— Ага, — отозвался Арктур. — Я об этом не подумал. Кстати, мы так и не достали временный цефаскоп. — Он намеренно сделал свой голос равнодушно-вялым.

— Лично я не стал бы слишком беспокоиться, — поразительно радостным тоном произнес Баррис.

— Не стал бы? — гневно переспросил Лакман. — Блин, туда могли вломиться и поспирать все, что у нас есть. По крайней мере все, что есть у Боба. Могли убить или потоптать животных. Или…

— Для того, кто в наше отсутствие войдет в дом, — за. явил Баррис, — я оставил небольшой сюрприз. Я изобрел это сегодня рано утром — работал и работал, пока не вышло. Электронный такой сюрприз.

Стараясь скрыть свою обеспокоенность, Арктур резко спросил:

— Что еще за электронный сюрприз? Это мой дом, Джим, и ты не имеешь права начинять его всякими…

— Полегче, полегче, — сказал Баррис. — Как сказали бы наши немецкие друзья, leise. Что значит «не ссы».

— Так что за сюрприз?

— Если за время нашего отсутствия, — объяснил Баррис, — передняя дверь будет открыта, мой кассетный магнитофон начнет записывать. Он под кушеткой стоит. И пленки там на два часа. А три всенаправленных микрофона «Сони» я разместил под разными…

— Ты должен был мне сказать, — перебил Арктур.

— А что, если они через окно проникнут? — спросил Лакман. — Или через заднюю дверь?

— Для увеличения шансов их проникновения через переднюю дверь, — продолжил Баррис, — по сравнению с менее обычными способами вторжения, я предусмотрительно оставил ее незапертой.

После недолгого молчания Лакман заржал.

— А откуда они узнают, что дверь не заперта? — поинтересовался Арктур.

— Я на ней записку оставил, — ответил Баррис.

— Ты мне мозги паришь!

— Ага, — вскоре подтвердил Баррис.

— Так паришь ты нам мозги, мудило, или нет? — рявкнул Лакман. — С тобой ни хрена не понять. Боб, он нас дурачит?

— Увидим, когда вернемся, — сказал Арктур. — Если на двери есть записка и дверь не заперта, станет ясно, что он нас не дурачит.

— Записку они как пить дать сорвут, — заметил Лакман — После того как обчистят и поставят на уши весь дом. А потом запрут дверь. Так что ничего мы не узнаем. То есть не узнаем, дурачит он нас или нет. Понятное дело. Опять двадцать пять.

— Конечно же я шучу! — бодро заявил Баррис. — На такое только псих способен. Оставить переднюю дверь своего дома незапертой и с запиской на ней.

— А что там в записке, Джим? — обернувшись, спросил у него Арктур.

— Да, к кому обращена записка? — присоединился Лакман. — Я и не знал, что ты писать умеешь.

— Я написал следующее, — снисходительно ответил Баррис. — «Донна, заходи. Дверь не заперта. Мы…» — Тут Баррис осекся. — Короче, она Донне, — закончил он не слишком уверенно.

— Он действительно это замастрячил, — заключил Лакман. — Зуб даю. Все, о чем сказал.

— Таким образом, Боб, — снова обретя уверенность, подвел итог Баррис, — мы выясним, кто все это проделывал. А это имеет первостепенную важность.

— Если только они не стырят кассетник, когда будут тырить кушетку и все остальное, — заметил Арктур. Затем он принялся лихорадочно размышлять, насколько все это создает реальную проблему — это очередное проявление бестолкового электронного гения Барриса детсадовского образца. Черт возьми, вскоре заключил он, да они в первые же десять минут найдут микрофоны, а от них доберутся до кассетника. Наверняка они прекрасно знают, что в таких случаях делать. Сотрут пленку, перемотают ее назад, поставят кассетник на место, оставят дверь незапертой и с якобы нетронутой запиской. По сути, незапертая дверь даже облегчит работу. Ну Баррис и мудак, подумал Арктур. С его великими и гениальными планами, которые должны всю Вселенную на уши поставить Так или иначе, он наверняка забыл воткнуть кассетник в сеть. Впрочем, если он обнаружит его выключенным…

Тогда Баррис расценит это как доказательство того, что в доме кто-то был, понял Арктур. Кто-то туда забрался, просчитал его уловку и хитроумно отключил кассетник. Надеюсь, подумал он, если техники найдут кассетник выключенным, они догадаются воткнуть его в сеть и вообще сделать так, чтобы он работал как надо. По сути, на самом деле им следует проверить всю его систему обнаружения — прогнать ее цикл столь же тщательно, что и цикл своей системы. А затем, наверняка убедившись, что она работает идеально, перевести ее в исходное состояние. Превратить в табличку без надписи, на которую, впрочем, что-нибудь несомненно бы записалось, если б только кто-то — они сами, к примеру, — заходил в дом. Иначе подозрения Барриса будут только расти и расти.

Ведя машину, Арктур продолжал теоретический анализ ситуации при помощи другого общепринятого примера. Пример этот вдолбили в его банки памяти на полицейских курсах в академии. Или он вычитал его из газет.

Замечание. Одна из наиболее эффективных форм промышленного или военного вредительства ограничивается порчей, в которой нельзя с уверенностью усмотреть — или усмотреть вообще — какой-либо умысел. Это как тайное политическое движение — может статься, его вовсе не существует. Если в систему зажигания автомобиля встроена бомба, очевидно наличие врага; если общественное здание или политический штаб взлетает на воздух, очевидно наличие политического врага. Однако если происходит несчастный случай или серия несчастных случаев, если оборудование просто отказывает, особенно постепенно и в течение кажущегося естественным периода времени, после многочисленных мелких поломок и сбоев — тогда жертва, будь то индивид партия или государство, никак не может организовать свою защиту.

По сути, размышлял Арктур, очень медленно продвигаясь по автостраде, индивид начинает предполагать, что никакого врага у него на самом деле нет, зато есть паранойя- Начинает сомневаться в самом себе. К примеру, его машина сломалась естественным образом — просто ему не повезло. И друзья с этим соглашаются. И это выводит его из игры куда капитальнее того, за чем можно проследить. Однако это отнимает больше времени. Лицо или лица, этим занимающиеся должны пользоваться удобной возможностью что-либо испортить или раскурочить через достаточно длинные промежутки времени. Между тем, если жертве удается вычислить своих врагов, у нее появляются куда лучшие шансы взять их за жопу. Определенно лучшие, чем если бы они, к примеру, шлепнули ее из винтовки с оптическим прицелом. В этом Арктур видел преимущество.

Каждое государство, как ему было известно, тренирует и направляет массу агентов, чтобы здесь ослаблять болты, там срывать резьбу, еще где-то обрывать провода, устраивать небольшие пожарчики, терять документы — короче, доставлять мелкие неприятности. Комок жвачки в одном из ксероксов какого-либо государственного учреждения может уничтожить незаменимый и крайне важный документ. Излишек мыла и туалетной бумаги, как прекрасно знали хиппи шестидесятых, способен вывести из строя всю канализационную систему административного здания и выставить оттуда всех сотрудников по меньшей мере на неделю. Шарик нафталина в бензобаке автомобиля изнашивает мотор через две недели, когда машина уже оказывается в другом городе, и не оставляет никаких загрязнителей топлива, которые можно было бы проанализировать. Любая теле- или радиостанция может быть отключена от эфира посредством мощного удара, случайно перебившего микроволновый или силовой кабель. И так далее.

Многие представители аристократических социальных классов прежних времен сталкивались с «помощью» служанок, садовников и другой обслуги: тут разбита ваза, там из строптивых рук выскальзывает редкостная фамильная ценность…

— Скажи, Растус Браун, зачем ты это сделал?

— Эх-ма, забыл я это самое, значит…

И никакого спасения тут не было. Ни для богатого домовладельца, ни для неугодного режиму политического писателя, ни для небольшого нового государства, потрясающего своим кулачком перед носом США или СССР..

Как-то жена одного американского посла в Гватемале публично похвасталась, что ее «боевитый» супруг сбросил левое правительство этого маленького государства. После этого внезапного переворота посол, сделав свое дело, был переведен в маленькое азиатское государство. Там, находясь за рулем спортивной машины, он вдруг обнаружил, что прямо перед ним откатил от обочины медленный сеновоз. Мгновение спустя от посла остались только давленые кусочки. Не помогли ему ни «боевитость», ни находившаяся в его распоряжении целая неофициальная армия ЦРУ. А безутешная вдова не написала о нем возвышенных стихов.