 1850 году молодой Саврасов получает звание неклассного художника. Он

многое умеет. Одна из первых работ вне школы, написанная в 1851 году, - "Вид

Кремля в ненастную погоду".

Пейзаж романтический. Налицо все атрибуты "возвышенного" стиля первой

половины XIX века. Гонимые порывом ветра облака, пышные кроны деревьев,

убогий шалаш... Холст наполнен деталями, обычными для полотен романтиков.

Что же волнует нас и заставляет все пристальнее вглядываться в картину

молодого художника? Кремль. Древний, белокаменный. Как сказочный корабль,

расправив белые паруса храмов, горделиво и неспешно приплыл он к зеленым

берегам Москвы-реки и бросил на реку серебряные отсветы.

Так тривиальный романтический мотив получил новое звучание.

Двадцатилетний художник остро чувствовал красоту, но еще робко подходил к

своей теме.

"Степь днем". Этот пейзаж - новое слово в живописи. Лучезарное, широкое

приволье напоено светом и радостью. Бескрайние дали тают в жарком мареве.

Тишина. Где-то в голубой выси вьется жаворонок.

Казалось, что вот-вот наблюдения, труд и духовная одержимость художника

дадут плоды самого высокого качества. Саврасов окончательно найдет себя.

Но судьбе угодно было распорядиться по-другому. В 1854 году президент

императорской Академии художеств великая княгиня Мария Павловна посетила

Москву. Она побывала и в Училище живописи, ваяния и зодчества, где заметила

талант Алексея Саврасова. За сим последовало милостивое приглашение (читай -

приказ) немедля ехать в Петербург, а оттуда в окрестности Ораниенбаума и

Петергофа, где располагались владения ее высочества.

Дальше все было как в сказке. Молодой мастер приступил к выполнению

заказа - запечатлеть виды дач на берегу Финского залива. На годичной

выставке Академии художеств в 1854 году были экспонированы два полотна

Саврасова - "Вид в окрестностях Ораниенбаума" и "Берег моря". Эти работы

понравились Марии Павловне.

В 1854 году Алексей Саврасов получает звание академика живописи.

Молниеносный взлет мог вскружить голову человеку и более зрелому.

Саврасов поддался круговерти успеха, светских комплиментов,

аристократических похвал. Долгие годы в списках работ живописца будут

фигурировать копии с "видом Ораниенбаума", ландшафты владений других

сиятельных заказчиков.

Молодой академик завален работой. Его доходы растут, он становится

модным. Кисть его блещет виртуозностью, холсты импозантны. В них есть и

хлесткость почерка, и даже щегольство. В них есть все, кроме правды. Высокие

заказчики в восторге, но муза художника чахнет в богатых имениях.

Вскоре умирает старый учитель Саврасова Рабус. Освобождается должность

в Училище живописи, ваяния и зодчества, и Саврасова назначают на его место.

В 1857 году он становится руководителем пейзажного класса. Художник начинает

ухаживать за дочерью крупного московского купца, любителя живописи и

древности Карла-Эрдмана Герца и вскоре женится на Аделаиде-Софье Герц. Круг

успехов, удач, возвышений замыкается.

А живопись? А как же заветный клад, который, несмотря ни на что, хранит

душа художника?

Новая семья предъявляет свои счета, свою власть, диктует свои вкусы. С

легкой руки Герца в творчестве Саврасова на много лет укрепилось влияние

Калама, швейцарского живописца, совершенно чуждого русской школе.

Саврасов преподает, выполняет десятки заказов, поддерживает светские

связи. Его супруга требовательна и капризна. Живописец еле успевает

фабриковать салонные пейзажи.

Но, несмотря на внешнее благополучие, Саврасов тоскует, он рвется к

природе. Этого требует душа, а неумолимая проза жизни возвращает его к

мольберту с очередными "видами".

Кризис назрел. Надвигался взрыв, бунт, способный нарушить привычный

ритм жизни, размеренную цепь полуудач, полувосторгов, полусчастья...

"Имея частное поручение исполнить рисунки и картины зимнего пейзажа на

Волге, покорнейше прошу Совет уволить меня от службы на пять месяцев с 1

декабря 1870 года".

Перо остановилось... Саврасов поправил очки и, вздохнул. Как трудно

было решиться на этот шаг. Ведь только недавно ему казалось, что он должен

быть занят этими нудными, неотложными делами. Что вся эта спешка, эта