На дворе было тихо. Время от времени корова терлась о стену хлева и вновь затихала. С каштана посреди двора спустился воробей, за ним другой, за ними, громко хлопая крыльями и чирикая, посыпалась вся стайка. Птички наскакивали одна на другую, купались в песке, сбиваясь в клубок, потом, вдруг перепугавшись, сорвались с места и с громким чириканьем черным пятном снова взлетели на каштан.

У курятника показалась босая Марьяна с большим железным ситом в руке и позвала цыплят на ночлег:

— Цып, цып, цып, цып!

Со всех сторон сбежались куры, петухи, гуси, утки, все с открытыми клювами. Гусак, задрав голову, разгонял кур и уток, освобождая место для гусей. Всех разогнав, он расположился посредине, склевал несколько зерен, вытянул длинную шею, расправил крылья и произнес громкое: га-га, га-га, га-а!

Брайна искоса глядела на Сорку, качая головой, будто сочувствуя ей. Она не могла смотреть, как гусак отгоняет других птиц, привычно топнула ногой и проговорила: «Кыш, сучья кровь! Кыш!»

Со вздохом Брайна осмотрела двор, где ей был люб каждый камушек, каждая травинка. Когда Сорка положила голову к ней на колени, Брайна вспомнила, как много лет назад сидела на той же скамейке с отцом Сорки и отчитывала его за ссору с родителями, за желание жениться на дочери пастуха. Глаза старухи наполнились слезами, она молча смотрела перед собой и увидела сквозь слезы, как сквозь стекло, череду событий, произошедших словно вчера: будто вчера она бежала за Мордхе, желая причесать его, а тот, упрямец, хотел, чтобы Брайна выдрала из лошадиного хвоста пару волосинок и сделала силок для ловли птиц. Еще вчера, кажется, родилась Сорка. У нее были такие пухленькие пальчики с прозрачными ноготками. Брайна таскала ее целый день на руках… А если Господь прислушается к ее молитве, она доживет до того, когда будет носить Соркиных детей на руках… Но вот что! Наверное, не надо было вмешиваться в дело с пастушеской дочкой? Кто знает, может, это наказание Господне? Мордхе — вдовец уже столько лет. А теперь Сорка. Колесо крутится, крутится…

Брайна погладила Соркину голову и откашлялась:

— Сорка, я прошу тебя, мне ты можешь рассказать. Я вижу, что тебя что-то мучает. Что-то не так, скажи, что ты скрываешь? С тех пор как ты стала невестой, бродишь, как тень. Что, тебе не нравится Борех? Скажи! Что ты молчишь? Может, тебе нездоровится? Хотя мне кажется, что Бореха тебе не в чем упрекнуть. Он учит Тору и работает, как завещал Господь. Ну? Кто же знает? Я скажу тебе правду! Ты, доченька, в папу, вы похожи как две капли воды! Это у тебя в крови! Отец по молодости не хотел жениться! Видишь, что получилось? Врагу не пожелаешь! Разве у нас много таких Сорок, как ты? — Брайна вытерла глаза. — Мы трясемся над тобой! Я тебя прошу, Сорка, скажи мне, что тебя терзает!

— Да ничего. — Сорка подняла голову.

— Я же вижу, что в последнюю неделю ты сама на себя непохожа! Ответь, что случилось?

— Не знаю, жара выматывает, — улыбнулась Сорка.

— Хорошо. — Брайна обтерла лицо рукой. — Что, отец говорил с тобой?

— О чем?

— О сватовстве.

— Да.

— Ну?

— Что «ну»?

— Ты сказала, что не хочешь?

— Нет. Я велела ему сделать, как он считает нужным.

Брайна пригляделась к Сорке, будто хотела догадаться, что та скрывает, и вытерла нос рукавом:

— Я тоже уже думала, что во всем виновато лето. Так бывает, когда молод, готов весь мир охватить одним взглядом, но позднее, доченька, после свадьбы, это желание пропадает. Оглядываешься вокруг и понимаешь, что это было наваждение, как и, собственно, вся наша жизнь на этой земле. Так зачем валять дурака, как гои? Ну зачем? Мало ли что хочет сердце? Я знаю, любовь… В юности думаешь, что любовь — это все… Но поверь мне, она быстро проходит. И лучше бы со всей своей любовью они пошли поучились семейному счастью у простого еврея!

Сорка уже не слушала старуху. Она встала и побрела прочь.

— Куда ты? — крикнула вслед Брайна.

— Я тебе нужна?

— Не нужна, — поднялась Брайна, — но я тебя спрашиваю, разве так можно? Ведь тетя Гитл ждет тебя!

— Я скоро вернусь!

— Смотри, не задерживайся!

Сорка шла по лугу, перебирая недостатки Бореха и удивляясь сама себе. Ведь он не хуже других, с кем она еще даже не знакома! Сорка была уверена, что никогда не получит того, о ком мечтает. Так зачем же весь этот спектакль? Сорке было настолько все равно, что, кого бы отец ей сейчас ни посватал, она бы не возражала, лишь бы ее оставили в покое.

Луг, весь день томившийся под солнцем, посвежел и впитывал влагу, будто глотая ее. Повсюду квакали обессилевшие лягушки. На холме, за который садилось разгоряченное солнце, стоял аист на одной ноге. Во второй он держал камень, зажав его, чтобы не уснуть, и, запрокинув голову, глядел на уходящий день. Посреди луга на искривленном дереве сидела птичка, долбила клювом кору и монотонно вскрикивала, словно заходилась в плаче: ук-у-ук, ук-у-ук!

Сорке стало невыносимо слушать птичьи причитания. Она бросила в нее камень. Птица перелетела на ветку повыше, немного помолчала, и над лугом вновь разнеслось: ук-у-ук, ук-у-ук!

То здесь, то там попадались ягодные кустарники — воспоминания о вырубленном лесе. Сорка увлеклась прогулкой, рвала ягоды, ела их и так дошла до черной скалы, которая издалека выглядела как коленопреклоненная женщина с распущенными волосами.

В долине под холмом, на котором располагалось еврейское кладбище, сто лет назад было еврейское поселение.

Сорка вспомнила, что слышала рассказ, как отряды Хмельницкого осадили холм, дав евреям три дня молиться своему Богу, а потом бросить его в Вислу, чтобы и следа от него не осталось, открыть ворота и приготовиться к крещению. В случае отказа им пригрозили резней.

Евреи постились, плакали, раввин с главными людьми города решили ждать до последней минуты и, если Господь не смягчит сердца злодеев, самим покончить с собой и отдать в руки врага мертвый город.

Единственный сын раввина должен был на той неделе сыграть свадьбу с дочерью городского богача. На третий день раввин, увидев, что от врага не будет пощады, послал сына проститься с невестой. Они вышли за город. Служанка невесты следила за ними издали, ведь жениха и невесту нельзя оставлять наедине. Они расположились на берегу Вислы рядом с черной скалой. Прекрасная невеста умоляла, жениха не оставлять ее, говоря, что не может жить без него и боится жестоких казаков. Жених успокоил ее, обнял, и оба бросились в Вислу. Служанка подбежала к берегу с криками, упала на колени, простерла руки, словно желая их удержать, и так окаменела с открытым ртом и вытаращенными глазами.

Сорка настолько увлеклась этой историей, что ей казалось, будто она случилась с ней самой. Сорка все пережила заново: это она бросилась вместе с Борехом со скалы, а старая Брайна застыла на берегу. Сорка вспомнила, что это всего лишь легенда, растерянно оглянулась по сторонам и пожалела, что история уже закончилась.

На вершине скалы росли ягоды. Сорка с легкостью стала карабкаться вверх на четвереньках, подтягиваясь на отвесных участках, опираясь на уступы и хватаясь за торчащие из камня деревья. На вершине она улеглась, стала срывать ягоды зубами, как это делают мальчики в субботу, и взглянула вниз в воду. Сорка почувствовала, что стоит лишь перегнуться, как потеряешь равновесие и полетишь в Вислу, которая плескалась и терлась о черную скалу.

Стемнело. Набухшее небо нависало над лесом и лугом. От воды поднимался пар, как дым от разбитого посреди поля костра. Пар, словно мутное стекло, застилал глаза. Все вокруг было словно в пелене. Заходящее солнце рассеяло кровавые полосы и оставило после себя на небе клочья облаков, похожие на выжженные пятна. Казалось, луга и растущие на них деревья с наступлением ночи сместились и оказались залиты водой. Кувшинки качали в камышах белыми головками и выглядели издали как белые шеи плавающих в воде уток.

Сорка задержала дыхание и прислушалась. Вокруг было тихо. Доносился гулкий плеск воды о камень. В стороне показалась лодка. На ней стоял юноша в расстегнутом студенческом пиджаке, волосы спадали на глаза, одним веслом он направлял лодку к скале.