27. Она

Лимузин вывез нас за город. Первое, что я спросила, когда мы покинули пределы мегаполиса: не хочет ли секретарь лишить меня зрения, как это в свое время сделал главнокомандующий, чтобы я не видела, куда мы направляемся?

Это был вопрос с подвохом. Так я проверяла планы теламона относительно меня.

— В этом нет нужды, — ответил он, подтвердив, что живой мне домой не вернуться.

Сейчас я была бы рада Аиду, лишь бы он пришел и спас меня. Но все попытки достучаться до него через теуи ничего не принесли. Я не знала: получилось ли у меня? Никто не учил меня обращаться с теуи.

Теперь Аид представлялся мне куда меньшим злом, чем его подчиненный. Главнокомандующий, по крайней мере, не причинял мне физического вреда. Ну, если не брать в расчет насильственную передачу теуи. Но и к этому его подтолкнул секретарь. Знал, подлец, на чем сыграть.

Получается, вот он мой враг — сидит прямо передо мной и ухмыляется. А тот, кого я долгое время таковым считала, по-своему заботился обо мне. Да, Аиду не знакомо слово «нет», он привык брать все, что пожелает, но таков уж главнокомандующий. И он еще не худший вариант вседозволенности. История знавала и более жуткие примеры. Один Нерон чего стоил.

— Главнокомандующий все равно найдет нас и очень скоро. Теуи на моем запястье передаст ему сигнал, — я блефовала, но секретарь не знал, что Костя заблокировал мою живую татуировку.

— Мы успеем все сделать до его появления, — заявил теламон.

— А как же наказание? Аид вас уничтожит.

— Я готов пожертвовать собой ради общего блага.

Прозвучало чересчур пафосно. Похоже, секретарь мечтает о лаврах национального героя. Пусть даже посмертных. Вот только я не хочу умирать ради его славы!

Лимузин притормозил у заброшенного завода. Таких неподалеку от города было несколько. Производство устарело, и заводы закрылись, но здания пока стоят. Старые, обшарпанные, полуразрушенные, никому не нужные. Здесь месяцами живой души не бывает, и это значит, что мое тело найдут еще не скоро. Возможно, к тому времени и опознавать будет нечего.

— Идем, — секретарь попытался вытащить меня из машины. Я сопротивлялась. Тогда он предупредил: — Я применю внушение.

Меня передернуло от отвращения. Вмешательство в работу моего тела даже более интимная вещь, чем физический контакт. Мне не хотелось, чтобы секретарь лез ко мне своей грязной телепатией. Как будто он мог меня испачкать. Причем изнутри. Там, где уже не отмыться.

Поэтому я добровольно вылезла из машины. Но это был мой максимум. Едва ступив на землю, я попыталась сбежать. Мне удалось преодолеть метров сто, но потом меня нагнал теламон. Не секретарь, он себя подобным не утруждал. Это был его подельник — водитель.

Схватив меня за руку, он завернул ее мне за спину.

— Больно! — взвизгнула я.

— В следующий раз переломаю ноги, — пообещал водитель.

Я оглянулась через плечо, чтобы запомнить его лицо. Если выживу, непременно укажу Аиду на него. Поразительно как быстро я переметнулась на сторону главнокомандующего. И причина была не только в опасности. Ничто не мешало мне думать, что моим спасителем станет Арей или Феб, но фантазия упорно ставила на эту роль Аида. Похоже, я просто-напросто хочу его видеть.

Когда меня заводили в брошенное здание, где меня, возможно, поджидала смерть, я не думала ни о сестре, ни о Диме, которого, кстати, не вспоминала уже давно. Я думала об Аиде, и связь здесь была ни при чем. Это открытие немало меня удивило.

Любопытно, не будь этого похищения, я бы так и не поняла, что теламон что-то для меня значит? Ну и кто из нас двоих бесчувственный? В подавлении эмоций я переплюнула главнокомандующего. Это, прямо скажем, достижение.

Увы, сейчас было не самое подходящее время для разбирательств в себе. Мне бы выжить. Пока водитель тащил меня вглубь полуразрушенного здания, я сопротивлялась изо всех сил. Мужчине приходилось бороться буквально за каждый шаг. Он не спешил воздействовать внушением, хотя мог заставить меня идти за ним хоть на край света. Достаточно было пожелать. Но ему нравилась моя борьба и нравилось применять силу. В конвоиры мне достался тот еще садист.

Я до последнего не верила в плачевный финал. Думала, секретарь меня пугал. Кстати, он с нами не пошел, остался ждать на улице.

Я была уверена, что сейчас меня где-нибудь запрут. Будут держать на хлебе и воде. Плохо, но не смертельно. И лишь когда теламон поставил меня возле стены с надписью баллончиком «чистота крови», я поняла, что попала по-крупному.

Они неплохо подготовились. Место, где я стояла, было сценой. Я — послание, которое они решили оставить миру.

На этот раз теламон все же прибег к внушению.

— Стой смирно, — коротко приказал он, прикоснувшись к моему запястью.

Я всхлипнула. Плакать и кричать мне никто не запрещал. Пока тело стояло истуканом, я могла сколько угодно вопить и биться в истерике. Моему палачу это бы доставило удовольствие.

Отойдя шагов на десять, он развернулся ко мне лицом, вытащил из-за ремня брюк пистолет, направил на меня дуло и замер. Ждал реакции. Тех самых слез. Ему мало было просто меня убить, он хотел насладиться процессом. Моим страхом, отчаянием и болью. Заплачь я сейчас, и он получит желаемое.

Поэтому я как можно сильнее стиснула зубы. Вот уж нет, я рыдать не стану и умолять пощадить меня тоже. Дураку понятно, что это бесполезно.

— Смелая и стойкая, — кивнул теламон. — Теуи главнокомандующего не просто так выбрала именно тебя. Жаль, что ты землянка.

После этих слов он взвел курок. Щелчок отозвался дрожью в теле. Не прав теламон, не такая уж я смелая. Не смогла глядеть смерти в лицо, зажмурилась. От страха вспотели ладони. Сердце уже не просто билось, пульс был настолько частым, что слился в одну сплошную линию.

Это был тот самый момент, когда уместно кричать «мама!», зовя на помощь. И я вскрикнула, только это было мысленный призыв, и звала я не маму, которой давно нет в живых, а главнокомандующего. Вот уж не думала, что в минуту опасности обращусь к нему. Но это произошло спонтанно.

— Аид! — я выкрикнула его имя душой куда-то в бесконечный космос, надеясь, что мой голос долетит до теламона.

А потом раздался выстрел. Оглушительно громкий, усиленный эхом пустого помещения. Остро запахло порохом. У меня подкосились колени, и я осела на пол. Вот и все. Конец.