— Они знали, но я договорился с лейтенантом Карлином. Он человек разумный, впрочем, то же самое можно сказать про большинство копов. Дело было закрыто, убийцы Карен Рейнер уже были мертвы, так что никакого судебного процесса не будет. Так зачем же без веского на то основания беспокоить жертв шантажа?

— Теперь я понимаю, — Харвей Маунтфорт смущенно откашлялся, — что я глубоко ошибался в отношении вас, Холман. Я бы хотел извиниться и поблагодарить вас.

— Ну так и извинитесь, — усмехнулся я.

— А? — Он растерянно заморгал, затем его квадратная челюсть сжалась. — Ох! Понимаю! Ну что же, благодарю.

— Имеется кое-что более существенное, чем просто наша благодарность, Рик, — весело заговорила Барбара Дун. — Марсия, этот чек у тебя?

— Конечно.

Стекла очков одобрительно блеснули в мою сторону, когда Марсия Роббинс протянула мне чек.

— Надеюсь, вы посчитаете это вознаграждение достаточным, Рик? — самодовольно спросила Барбара.

— Уверен, что да, — равнодушно ответил я и сунул чек в бумажник, даже не соизволив взглянуть на него.

— Ну-у…

Ей не удалось скрыть своего разочарования, что я не представил ей возможности сыграть роль щедрой дамы высшего света.

— Мне думается, это событие необходимо отметить, — пробормотала она растерянно.

— Правильно! — согласился Ларсен. — Я сейчас приготовлю напитки. Назовите-ка каждый свою излюбленную отраву. Рик, старина, вы первый!

— Вы можете меня исключить, как, вероятно, Сэм Голдвин никогда не говаривал, — ответил я. — Мне нужно спешить.

— Вы уходите? — Марсия была просто шокирована, как будто от одной мысли о такой возможности у нее разболелось сердце. — Но вы не можете сейчас уйти! Я хочу сказать, вы же наш почетный гость, Рик.

— Ну что же, — благодушно ответил я, — поскольку вы так к этому относитесь, можете выпить мою порцию.

Внезапно все стихло, когда я двинулся к выходу, потом меня окликнула Барбара:

— Рик?

Я повернулся и посмотрел на нее. Она стояла, очень высокая и прямая, совсем как мужчина. Рядом с нею грациозная Марсия Роббинс выглядела очень аппетитной и очень женственной, настоящая пышечка. Они обвили руками друг другу талии, а Ларсен и Маунтфорт изо всех сил старались «не замечать» этого, но было ясно, что такая поза все равно начала их сильно беспокоить. Это означало, что все приходит в норму. Ноготь Ларсена зарылся в роскошной растительности над его верхней губой: по всей вероятности, к нему с новой силой вернулись тревоги о том, как долго ему удастся оставаться в должности менеджера Барбары Дун. Что касается Харви Маунтфорта, то его плотно сжатые губы и выдвинутая вперед челюсть говорили, что он сильно сомневается в возможности склонить Барбару на вторичный брак с ним.

— Рик, дорогуша? — В голосе Барбары все же чувствовались присущие ей резковатые нотки, от приветливой улыбки веяло холодком, но она очень старалась, чтобы я этого не заметил. — Прежде чем вы уйдете, я умираю от желания задать вам один вопрос.

— Задавайте же!

— Сейчас, когда все закончилось, — заговорила она легкомысленным голосом, — что вы думаете о всех нас? Я хочу услышать ваше откровенное мнение. Скажите нам правду.

Все четверо выжидательно смотрели на меня, а губы Барбары Дун были готовы мило запротестовать, когда я закончу. Я поочередно взглянул на их лица и произнес одно-единственное слово. То самое, которым сама Барбара Дун обозвала меня в то утро. То непотребное ругательство, от которого у меня встали дыбом волосы на голове, а чтобы до конца осмыслить его значение, надо было глубоко погрузиться в сточную канаву.

После этого я вышел в передний холл и закрыл за собой дверь, чтобы больше не видеть их шокированные рожи.

Была уже полночь, когда я припарковал машину на подъездной дорожке к моему собственному дому и зашагал к парадному входу. Не успел я добраться до ступенек, как над ними зажегся свет, а дверь распахнулась до того, как я извлек из кармана ключи.

Я стоял с открытым ртом, уставившись на черное атласное одеяние и на сапфировые глаза, которые умели смотреть на тебя удивительно холодно.

— Добрый вечер, мсье! — произнесла она по-французски и с холодной улыбкой распахнула передо мной дверь.

Я вошел в собственный дом, сильно сомневаясь, что все это мне не снится. Мари шла сзади. В гостиной всюду были задернуты занавеси, радио было настроено на какую-то мелодичную негромкую музыку. Приготовленный заботливой рукой бурбон с кубиками льда появился неизвестно откуда и был сунут мне в руки, стоило мне опуститься на кушетку, а из кухни доносились такие запахи, что у меня сразу же слюнки потекли.

— Мсье желает съесть отбивную по-американски и салат из свежих овощей? — очень учтиво осведомилось видение в черном атласе. — Все уже на столе.

— Отбивная по-американски? — переспросил я, чтобы скрыть недоумение.

Она была само терпение:

— Хрустящая корочка снаружи, сырая внутри.

— Именно этого мне больше всего и хочется в данный момент, — пробормотал я мечтательно. — Я понимаю, что вы не плод моего воображения, потому что моя мечта не была бы затянута в такое платье. Поэтому, если вас не обидит мой вопрос, — какого черта вы тут делаете?

— Я высушила и вычистила вашу одежду, все отпарила и убрала в стенной шкаф, — с олимпийским спокойствием сообщила Мари. — У меня было хорошее место, сто пятьдесят долларов в неделю и все платья, которые ей надоели, а она надевала их всего лишь один раз, помните? — проворчала она. — Так надо же было вам явиться и убить ее! Ладно, с этим я еще могу смириться. Но вы оставили меня без работы, не предупредив заранее, так что теперь вы нашли мне новую, правильно?

— Я нашел? — Я посмотрел на нее растерянно. — Где?

— Да вот здесь, — заявила она со звериной ухмылкой, — сто пятьдесят в неделю, ну и я заберу себе кое-какие надоевшие вам спортивные рубашки, договорились?

— Мари, золотце!

Я намеревался улыбнуться ей, но выражение ее глаз сказало мне, чтобы я не валял дурака.

— Я же холостяк. У холостяков не может быть горничной, в особенности такой соблазнительной, как вы!

— Почему?

— Люди начнут злословить, — сказал я печально.

— А вас очень волнуют их разговоры?

— Это будет всего лишь началом, — принялся я объяснять. — Через некоторое время разговоры прекратятся, начнется бумажная волокита. Люди начнут строчить жалобы и посылать их губернатору. Низенькие старые дамы с посиневшими носами из ассоциации «Сохраним наш Беверли-Хиллз в чистоте и благочестии» примутся пикетировать мой дом. Мальчишки станут висеть на заборе и…

— У вас нет никакого забора! — уточнила она.

— Вы же знаете, что за народ эти мальчишки! — Я шумно вздохнул. — Они его соорудят.

— Значит, вам надо понять, как изменится к лучшему ваше существование, когда вы обзаведетесь горничной! — решительно заявила она. — Конечно, вам надо взвесить мое предложение со всех сторон. Я имею в виду, что наем горничной приносит не только комфорт и беззаботное существование, я уж не говорю о колоссальном статусе! Но нужно учесть и привилегии нанимателя.

— Я боюсь, что эта идея неприемлема, Мари! — заявил я решительно. — Вы сошли с ума, если серьезно… Постойте, а какие это «привилегии нанимателя»?

— В особенности по отношению к горничной из Индианы, — сказала она хрипловатым голосом. — Я имею в виду, наниматель имеет полное право ждать от нее, что она поощрит его действия в соответствии с обычаями и привычками ее племени.

— Да-а?

Я медленно втянул в себя воздух, чтобы восстановить циркуляцию крови.

— Например, если бы вы были моим хозяином, тогда бы вы имели право знать ответ на тот вопрос, который вы мне задавали о моей форме, помните?

— Вы хотите сказать… — Я на мгновение утратил дар речи. — Вы имеете в виду, носит ли горничная-метиска черное шелковое белье под атласной униформой?

— Конечно… То есть если бы вы были моим хозяином…

— Вы наняты! — воскликнул я.

Ее руки исчезли за спиной, послышался характерный звук раздвигаемой «молнии», затем черное атласное одеяние неожиданно легло мягкими складками вокруг ее щиколоток.