трудом веками многими поколениями.
- Россия не погибнет, - ответил епископ. - Россия
воспрянет. Разве впервой нашему отечеству доходить до
последней черты? Вспомните историю. Тысяча шестьсот
двенадцатый год. Нашествие поляков, лжедимитрий в Москве.
Время это хорошо изобразил писатель Загоскин в своем
романе "Юрий Милославский". Вот первые строки романа.
Если позволите, я по памяти вам напомню только одно
предложение.
Он сделал паузу, прищурил глаза, почему-то прикрыл
панагию бородой и, глядя в угол комнаты, начал:
- "Никогда Россия не была в столь бедственном
положении, как в начале семнадцатого столетия: внешние
враги, внутренние раздоры, смуты бояр, а более всего -
совершенное безначалие - все угрожало гибелью земле
русской". Разве не то происходит сегодня? - Он уставил
вопросительный взгляд в генерала.
- Точно: внутренние раздоры, совершенное безначалие -
все сходится, - с некоторым удивлением произнес Якубенко, а
епископ продолжал:
- А семнадцатый и последующие годы? Разве не так
было? В восемнадцатом году Зинаида Гиппиус опубликовала
свое стихотворение "Знайте!". Оно кратенькое, всего несколько
строк.
"Она не погибнет, - знайте!
Она не погибнет, Россия.
Они всколосятся, - верьте!
Поля ее золотые.
И мы не погибнем, - верьте
Но что нам наше спасенье?
Россия спасется, - знайте!
И близко ее воскресенье.
Он читал негромко, без пафоса, как-то уж совсем
обыденно, хотя и проникновенно, прочувственно, и, возможно,
эти обыденность и проникновенность производили
благоприятное впечатление на слушателей, и слова поэта
западали в самую душу, вызывали ответные чувства. Иванов
видел, как в глазах генерала засверкали искорки не восторга, а
49
чего-то иного, скорее священного гнева. Впрочем, для Алексея
Петровича это не было неожиданностью: он знал горячий
характер Дмитрия Михеевича, его взрывчатую
возбудительность, как знал и его душевное состояние во все
эти последние годы смутного времени. Обращаясь к Якубенко
и указав глазами на епископа, он даже с некоторым восторгом
пояснил:
- Владыка любит поэзию и много стихов знает наизусть.
Но Якубенко пропустил это замечание мимо ушей, как
второстепенное в данном случае. Он смотрел на епископа
умным пытливым взглядом и спрашивал:
- Говорите, Россия не погибнет? И как там кончается -
"близко ее спасение"? Вы верите?
- Что не погибнет? - почему-то переспросил епископ.
- Что не погибнет - я уверен, в этом нет сомнения. А вот
что близко ее спасение?
- Это говорила Зинаида Гиппиус, - как бы даже виновато
ответил епископ, и глаза его приняли скорбное выражение.
Опустив веки, он добавил:
- И как мы теперь знаем, она ошиблась, поскольку
спасение России оказалось совсем не близким. - В голосе его
прозвучали горькие, грустные ноты.
Якубенко хотел было возразить, что спасение России
началось в гражданскую войну, и она не погибла, но
сообразил, что такое замечание вызовет несогласие епископа,
начнется спор, чего он не желал пока что, до поры до времени.
- Вы говорите о прошлом, а я спрашиваю о настоящем:
близко ее спасение? Ваше личное мнение? - продолжал
генерал, как бы не желая отходить от поэтической строки.
- В Евангелие от Матфея сказано, что царство
Антихриста будет недолгим, три с половиной года. Его сметет
великая смута народная, прольется кровь, будут страдания. И
придет настоящий Христос. И мир возродится, и будет
благоденство, - ответил епископ, сославшись, однако, на
священную книгу, как на щит.
- Какие три года? Этот антихрист уже шесть лет разоряет
страну, и уже пролилась кровь. А где же тот настоящий
Христос, почему он не идет? Или ваш Матвей ошибся в
сроках?
Но епископ откровенно проигнорировал последний
вопрос генерала, как неуместный и недостойный, продолжая
цитировать того же Матфея:
50
- Ибо восстанет народ на народ и царство на царство: и
будут глады, моря, землетрясения по местам... и тогда
соблазнятся многие, и друг друга будут предавать и
возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут и
прельстят многих; и по причине умножения беззакония, во
многих охладеет любовь.
- Пророчество поразительное, - сказал Иванов. - Но его
можно отнести и к восемнадцатому году, и к нашему
"перестроечному" времени. И тогда, и теперь на русской земле
было и есть предостаточно лжепророков - разных троцких и
горбачевых.
- Добавь сюда Яковлева и Шеварднадзе, - сказал
генерал. - Их просионистская пресса уже объявила пророками.
А эти пророки разрушили великую державу. Алчущие власти
авантюристы придумали суверенитеты, объявили себя
президентами и думают, что каждый в одиночку выберется из
трясины, устроенной прорабами и архитекторами перестройки.
Не получается. Как вы считаете, Николай Семенович?
- Иисус сказал: всякое царство, разделившее само в
себе, опустеет и всякий город или дом, разделившийся сам в
себе, не устоит, - ответил епископ.
- Иисус был мудрый и дальновидный товарищ, - сказал
генерал. - Но вы, владыко, так и не ответили мне: скоро
наступит воскресение России?
- Видите ли, почтенный Дмитрий Михеевич, я не политик
и затрудняюсь... Я бы хотел от вас услышать ответ, как от
человека военного?
Но генерал уклонился от ответа, видно, сейчас его
интересовало нечто другое, и он воспользовался словом
епископа "не политик", сказал презрительно и веско:
- Сегодня нет людей вне политики и быть таких не
может. Что, не согласны? Скажите - церковь вне политики? Как
бы не так. А ваш современный поп Гапон, ну этот рыжий экс-
диссидент, мразь, которая витийствует на сборищах так
называемых демократов, он что - тоже вне политики? - звучал
гулко возбужденный бас генерала.
- Это его личное мнение. К тому же он депутат и обязан,
- пожав плечами, несколько смутился епископ.
- Что обязан? - решительно спросил Якубенко, уже
невольно втягиваясь в спор, которого только что хотел
избежать. - Выступать против воли народа на театральных
баррикадах? Так?
51
- Вы имеете в виду у Белого Дома. Но там был народ, и
священник среди народа, - это естественно, - попытался
возразить епископ, но генерал стремительно перебил
порывистым презрительным тоном:
- Какой народ? Пьяная толпа, шваль бездельников и
подонков, истеричных дамочек, тель-авивского происхождения
защищали ваш Белый Дом - в то время филиал
вашингтонского, на который, кстати, никто и не нападал.
"Начинается, - тревожно подумал Иванов, соображая, как
не дать разгореться нежелательной дискуссии. Но епископ
заговорил как бы мимоходом, но серьезно и обиженно:
- Дом этот совсем не мой, и я ни в нем, ни возле него
никогда не был.
- Да я вас, уважаемый Николай Семенович, лично вас,
не упрекаю, и прошу извинить меня. А вот вашего патриарха я
обвиняю и считаю его недостойным возглавлять православную
церковь. Хоть я человек в общем-то неверующий, но
крещеный.
- В чем вы его обвиняете? - не повышая голоса, но
холодно спросил епископ. В его словах чувствовалось
напряжение. - Что он благословил Ельцина в связи с
избранием на пост президента?
- Отнюдь, это пусть останется на совести господина
Редигера. Я обвиняю его в том, что он - господин Редигер, или
по-вашему Алексей второй, отлучил от церкви русских