вам надо заняться этим вопросом и найти самый портрет. Портрет интересный, — с улыбкой

заключила она и, выдвинув ящик каталога, взялась за перо.

«Г1-08-87»

Итак, прежде всего надо было установить, как попала фотография в музей, на стол к Елене

Панфиловне.

В Рукописном отделении Пушкинского дома я выписал инвентарные книги бывшего

Лермонтовского музея при Петербургском кавалерийском училище. Действительно, все материалы, и

в том числе инвентарные книги этого музея, в 1917 году поступили в Пушкинский дом.

Перелистал инвентарную книгу. Теперь я уже знаю: фотографию с портрета М. Ю. Лермонтова в

Лермонтовский музей пожертвовал некий В. К. Вульферт, член Московской судебной палаты.

Мне стала известна, таким образом, фамилия владельца портрета. Но когда, в какие годы он владел

им? Когда пожертвовал в музей фотографию? Может быть, еще в 80-х годах прошлого века, когда при

кавалерийском училище в Петербурге впервые открылся Лермонтовский музей?.. Как искать этого

Вульферта? Жив ли он? В Москве ли? Хранит ли портрет? «Установим сперва, — говорю я себе, —

кто такой Вульферт. Прежде всего надо проверить, нет ли этой фамилии в картотеке Модза-левекого».

Эта картотека — настоящее чудо библиографии. Борис Львович Модзалевский, известный знаток

жизни и творчества Пушкина, изучая исторические труды и воспоминания, старинные альбомы и

письма, журнальные статьи и официальные отчеты, имел обыкновение каждую встретившуюся ему

фамилию выписывать на отдельный листок и тут же на листке помечать имя и отчество того лица,

название журнала или книги, том и страницу, на которой прочел фамилию. Этой привычке он никогда

не изменял. И через тридцать лет в его картотеке оказалось свыше... трехсот тысяч карточек.

Картотека — это шкафчик с широкими плоскими ящиками. Каждый ящик разделен на отсеки, плотно

набитые маленькими карточками, написанными рукой Модзалевского. После смерти Модзалевского

картотеку приобрел Пушкинский дом.

По этой картотеке я без особого труда установил, в каких именно книгах встречается имя В. К.

Вульферта. Потом перешел в библиотеку Пушкинского дома и там, снимая с полок книги и раскрывая

их на указанных страницах, постепенно узнал, что Вульферта звали Владимиром Карловичем, что в

его коллекции хранились рукопись гоголевской «Женитьбы» и письма поэта Батюшкова, что и сам

Владимир Карлович печатал рассказы в 80-х годах, что отец его, Карл Антонович, был женат на

сестре Николая Станкевича — молодого мыслителя, с которым Лермонтов учился в Московском

университете. В книге «Список гражданским чинам» я вычитал, что Владимир Карлович Вульферт «в

службе с 1866 года».

Лицо, о котором идет речь.

Смекаю, что, должно быть, его давно нет на свете. Беру книгу «Вся Москва на 1907 год» —

адресную московскую книгу. Гляжу: Владимира Карловича нет и в помине. Зато есть какой-то Иван

Карлович Вульферт, Молчановка, 10. Вероятно, брат Владимира Карловича. Следовательно, и этот

годится.

Пропускаю несколько лет. Перелистываю том «Вея Москва на 1913 год». Все идет хорошо. К

Ивану Карловичу Вульферту прибавился какой-то Анатолий Владимирович. Очевидно, сын

Владимира Карловича. Адрес: Большой Николо-Пеековский, 13.

Рука тянется к книге «Вся Москва на 1928 год», а в душе — целая буря... Сколько было событий с

1913 года по 1928! Живы ли Вульфер-ты? В Москве ли? Цел ли портрет? В их ли руках или, может

быть, продан давно? А... Б... В... Вуль... Вульф... «Вульферт Анат. Влад., улица Вахтангова, 13, кв. 23».

Живы!!! Живы в 1928 году! А сейчас?

— Простите, — говорю, — где тут у вас стоит последняя телефонная книжка?

— Вон на той полке.

— Так ведь это же ленинградская, а мне московскую надо.

— Московской у нас нет.

— Батюшки!..

И, недолго размышляя, я опрометью бегу на междугородную телефонную станцию и требую,

запыхавшись, московскую телефонную книжку.

«Вульферт А. В., улица Вахтангова, 13, телефон Г 1-08-87».

— Есть!

ПОКЛОННИК ТЕАТРА РУСТАВЕЛИ

Вернулся в Москву. И вечером, в тот же день, отправился на поиски Вульферта. В портфеле у меня

фотография, переснятая в Пушкинском доме с той фотографии.

Живу, оказывается, от Вульферта на расстоянии одного квартала, крышу дома вижу из своего окна

каждый день, а даже и не подозревал, что так близко от меня неизвестный лермонтовский портрет.

Удивительно!

Сворачиваю с Арбата на улицу Вахтангова. Поравнялся с домом 13. Поднимаюсь по лестнице,

рассматриваю дощечки на дверях и наконец стучу в дверь 23-й квартиры. Открывает какая-то

заспанная старуха.

— Простите, — говорю, — можно видеть Анатолия Владимировича Вульферта?

— Опомнились! Они уж давно не живут здесь.

Я обомлел:

— Да что вы! А где же они?

— Не скажу.

— А у кого же теперь узнать?

— У сына ихнего, у Сашеньки. Он военным инженером работает. Сходите к нему домой. Он и

скажет.

— А он где живет?

— На Новинском живет, дом двадцать три вроде... Туда, к площади Восстания поближе. А вот

квартира какая, не помню... Александра Анатольевича спросите!

И вот я уже бегу на Новинский.

Дом 23. Квартира, оказывается, 17. На двери ящик почтовый. Из ящика высунулся угол газеты

«Советское искусство». Ну, думаю, коли здесь искусство в чести, цену портрету знают. Очевидно, он

цел-невредим.

Звоню. Слышу за дверью шаги и голос мужской:

— Кто?

— Можно видеть Александра Анатольевича?

— Простите! Если вы подождете минуточку, я отворю дверь и скроюсь. Я принимаю ванну. .

Замок щелкнул. Зашлепали туфли. Голос из глубины квартиры крикнул:

— Входите!

Не успел я еще и дверь за собою закрыть — уже чувствую, угадываю по вещам: портрет здесь!

В передней, под вешалкой, старинный, с горбатой крышкой баул.

В стенном шкафу — корешки старинных альманахов и книг.

Над шкафом, тут же в передней, старинная картина: пруд и деревья.

Пока я оглядывал переднюю, вышел хозяин дома — высокий, красивый, тонкий, чуть-чуть

сутулится. На мокром проборе — сетка.

Увидел меня — и:

Ах, простите! Я не знал!.. Я по голосу принял вас за одного своего приятеля... Мне так неловко!

— Помилуйте! Это мне должно быть неловко.

— Позвольте познакомиться: Вульферт.

— Андроников.

Очень приятно. Кстати, я, очевидно, знаком с вашим однофамильцем в Тбилиси.

Почему же с однофамильцем? Может быть, даже и с родственником...

Ах, значит, вы из Тбилиси? В таком случае, вы должны хорошо знать театр Руставели.

Еще бы! Можно сказать, воспитан на этом театре. — Значит, вы видели Акакия Хораву?

Разумеется. И страшно люблю его. По-моему, это совершенно гениальный актер! В этом театре есть

другой, тоже потрясающий актер — Васадзе. Скажите, вы их когда-нибудь в «Разбойниках» видели?

Я лично просто влюблен в их игру!

И тут завязался у нас торопливо-восторженный разговор о грузинском театре, о Малом театре, о

МХАТе.

Александр Анатольевич оказался записным театралом. Несколько лет он проработал инженером на

Колхидстрое и, постоянно бывая в Тбилиси, как говорится, не выходил из театра.

Из передней Вульферт ввел меня в комнату. Я покосился на стены: старинные гравюры, акварели.

«Моего» портрета не видно. И за интересной беседой я чуть не забыл, зачем и пришел. Наконец я

раскрыл свой портфель, вынул из него фотографию и переложил к себе на колени. Затем обратился к

Вульферту:

— Простите, Александр Анатольевич, этот портрет вам знаком? И с этими словами показал ему

фотографию.

— Так это же наш Лермонтов! — вскричал Вульферт. — Откуда он у вас?