— Ивану Сверчку, — сказал Репей.

— Бери, Иван…

Рыжий Чорт выбранился и сказал:

— Кто всех жадней, тому и первому. Эх ты, Репей!.. Давай скорей.

— Кому? — поспешно спросил Бехтеев… Репеёк подумал, слушая, как чавкал хлеб.

Иван, про Рыжего: «подождешь, брат», и сказал, сгадав, что рука Бехтеева лежит на девятой кучке:

— Линю!.

— Это что еще, — забрал Рыжий, — тебе да Линю каким останутся!..

— Ладно ты, рудый пёс, не веди время. Бери, Линь.

— Кому?

— Семену с бородой.

— Кому?

— Инвалиду.

— Кому?

— Рыжему Чорту.

— Кому?

— Семену бритому.

— Кому?

— Бехтееву.

Дело пошло быстрее… Репеёк, зажмурясь, считал… Вот и девятнадцатая порция.

Остались две порции: Репья и Старика; чтобы не вышло Репью обиды, вместо Бехтеева руку на одну из двух остальных кучек положил, оставив другу на глазомер побольше, Линь спросил:

— Тебе или Старику?

Репеёк сказал:

— Старику!

Раскрыл глаза и живо обернулся, окинул глазами доску — доска была пуста. Репей разинул рот и вытаращил глаза. Рабочие захохотали, они жевали хлеб и говорили:

— Пока ты делил, смотри, Балкан твою порцию подбрил…

— Али его Линь обсчитал? Линь, как это ты просчитался? Дружка-то обманул?

— Ладно баловать-то, отдайте!.

— А ты заплачь, — сказал Сверчок.

— Я тебе заплачу, сволота!

— Ну-ка, ну!

— Отдайте…

— Ты гляди, и картуз-то твой Балкан вместе с хлебом съел.

Репеёк осмотрелся, скинутого им картуза тоже не было… Линь подтолкнул его и шепчет:

— У Сверчка картуз-от твой.

— Отдай, Сверчок, — сказал Рыжий Чорт.

— Да он никак уж и евоную порцию слопал…

— Отдай, а то заплачет…

Старик сдвинул брови и строго прикрикнул:

— Будет! Отдайте хлопцу хлеб…

— Отдай, Сверчок, а то я из тебя всю требуху выбью, — прибавил Рыжий Чорт.

Сверчок швырнул Репью картуз с хлебом. Репей обругал его и уполз с картузом в самый угол палатки под нависший брезент. Туда к нему пробрался, ворча, Балкан, за Балканом, ругая Семена, и Линь… Мальчишки растянулись на соломе и стали есть хлеб. Балкан лежал меж ними, вилял хвостом и подбирал крошки и объедки, как будто ненароком падающие с обеих сторон. Сверчок свистнул и крикнул:

— Балкан! Пошел вон! Блох от тебя не оберешься!

Пёс встрепенулся.

— Лежи, Балкан, — сказал ему тихонько Линь.

III. Кукушка с железными когтями

Поевши хлеба, подобрели.

— Ветер-то, братцы, гляди сорвет палатку. В поле ехать — душу выдунет…

— Рацию^[3]

 ветром сломало, — подал из своего угла голос Репей.

— Да вре?

— Пра! Провалиться мне на этом месте. Идем с Линем, я говорю: давай поспорим на миллиард! Ка-ак дунет, ка-ак хряснет — бац по крыше — дом пополам, и огни погасли, и петь перестала…

— Сломало и ладно. Линь, вытряхивай картошку в чашку…

Линь с Репейком сняли с жаровни ведро и слили воду за палаткой, опрокинули картошку в большую деревянную чашку, а на жаровню подкинув в нее из куля углей, поставили большой артельный чайник.

На доску насыпали горкой соли. Рабочие тельстроты сгрудились к чашке; от горы картошки шел пар; дуя на руки, Репеёк лупил картошку и, ткнув её в соль, откусил и с набитым ртом продолжал рассказ.

— Я гляжу вверх, думаю, — ну вот, сломает.

— Ну, уж ты верхогляд известный, сказал Сверчок.

— Ка-ак дунет, как рванет — мачта пополам, и все закачались и поклонились ветру…

— Лютой ветер, чтоб ему ни дна ни покрышки, — выругался Рыжий Чорт, перекидывая горячую картошку из лапы в лапу.

Вдруг ветер словно обиделся, навалился сверху медведем на палатку, сломал стойку, потом рванул покрышку, выдернул колья и причалы.

Полотно палатки взвилось и исчезло в темноте. Из опрокинутой жаровни рассыпались уголья и подожгли солому. Вспыхнул и побежал огонь. Работники тельстроты повскакали спасать свое барахло… Линь схватил опрокинутый чайник и вылил на огонь. Рыжий Чорт топтал огонь ногами. Сверчок орал на него:

— Чорт, не топчи картошку…

Огонь погасили. Ночь накрыла без просвета. И небо в черных облаках. Ветер мигом сдул смрад и чад палатки. Суматоха улеглась… Все легко вздохнули. Но холод прохватывал. Рабочие кутались — кто во что: в рваные чапаны, в брезентовый «непросыхач», в дырявое одеяло. Бехтеев крикнул:

— Ребята, ставь палатку!..

— А где она?

— Найди!..

Пошли по саду по ветру, ощупью шарили на земле в кустах ногами, — голые кусты царапали и хватали… Палатки нет… Пытаются вздуть огонь. Чиркают кремешки зажигалок. Ветер тотчас задувает огоньки… Линь с Репейком, а с ними и Балкан, рыщут по окружности стана… Балкан остановился между сосен, голых снизу, как телеграфные столбы, навострил уши и тявкнул.

— Что, Балкан? — спросил склонясь к нему Репеёк, — гнали тебя на мороз, да сами в собачье положение попали!

Балкан тряхнул ушами, снова деловито тявкнул, поднявши голову вверх…

— Он не жалится тебе, — сказал Линь, — а что-то слышит… Постой-ка… Послушаем.

Мальчишки, стоя рядом с псом под соснами, прислушались. В вершинах сосен густо гудел ветер, и в гуле его Репеёк первый услыхал, что словно вверху хлопает крылом большая птица.

— Есть! — тихо крикнул Репеёк. — Линь, давай когти и веревку…

Линь сбегал на стан, нашарил в темноте у сундука с инструментом когти и веревку и принес к сосне. Репеёк опоясался концами веревки, надел на ноги когти; обняв сосну, переступая когтем за коготь, стал взбираться вверх; скоро его не стало видно; веревку держал в руках Линь; она тянулась кверху; Балкан прыгал вокруг сосны и лаял…

Репеёк добрался до нижних ветвей сосны и увидал, что полотно палатки, плотно облипнув крону дерева с наветренной стороны, плещет краем, как флагом. Репеек развязал на поясе верёвку, поймал край брезента; впетлил конец, завязал его двойным узлом…

— Нашли! — крикнул он вниз. — Линёк, тяни!

— Есть — тяни! — ответил Линь и, повиснув на веревке, стал тянуть ее; ветки ломались; прижатая густым ветром к сосне, палатка не сдавала…

— Товарищи! — кричал сверху Репеёк, нашли! айда сюда! Старик! Гони сюда народ…

— Да ты где? — спросил снизу Старик.

— Я — «ку-ку», сижу на суку… Она тут к сосне прилипла… Тащи…

К сосне сбежались рабочие и, ломая ветви, сдернули веревкой полотно с сосны… Репеёк помогал вверху, обламывая задирающие сучья.

— Ну ты, кукушка, полезай вниз, молодец, — закричал Старик.

— Ку-ку!..

Репеёк спустился вниз и снял когти с ног.

Полотнище палатки было разорвано с одной стороны.

<…> ставя палатку на прежнее место, забивая поплотнее колышки растяжек.

Поставили палатку, и все забрались внутрь. Засветили коганец, разобрали рухлядь, улеглись. Линь с Репейком подобрали в чашку рассыпанную картошку, разожгли жаровню и поставили на нее опять артельный чайник…

Последним в палатку забрался Старик и сказал, грея руки у жаровни:

— Придется и нам переведаться с белым врагом!

Линь и Репеёк перемигнулись. Старик даром слов не тратит, а они только о том и мечтали, что однажды на лагерь их, тут или в лесу нападет шальная банда белых, из врангелевских отсталых, или из махновских, и произойдет сраженье….

— А что? — спросил Репей несмело Старика, — разве что есть, товарищ взводный?

— Сам увидишь — время придет. Утро вечера мудренее.

Он улегся на свое место у входа… Репеёк, сидя у чайника, прислушивался к шуму ветра. Ветер будто бы стихал; но кроме его шума и треска падающих веток, — ничего не было слышно.

Когда чайник закипел, Репеёк громко спросил:

— Чай кто пить будет?

Ему ответил с разных сторон храп. Все спали. Репеёк пролез в тот уголок, где обнявшись спали Линь с Балканом, привалился к ним и тоже уснул.