— Ну и что тогда? — заворчал он еще громче. — И перестаньте говорить загадками, как в какой-то старинной мелодраме, хорошо? Ведь здесь речь идет и о моем деле!..

— Это докажет, что он отнюдь не честный человек, так?

— Да идите вы к черту! Надеюсь, что Маунтфорт не забыл прихватить с собой дробовик, так что разнесет вам затылок в один момент!

— Эдгар, — я неодобрительно покачал головой, — ну разве можно так говорить?

Впервые в жизни я почувствовал себя специалистом, нанятым для того, чтобы раздобыть улики для начала бракоразводного процесса, когда припарковал машину за квартал от дома Барбары Дун и двинулся неслышной походкой по подъездной дорожке. Слова Ларсена о том, что эта пара занимается любовью на ковре гостиной, приобрели в моем сознании гиперболические размеры, а излишне живое воображение тут же предложило графическую интродукцию сюжета.

Я воспользовался ключом Ларсена от входной двери, чтобы проникнуть в дом, и бесшумно закрыл за собой входную дверь.

Когда я проходил мимо кабинета, направляясь в передний холл, из-под его двери не просачивался свет, но зато он горел в гостиной. Естественно, я широко распахнул дверь и стремительно вошел внутрь.

Единственный обитатель, правильнее сказать — обитательница этой комнаты посмотрела на меня. Так вот она выронила книгу, которую читала, и быстро перевернулась на живот.

— Вы всегда лежите на ковре в такой позе, когда читаете? — спросил я с любопытством.

— Убирайтесь! — произнесла она, задыхаясь от ярости. — Какое право вы имеете вот так врываться в дом и… и…

— Если бы я знал, что вы имеете обыкновение читать книги лежа на ковре в костюме Евы, я бы непременно постучал, — солгал я. — А где же Харвей?

— Откуда, черт возьми, мне знать, где он?! — возмутилась она. — И почему вы не торопитесь убраться отсюда, пока я не вызвала полицию?

— Для этого вам придется подняться, — задумчиво произнес я, — и пройти через всю комнату к телефону, верно? — Я только что не облизнулся. — Валяйте, вызывайте полицию, милочка! А я сяду и обожду их приезда. Игра стоит свеч, уверяю вас!

От ярости у нее все тело дрожало. От этого зрелища на улице бы замерло всякое движение. У Марсии Роббинс были всюду столь соблазнительные округлости, они бы совратили любого святого. Особенно впечатляющими были два упругих холма у основания ее спины. Именно в этот момент я понял, что заставило Харвея Маунтфорта столь часто пользоваться французским окном в кабинете. На его месте я бы делал то же самое, даже не стал бы тратить времени на проверку, заперто ли оно на шпингалет или нет.

— Вы, должно быть, родом с Гавайев? — спросил я уважительно.

— Что?

Ее глаза яростно сверкнули.

— Это же видно даже без юбки, сплетенной из травы.

Ее перестало трясти, она на несколько минут зажмурилась, но я все равно чувствовал, что злоба буквально сочится из всех пор ее великолепного тела.

— Уйдете вы отсюда или нет?! — Она поперхнулась, ее душило сознание собственного бессилия. — Прошу вас, наконец!

— Я заглянул сюда ради небольшого разговора, — признался я. — Вам не стоит волноваться, Марсия, ведь вы видите, я ни капельки не смущен.

— Вы не смеете…

От нахлынувшего вновь приступа ярости она отчаянно заколотила ногами по ковру.

Я невозмутимо уселся на ближайший стул и закурил.

— Что нового? — осведомился я.

— Ну ладно! — процедила она сквозь плотно стиснутые зубы. — Придет и мой черед, Холман, а когда такое случится, уж я…

— Не сомневаюсь, мы найдем, о чем поговорить, — перебил я ее, — у нас есть темы, представляющие живейший интерес для нас обоих.

Она растерянно посмотрела на меня, издала звук, похожий на рыдание, затем закрыла лицо ладонями.

Я прищелкнул пальцами:

— Например, общие знакомые. Какой-нибудь симпатичный скандальчик, это ведь всегда бывает интересно… Давайте поговорим, к примеру, об Эдгаре Ларсене, а? Мы с ним знакомы, но он мне не приятель, так что я не стану переживать, если мы с вами растерзаем его на кусочки. Он же не ваш друг. Но вам это, очевидно, уже известно?

Она осторожно подняла голову и недоверчиво посмотрела на меня, но мои слова ее явно заинтересовали.

— Припомните ту теорию, которую я обрисовал совсем недавно. Вам и Харву. Ну, о том, что продырявить голову доктору Сексу мог сам Харв, а потом вы вместе с ним похитили ленты из кабинета доктора Секса и занялись бизнесом вымогательства? Догадываетесь, кто автор этой теории? — Я улыбнулся во весь рот.

— Ларсен? — напряженно спросила она.

— Верно!

Я рассказал ей, как мнимая Барбара Дун позвонила Сюзанне Фабер и сообщила, что шантажистом являюсь я и как ей следует использовать своего силача приятеля, дабы тот «убедил» меня отказаться от подобных планов. Рассказал ей и про Карен Рейнер тоже. Она слушала все это напряженно и сосредоточенно.

— Итак, — наконец подошел я к финалу, — по моему мнению, голос мнимой Барбары Дун принадлежал либо Карен Рейнер, либо вам. Вообще-то я рассчитывал застать здесь старину Харва, поскольку уверен, что он не так скрытен, как вы, и я собирался его хорошенько разозлить, чтобы в запальчивости он кое-что мне выложил…

— А почему вы считаете, что это должна быть либо вдова Рейнера, либо я? — холодно осведомилась Марсия. — Во-первых, откуда вы знаете, что Фабер говорит правду? Что она все это не придумала?

— Это не она, — твердо заявил я. — Иначе чего ради она со своим мускулистым телохранителем стали бы поджидать меня вчера вечером на пороге моего дома?

— Об этом я ничего не знала. Но существует и альтернатива: Фабер говорила правду.

— Вот это чистая бессмыслица. Начнем с того, для чего Барбаре Дун было меня нанимать, а после этого немедленно звонить Фабер и просить ее прибегнуть к услугам своего телохранителя, чтобы напугать меня?

— Возможно, нанять вас посоветовал ей кто-то другой, тот же Ларсен. И ей пришлось с этим согласиться. Если бы Барбаре в руки попали эти ленты, она бы тут же усмотрела превосходную возможность поквитаться с Фабер. Именно из-за нее произошел развод. Барбара обнаружила, что Харвей обманывал ее с Фабер. Неужели вы об этом не знали?

— Нет, — сказал я, — но все же чего ради она захотела бы шантажировать Ларсена, помимо Сюзанны Фабер?

— По той же самой причине, по которой она притворилась, будто шантажируют ее, — заявила Марсия. — Чтобы отвлечь подозрения.

— Все это хорошо, но я по-прежнему считаю шантажисткой Карен Рейнер.

— Меня абсолютно не интересуют ваши предположения. Я хочу одного: чтобы вы немедленно убрались отсюда.

— Если вы попросите меня об этом вежливо, я так и быть смогу отвернуться, пока вы сходите за халатом или чем-то другим.

— Большое дело! — Она злобно сверкнула глазами, но тут же спросила: — Вы говорите серьезно?

— Конечно, но если вы попросите вежливо и мило.

Она скрипнула зубами:

— Рик, пожалуйста, не могу ли я сходить за халатом?

— Почему же, конечно! — улыбнулся я. — А я посижу здесь с закрытыми глазами, пока вы сделаете это.

— Но если вы по забывчивости откроете глаза, обещаю, что я вырежу у вас сердце тупым ножом! — мило прощебетала она.

Я действительно зажмурил глаза, до меня долетали едва различимые звуки, как будто бы где-то скреблась мышка, затем захлопнулась дверь. Я снова раскрыл глаза и закурил сигарету, потом подошел к телефону и осторожно приподнял трубку. Раздались два тихих щелчка: это Марсия закончила набирать номер на параллельном аппарате наверху, в трубке раздался телефонный гудок, потом загудел сам Харвей Маунтфорт.

— Харви? — заговорила Марсия очень тихо, но напористо. — Слушай! Здесь Холман. Вошел в дом минут пятнадцать назад. Барбара, должно быть, дала ему свой ключ.

— То, что ему требуется, — это добрый удар по носу! — свирепо заявил Маунтфорт. — Я сейчас приду и сделаю это.

— Нет! — запротестовала она. — Именно этого он и хочет. Он ищет тебя. Оставайся в стороне, слышишь, Харв?