Фейерверки отражались в море разноцветными осколками, витражным стеклом.

Лера поглядела на небо.

— Яркие какие сегодня.

— К дождю, — важно разъяснил Тимка.

— Похоже. Пойдем, сына, домой.

Тим, укоризненно вздохнув, слез с парапета. Напомнил:

— А папа меня плавать взять обещал. Ма, ты ему скажи, а?

— Скажу, — рассеянно пообещала Лера. — Вот исполнится тебе шесть, в школу пойдешь…

— Нууу, — протянул Тим, — это когда еще. Аж через две недели!

— Всего через две недели, — вздохнула Лера. Она думала, что начало учебы — событие, в сущности, необратимое; но, поскольку дети учатся чему-то с рождения, первый школьный день — всего лишь тревожный звоночек для мамы. Как напоминание о будущем.

Однажды расставшись, родители и дети редко когда встречаются снова.

Фейерверки, распустив по ветру серебристые щупальца, уплывали за острые городские крыши. Сегодня, пожалуй, отнерестятся как раз над северной окраиной. То-то будет визгу.

Лере нравился этот мир. Спокойный, уютный. Тихий мир, в котором можно плыть по течению. По воле ветра, как фейерверки…

Мир, который не требует от тебя необратимых поступков. Дает подрасти детворе.

— Ма, — Тимка дернул за рукав, ну что за привычка, — а правда, что папа мне неродной?

— Ну что значит «неродной», — Лера остановилась, посмотрела на сына. — Тим, родной — это тот, кто любит.

— А Машка говорит, что как раз кто любит — чаще всего неродной. И что тут у всех папы неродные. Только у некоторых не папы, а мамы.

— Машка перепутала, — Лера пригладила Тимкину челку. — Понимаешь, сына, есть слово «родной», а есть — «кровный». Да, мало у кого здесь кровный папа. И у тебя, и у Машки — не кровный. Зато родной. Потому что любит. И мы его любим, верно?

— Машка — путаница-запутаница, — Тимка смешно наморщил нос. — Ма, а почему родные не любят?

— Не знаю, сына, — прошептала Лера.

Виктор ее любил. Точно — любил. Но…

— Понимаешь, Тим… есть еще одно слово. «Необратимый поступок». Самое страшное слово во всех мирах.

Необратимый поступок. Когда они с Виктором справили свадьбу, думали — полиция придет наутро. А пришли — почти через месяц.

Поздравили.

— Не поздно? — съехидничал Витёк, натягивая свитер.

— В самый раз, — ответил старший полицейский. Лере он показался похожим на очень усталого ангела: седоватый, с худым лицом и хмарными серыми глазами.

— Свадьба что, — весело добавил младший, блондин с улыбкой до ушей, — как сбежались, так и разбежались. Дело строго добровольное. А ребенок…

Да… в тот раз они перенеслись вместе, и казалось — иначе быть не может. Молодые-глупые, тогда они были счастливы. И — там был хороший мир, мир для любящих. Веселый и шумный. В самый раз молодоженам.

А потом, однажды утром, за Виктором пришла полиция.

— Почему? — спросил он.

Ему ответили одним словом. Именем:

— Ольга.

— Но почему? Что было-то? Сбежались-разбежались, никто не в обиде.

— У тебя семья, парень, — буркнул старший полицейский, похожий на усталого ангела и на того, первого. И добавил: — Была.

— Но Валерке все равно нельзя! Шестой месяц!

— Когда будет можно, — чужим голосом сказала Лера, — я не захочу. Они правы. Я тебе больше не верю.

Вспышка ослепительно белого света — и всё. В какой мир он попал?

— А я? — спросила Лера.

Полицейский помоложе, хмурый и взъерошенный, с глазами хронически недосыпающего человека, ответил вопросом:

— Ребенка оставите?

Лера невольно схватилась за живот.

— Оставит, — кивнул старший. — Умница. Знаешь, дочка, это жизнь. Обычное дело. Ты не глупи. Все образуется, увидишь.

Потом, родив Тимку, Лера думала: как знать, не будь в мире, во всех мирах, закона необратимого поступка, — может, она простила бы со временем? И жили бы они дальше… и она, встречая Витю с работы, целуя, тайком бы принюхивалась: не пахнет ли чужими духами? А он, сколько еще раз он соврал бы ей? Ни одного — или сотню? Не будь встроен в саму основу мироздания непостижимый механизм, измеряющий последствия — и воздающий по ним, а не по самому поступку.

А потом она встретила Николая. И был еще один перенос — сюда. Втроем.

За Николаем пришли в вечер Тимкиного одиннадцатилетия. Стыл на столе недопитый чай, а они, втроем, смотрели, как за окном брызжут из фейерверков алые и золотые искры. И полицейские, почему-то именно сегодня переступившие порог ее дома… их дома… показались Лере злобными ракшасами из читанной давным-давно сказки.

Небо рухнуло осколками стеклянного купола, брызгами разбитого витража.

— Почему? — спросила Лера.

— Прости, — опустил глаза Николай. — Понимаешь, кто-то должен был… а у нас Тимка самый старший все-таки, у других ребят вовсе мелкота…

Озаренный алым и золотым ракшас-полицейский заметил, видно, Лерино непонимание. Проворчал:

— Вечно эту детвору заносит, сколько ни запрещай. Плот они выловили, мальчишек в море унесло. Трое суток мотало, а спасатели вовсе не в море искали, а в горах. Конспираторы чертовы.

Другой добавил:

— У вас хороший муж, мэм. Ваш сын может гордиться таким отцом. Но…

Тимка взял Николая за руку. Лера вдруг — а такое всегда только «вдруг» и бывает, — заметила, как он вырос. Коле по плечо. И, вот странно, — похож. Как сын на отца.

— Я пойду с папой, — фейерверки отнерестились, и комната погрузилась во тьму. — Я знаю, нам в школе говорили, дети имеют право не разлучаться с родителями. До совершеннолетия.

— С родителями, — повторил младший полицейский. — Но твоя мама…

— А она с нами, — перебил Тим. — Ведь так, ма?

У Леры задрожали губы. До слез вдруг стало жаль покидать этот дом. Дом, где рос Тимка…

Как-то оно будет на новом месте?

Иммигрант-бюро поразило Леру безлюдьем. Сколько она помнила, всегда в них толпились очереди. А ведь ее родители меняли миры чуть ли не каждый год, она раньше и думать не думала, что можно прожить на одном месте так долго, как вышло это у них с Николаем.

— У нас хороший мир, — сказала девушка-клерк, — но уходят чаще, чем приходят. Рады приветствовать вас, — в ее улыбке не было профессиональной отработанности, обычная теплая улыбка искреннего и открытого человека. — Вот каталог жилья, выбирайте.

— Море, — сунулся под руку Тимка.

— Море, — кивнул Николай. — Я на траулере работал, не хочу переучиваться.

Девушка повернула к ним экран своего терминала:

— Тогда начнем с каталога вакансий.

Лера, помявшись, сказала:

— Выбирайте сами, ладно? Я подожду на улице.

Она всегда боялась первого взгляда на новый мир. Но выказывать страх перед сыном…

Тимке новый мир понравился. Жаль только, фейерверков нет. Зато море глубже, и дельфины. А за городом, на мысу, развалины древней крепости.

С крепостью с этой вышла целая история.

С крепостью, пещерой и рыжей Петрой.

Петра пришла к ним в первый же день на новом месте. Рыжая конопатая девчонка в цветастом сарафане напомнила Тиму Машку, и настроение от этого сразу испортилось. По Машке он всерьез скучал.

— Вы ведь новенькие? — спросила рыжая-конопатая. — Мама вас в гости зовет. Можно прямо сейчас. — И добавила несомненно убойный аргумент: — У нас торт.

Вообще она оказалась на редкость нахальной особой. Без церемоний отхватив по куску торта себе и Тиму, заявила:

— Ну ладно, вы тут общайтесь, а мы гулять пойдем. Мне Тиму столько показать надо!

Будто без экскурсовода он бы не обошелся! Маленького нашла.

— Пусть идут, — улыбнулась Тимкиным родителям такая же рыжая, как дочка, хозяйка дома. — Вы не волнуйтесь, у нас хороший мир. Спокойный.