Когда мы подняли его, он был мертв.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Я глядел на Инглеза, и яркая ненависть к золоту переполнила меня. Что такое это золото? Небольшие брикеты практически бесполезного металла, не больше. И все же золото, хотя и неодушевленное, казалось, обладает присущей только ему индивидуальностью. Оно притягивало к себе людей, словно магнит, — и единственное, что оно порождало, была алчность. История Мидаса показала людям бесполезность золота. И все же в течение всей истории человечества, с тех самых пор, как впервые был обнаружен желтый металл, люди убивали друг друга за обладание им. Тысячи людей гибли в муках от туберкулеза ради того, чтобы добыть золото из глубоких рудников в таких отдаленных местах, как Аляска и Клондайк.

Ради того, чтобы захватить немного золота, Штельбен убил девять человек. И после его смерти, хотя золото было захоронено в сердце Доломитовых Альп, оно привело сюда людей из разных концов Европы, чтобы стравить их между собой. Все эти люди были далеко не лучшими представителями человечества: Стефан Вальдини, гангстер и торговец живым товаром; Карла Рометта, мошенница, выдававшая себя за графиню, немногим лучше обычной проститутки; Джильберт Мэйн, он же Стюарт Росс, дезертир, бандит и убийца; Керамикос, нацистский агент. Все они поплатились жизнью из-за этого золота.

И теперь — Дерек Инглез...

У Дерека были свои недостатки, но он был блестящей и выдающейся личностью. Он мог бы стать одним из великих в мире кинематографии. А теперь его труп холодел в кабинете управляющего высокогорным отелем в Италии. Никогда больше не поставит он ни одной картины... Он переложил на меня обязанность рассказать историю «Кол да Варда».

Джо склонился над Дереком.

—      Его чем-то сильно ударили. Он знал, что умирает, когда пришел сюда. Человек с такой раной должен был понимать, что он не жилец на этом свете. Не знаю, как далеко отсюда это случилось, но каждый шаг был для него мукой...

Джо подошел к окну.

—      Собираются тучи, Нейль, — сказал он, опуская штору. — Если снова заснежит, то заметет все следы, и мы никогда не узнаем, что произошло...

—      Считаете, что мы должны пойти по его следам? — спросил я.

Он кивнул.

—      Обязательно. У него осталась сестра в Англии! Она захочет узнать подробности. И студия будет ждать от нас детального отчета.

Он подошел к столу, взглянул на лист бумаги, торчавшей из машинки, и покачал головой.

—      Может быть, именно это помогло ему дойти сюда...

—      Что вы имеете в виду? — удивился я.

—      Он хотел увериться, что вы напишите сценарий, — ответил Джо. — У него было отличное чутье на то, что хочет видеть зритель. Он знал, что зрителю понравится эта история, и не хотел, чтобы она пропала... — Джо взял со стола резинку и принялся ее мять. Хотя он не был дружен с Дереком, смерть Инглеза явно потрясла его.

—      Он никогда мне не нравился, вы же знаете, — тихо проговорил Джо, не сводя взора с Инглеза. — Он был не из тех людей, которые могут нравиться. Им было можно восхищаться или активно не принимать. Но относиться к нему безразлично было невозможно. Он нелегко заводил друзей. Он всегда жил на допинге. Должен был все подстегивать беседы, работу, поступки...

—      Что вы хотите этим сказать?

Джо взглянул на меня.

—      Разве вы не видите, ради чего он приехал в «Кол да Варда»? Он узнал Керамикоса по фотографии. Его привела сюда жажда приключений и мысль о том, что здешние события могут лечь в основу фильма. Вот почему он сел за машинку и напечатал название фильма и ваше имя внизу. Он знал, что с ним все кончено. Несмотря на страдания, голова его была ясна, и он понимал, какой это может получиться фильм. Жаль, что он не видел сцену пожара. Она бы ему понравилась.

Он умолк, уставившись невидящим взглядом на электрический камин, затем продолжал:

—      Это было непохоже на него — сесть за машинку. Он предпочитал разговаривать, любил фантазировать вслух. Он хотел стать главным действующим лицом сценария. В «Одиноком лыжнике» он видел себя и хотел удостовериться, что вы поймете его. Он знал, что умирает. И, добираясь сюда на лыжах, придумал свой уход со сцены. Он жаждал аудитории. Он не мог дня прожить без публики, поэтому и решил умереть, сидя за машинкой, со свисающей со рта сигаретой, печатая название сценария и фамилию автора. Он мысленно рисовал себе эту сцену. Это помогало ему двигаться вперед. Он не мог позволить, чтобы пропала такая мизансцена. Он должен был добраться сюда, должен был удостовериться, что вы напишите сценарий и что студия снимет эту картину — последнюю работу Дерека Инглеза, знаменитого режиссера и продюсера... Если бы я не спал, обязательно бы сфотографировал его за машинкой. Ему бы это понравилось...

Джо ударил кулаком по ладони и замолчал, утомленный столь необычайно длинной речью. В глазах его стояли слезы. Он не любил Инглеза как человека, но восхищался им как режиссером.

Я выглянул в окно. Луна уже зашла. Стало значительно темнее. Небо затянули облака.

—      Поспешим, — сказал я. — Похоже, что собирается снег.

—      Вы сможете? — спросил Джо. — Два последних дня у вас были довольно тяжелые...

—      Смогу, — уверил я.

Он вышел из кабинета и разбудил швейцара. Одежда наша сушилась на кухне. Дверь кабинета я запер, а ключ отдал швейцару, сказав, что никто не должен входить в кабинет кроме управляющего. «Человек, который недавно пришёл, умер, — сказал я по-итальянски. — Мы вернемся часа через два и все объясним».

Он разинул рот и испуганно перекрестился. Мы вышли.

Отыскать следы Инглеза оказалось нетрудно. Он пришел по старой военной дороге из Фалории. Вдоль лыжни, словно небольшие монетки, рассыпанные по снегу, виднелись капли крови. Они вели по поросшему деревьями склону. Когда мы свернули в ложбину, подъем стал круче. Пройдя немного, мы остановились возле бурого пятна на снегу.

Дальше следы вились по склону. Один раз мы пересекли другие следы, наверное, лыж Керамикоса, преследовавшего Инглеза.

Небо бледнело, и зубчатые скалы Фалории начали отчетливо вырисовываться. Для такого хорошего лыжника, как Инглез, этот спуск был проделан слишком осторожно. Через несколько сот метров мы поняли причину, когда увидели в одном месте, что снег истоптан. Здесь Инглез упал, после того, как напрямую спустился по крутому склону, и пытался вновь встать на лыжи. На снегу темнели бурые пятна, словно там валялась окровавленная одежда.

После этого путь вниз, избранный Инглезом, стал более крутым и прямым. Казалось, он шел, не отдавая отчета, как тяжело он ранен.

Инглез, преследуемый Керамикосом, должно быть, поднимался по тому склону. Следы шли чуть ниже гребня, и в некоторых местах снег не удерживался на такой крутизне. Мы видели следы обвалов и обнажившиеся скалы.

Долина справа вела к Фалории. Там и сям из-под снега торчали камни. Следы лыж Инглеза шли от одного из этих обнажений прямо к нашим ногам.

Мы направились вдоль следов и дошли до обнажения. Снег вокруг зубчатой скалы, которая едва виднелась над снежным покровом, был истоптан.

—      Боже мой! Посмотрите! — с ужасом воскликнул Джо, указывая вперед.

Я задрал голову. Горный склон, отмеченный на картах, как особенно опасный, круто вздымался вверх на несколько сот метров. Он был почти отвесный, и с него сорвалась огромная снежная лавина, скатившаяся почти до середины склона. И оттуда, где кончался обрушившийся вниз снег, бежали две параллельные линии, словно проведенные по снегу линейкой, прямо к скальному обнажению, где стояли мы.

Джо снова схватился за камеру и, сделав снимки, произнёс:

—      Я и не представлял, что он такой отличный лыжник, Нейль. Он совершил невозможное. Он прошел по обвалу и остался жив! Избежал самого страшного, а потом ударился об эти камни, не заметил маленькую скалу, припорошенную снегом. Она-то и погубила его.

Я кивнул. Говорить было не о чем. Ирония судьбы. Взволнованный, я рассматривал склон, как вдруг мой взор упал на что-то темневшее на снегу н3‘ довольно далёком расстоянии от следов Инглеза.