— У вас есть какая-нибудь версия?

Это спросила Патриция Гунардсон — министр иностранных дел. Неужели она будет новым премьером? Когда он был молод, женщины еще не занимались политикой. А теперь эта миловидная широкоскулая женщина, которой едва минуло сорок, с пышной шевелюрой, приветливыми голубыми глазами под неширокими дугами бровей, с узкими, не слишком чувственными губами, властно командует ведущими государственными деятелями страны, ведет себя, как бесспорный преемник главы правительства, полный хозяин положения. Приходится привыкать ко всему. Вопрос, кажется, задали Штромсену?

Он пожал плечами.

— Сначала надо исключить тех, кто был в доме.

— Неужели вы не пощадите госпожу Норден в такой момент?

«Ничего не поделаешь, придется читать им лекции по криминалистике».

— Чтобы найти убийцу, следует начать с тех, кто имел физическую возможность совершить преступление.

«С ними надо быть вежливым, не раздражаться, невозмутимо отвечать на бессмысленные вопросы».

— Разве нет более прямых путей?

Штромсен удивленно посмотрел на Свена Хансена, начальника политической контрразведки. Сухопарый, гладко прилизанный, с насмешливыми серыми глазами, полуоткрытым ртом и большими оттопыренными ушами, он в своем сером мундире с тремя елочками в петлицах и широкими светлыми погонами чем-то напоминал немецкого генерала времен войны, как их изображают в кинофильмах. Он явно давал понять, что услуги уголовной полиции в данном случае ему представляются излишними.

— Дайте след, и мы пойдем по нему, — спокойно ответил Штромсен.

В гостиной стало очень тихо.

— В таком случае придется идти по нескольким следам сразу, — пожал плечами Хансен. Он не выразил желания продолжать разговор.

Алекс Нильсен наклонился к Гунардсон и что-то прошептал ей в самое ухо. Министр иностранных дел одобрительно кивнула.

— Думаю, что делать выводы преждевременно. Расследование будет вестись в нескольких направлениях одновременно. Полиция продолжит работу в резиденции и вокруг нее. Хансен постарается распутать известные ему нити. Координировать работу будет личная канцелярия премьера. И еще одно: прошу ограничить сообщения для прессы только делами по полицейскому ведомству. Благодарю вас, это все.

Гунардсон встала и, сопровождаемая старшим помощником премьера, пошла к выходу. За ней потянулись остальные.

«Неглупый малый, — подумал Штромсен, провожая глазами Нильсена. — Не зря проработал несколько лет с Норденом. Далеко пойдет. Сколько ему? Лет тридцать пять, не больше. Где был он в момент убийства? Во всяком случае, не здесь».

Накануне в 22.06 Нильсен в последний раз вышел из особняка, был при этом сфотографирован. В 22.08 вошел в канцелярию, в 22.15 покинул ее, сел в свой «вольво» и в 22.17 выехал за территорию. Ночью он тут не появлялся. Утром на работу приехал в 7.55. После Борундсена в 7.58 вошел в канцелярию и был в своей комнате, когда в 8.07 дежурный офицер охраны по телефону оповестил его о случившемся. В 8.10 он вбежал в особняк вместе с жандармами и в 8.20, бегло осмотрев место убийства, ушел к госпоже Норден. Только после этого охрана вызвала врача и полицию. Нильсен, поговорив с вдовой, связался с Гунардсон и другими членами узкого кабинета.

Итак, между 22.06 и 7.59 никто в особняк не входил и никто из него не выходил. Сигнализация, заверили Шторм-сена, не могла быть отключена. Есть видеопленка показаний телекамер со всех ключевых точек, в том числе входов в резиденцию, окон, балконов, фотографии входивших и выходивших, въезжавших и выезжавших. Все данные дублируются в выдачах компьютера. Дополнительной информации, указывающей на отклонения от режима, они не дали.

Штромсен вышел в нижний холл. Его сотрудники сидели в креслах и ждали. Чего? Наверное, его появления. Торопиться было некуда.

— Кто-нибудь допросил Кристиансена? — спросил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. Это было его обычной манерой. Когда он погружался в очередное расследование, то казался предельно рассеянным.

— Камердинер тихо плачет и вспоминает детские годы Нордена. Скорее всего, за ним ничего нет.

— Все же проверьте, чем занимается в свободное время, куда ходит, с кем знаком, есть ли родственники, когда лег спать.

Ответы были заведомо известны. Штромсен это предвидел, но не мог не задать своих вопросов. Старик всегда ложился в десять. Встал, как обычно, в шесть, приготовил завтрак, отнес его в малую столовую на втором этаже, рядом со спальнями хозяев. Они всегда завтракали одни. Посуду он забирал позже, после звонка госпожи. Хозяин вставал рано, к восьми всегда уходил к себе в кабинет. Госпожа любила поспать подольше, он старался ее не тревожить понапрасну.

— И так каждый день?

— Около десяти утра господин уезжал в свою городскую канцелярию или в парламент, или к королю. Суббота была похожа на будни. Воскресенье хозяева проводили вместе.

— А вечером?

— Иногда они ужинали в городе, раз или два в неделю принимали гостей. Обычно небольшую компанию. Вина почти не пили, к девяти гости разъезжались. После ужина хозяин работал в кабинете, даже после ухода помощников. Бывало, свет в его окне горел до двух-трех часов.

Кристиансен обычно спал крепко, бессонницей не страдал. Правда, полгода назад, когда умерла его дочь, несколько ночей не мог заснуть, принимал снотворное.

— Ночью у Нордена никто не бывал? Сам он никуда не ходил? Например, гулять по парку?

Такого не было, сколько себя помнит старик.

— Пойду к вдове.

Расспросить ее должен был Штромсен. Это всегда тяжело, к тому же подобные беседы ничего никогда не давали. Даже если жены что-то знали, то старались хранить молчание.

Госпожа Норден была не одна. Вокруг нее хлопотали ее родные сестры, почти одного возраста и очень похожие друг на друга. Высокие, спортивного вида блондинки лет около сорока, вполне во вкусе Штромсена. Они были из аристократической семьи, одна замужем за известным адвокатом, другая — за главой промышленного концерна. «У лидеров социал-демократии, — подумал полицейский, — родство теперь не хуже, чем у консерваторов». Когда-то в городе, где он родился, социал-демократов считали красными, большевиками. Никто не мог себе представить, что они станут ведущей правительственной партией, приобретут респектабельность, будут жить в особняках, полиция будет выполнять их распоряжения.

Вдова, казалось, еще не отошла от шока, ее лицо было молочно-бледным. Она еще не осознала до конца, что произошло. Штромсену часто приходилось наблюдать женщин в таком состоянии. Лишь позже наступит ощущение безвозвратной потери. Не хотелось ни о чем говорить, лучше было уйти. Но уже почти сорок лет он не уходил и задавал свои вопросы.

Она всегда ложится около одиннадцати, читает в постели до полуночи, а то и позже. Вчера заснула быстро — плохо спала накануне. Берт ложился поздно, спал в отдельной спальне. Так было с тех пор, как он стал премьером. Эта работа его погубила, оторвала от нее. Ночью она ничего не слышала, если бы услышала, то встала бы и побежала на помощь. Проснулась около восьми и села завтракать, но пришел Нильсен со страшным известием. Кто мог убить мужа? Личных врагов у него не было. Друзья его любили, а противники уважали, даже если не соглашались с ним. Никому никогда ни причинил он зла.

Нет, он не нервничал, не ждал смерти. Все эти предосторожности, электроника появились не по его инициативе и лишь после убийства Пальме. Как бороться с терроризмом, если для него нет никаких преград?

«Шок проходит», — подумал полицейский. Впрочем, это же необычная женщина, когда-то она активно участвовала в общественной жизни, в молодости была репортером, да и теперь публикует комментарии по запутанным политическим вопросам. Штромсен не любил политики, комментариев не читал, но жена его часто вслух восхищалась колонкой Шарлотты Ванденберг — госпожа Норден подписывалась девичьей фамилией.

— Надеетесь ли вы найти убийцу? — с издевкой спросила средняя сестра. По-своему оценив его молчание, добавила: — В случае с Пальме полиция проявила поразительную бездеятельность и подозрительное отсутствие профессионализма. Неужели наша полиция последует этому позорному примеру?