— Это неправильно, — жестко сказал рыцарь.

— Да. Но убивать за неправильную веру тоже…

— Неправильно? Может быть. Я не знаю. Я всего лишь рыцарь, принявший крест в память об умершей жене и ради обретения Града Христова.

— И что, — спросила Мария, — ты обрел его?

— Гляди, — рыцарь немного повернул свою спутницу и указал рукой на гору, что возвышалась далеко за стеной Иерусалима. — Вон, видишь? Монжуа, Гора Радости. Оттуда я увидел Святой Град, и понял, что сердце мое навеки останется здесь. Но я не знал тогда, что ты будешь держать его в ладонях. Твои глаза — совсем как у нее. Я молился за твое исцеление.

Конрад взглянул ей в глаза прямо и твердо.

— Скажи, Мария, ты очень хочешь вернуться домой?

— Хочу, — честно ответила она, — но это невозможно. У меня больше нет дома.

— Готфриду нужны воины, победа — это еще не мир. Я останусь здесь. Буду защищать Гроб Господень. Ты станешь моей женой?

Мгновение она колебалась. Она была женой другого. Но тот Конрад остался там, на тысячу лет вперед, и, если бы он хотел, наверное, он мог бы уже найти ее. И потом — их не венчали в церкви. Он не захотел. Сказал — глупости все это.

Что ж, теперь она понимает: это было к лучшему. Иерусалим, Вечный Город, был ее мечтой. Странно же она исполнилась…

— Стану, — ответила Мария. — Если только тебя не остановит, что у меня уже был мужчина.

Еще через неделю, когда был избран иерусалимский патриарх, Конрад и Мария обвенчались. Почти все крестоносцы, вволю награбив сарацинских богатств и помолившись пред Гробом Господним, сочли свою миссию в Святой Земле исполненной и вернулись в Европу; но Конрад остался, как и говорил. Мария была этому рада. Пусть Иерусалим недолго останется христианским, пусть ждут его века войн и печальный конец — сейчас он жив, залитый жарким южным солнцем зенита лета, и камни его — цвета ее кожи, и почему-то она верит, что все в ее жизни теперь правильно. Она разделит судьбу Иерусалима. Он того стоит, Святой Город, город, навеки потерянный там, но вечный — здесь.