Когда он ушёл, она ждала в зонде.

Братья сидели в комнате управления. На экране Эрриэнжел сидела в ретрозонде, прямая, с видом сдерживаемого ужаса на своих прекрасных чертах лица.

«Мог бы выбрать менее пугающее воспоминание для моей демонстрации», — сказал Мэмфис.

Тэфилис пожал плечами. «Большого вреда не случилось, а?» Он повернулся к Мэмфису.

«В любом случае, она — жалкий выбор для твоих целей, Брат. Могу поспорить».

Мэмфис дотронулся до инфопластины и колпак зонда опустился на лицо Эрриэнжел. «Споришь? На что?»

Тэфилис оскалился, хищно блеснули белые зубы. «Шестинедельный доход от твоей части операций и одна акция из твоей доли акций переходят ко мне, если ты потерпишь с ней неудачу. И то же самое тебе, если окажется, что я — неправ. И просто, чтобы сохранить тебе уважение, у тебя есть только три попытки».

«Идёт», — легкомысленно сказал Мэмфис, сейчас всё его внимание было направлено на основной экран зонда.

«Ах…» — скзал Тэфилис в радостной уверенности. «Ты никогда не выиграешь это пари; интересно, почему ты продолжаешь их заключать. Однажды, всё наше наследство будет моим. Но не беспокойся, Брат. Я всегда буду держать место для тебя».

Она почувствовала, что маска опускается. Когда она закрыла ей глаза, она почувствовала краткое искажение своих ощущений, а затем оказалась где-то далеко и очень давно…

Она обнаружила, что идёт вниз по знакомому коридору и слышит звуки, как её одноклассники устраиваются в своих обучающих приспособлениях. Она немного опоздала, но не беспокоилась. Её учителя подождут, и никто не осмелиться резко разговаривать с ней.

Ей было тринадцать, заинтригованная изменениями в своём теле, процессом становления женщиной. Её школа была превосходной, благоприятной во всех отношениях, расположенной в эксклюзивном нижнеуровневом ареале, а её жизнь была совершенной. Она никогда не будет одним из тех неуклюжих подростков, неуверенной в своей ценности.

Она остановилась на пересечении коридоров и полюбовалась на себя в зеркале, которое там покрывало стену. Её телесная краска была самого правильного оттенка весенней зелени, а её одевальщик искусно подчеркнул выпуклость её молодой груди лёгкой красновато-коричневой тенью. Её бледные волосы, сплетённые в замысловатый любовный узел, спиралью спускались вниз у неё за спиной. На ногах были тапочки из серебряных чешуек с изысканными красно-гранатовыми пуговицами.

«Совершенство, само совершенство», — сказала она, искренне довольная. Она сделала грациозный полупируэт и вздрогнула, увидев мальчика постарше, который смотрел на неё с благоговейным одобрением.

Он сразу же отвернулся и, к её замешательству и досаде, целеустремлённо зашагал прочь.

Она фыркнула и пошла дальше, слегка подавленная.

Время незаметно перенесло её в следующий день. Она разговаривала со своей подругой Лоялуиз. «Я обернулась и он сразу притворился, что не пялился на меня. Вот чокнутый».

Лоялуиз, нынешняя лучшая подруга Эрриэнжел, была простой девочкой. Не будь её родители эстетически консервативными, она уже вылепила бы из себя близнеца Эрриэнжел. Но она компенсировала свою обыкновенную внешность прекрасным характером и живым умом, поэтому, у неё было почти столько же друзей и поклонников, как у Эрриэнжел.

«Кто он?» — спросила Лоялуиз.

«Не знаю».

«Как выглядит?»

Эрриэнжел задумалась. «На несколько лет старше нас. Невысокий. Кожа — смуглая, прямые черные волосы. Приятные черты лица, возможно, если улыбается».

«Его одежда?»

«Я не обратила внимание, во что он был одет».

Лоялуиз скрытно улыбнулась. «Ты никогда не обращаешь внимание; ты — лишком богата. Но я спорю, что его одежда была чуток поношена. Думаю, ты говоришь о Гэрсо-Яо, проект по бедности этого сезона». Каждый год школа даровала стипендию достойному ребёнку одного из множества Войтаунов Дильвермуна. Некоторые из них сделали выдающуюся карьеру; большинство же вернулись к тёмным коридорам.

Эрриэнжел сразу стало интересно. У неё никогда не было поклонников из бедных; в действительности, она не знала никого из бедняков. Каково это будет — иметь неимущего любовника? Годом прежде, когда она впервые выказа интерес в этом предмете, её полуотец нанял для неё дорогую и эксклюзивную сексуально-обучающую службу. Привлекательные молодые мужчины и женщины, которых служба направила к ней домой, доставили ей удовольствие, но их разрозненные умения стали надоедать. Правда ли, что бедняки занимались любовью с возбуждающей степенью грубости? Были ли их простые удовольствия сильнее из-зи их простоты? Но… возможно Гэрсо-Яо не был её обожателем — почему он ушёл так поспешно?

«Я спугнула его?» — громко поинтересовалась она.

Лоялуиз засмеялась. «Может быть. Или, может быть, у него просто нет времени для тебя. Я слышала, он — серьёзный трудяга. Всё время учиться. Полный решимости. Понимаешь».

«Понимаю…»

Время унесло её на неделю вперёд.

Она нашла Гэрсо-Яо в сенсориуме, он был в инфо-погружении. Было поздно и они были почти одни в огромной комнате с низким потолком. Лишь несколько кабинок были освещены, указывая на присутствие других ответственных студентов. Она встала позади его кабинки и смотрела на него. Он полулежал на диване инфо-погружения. Глаза его были закрыты, выражение лица — отсутствующее, смягченное каким-то чуждым чувством. Ей стало интересно, где он был, на что смотрел. Его рот был хорошо очерчен, а за губами блестели крепкие зубы, очень белые. Она скользнула в кабинку и потрогала его, пробежалась пальцами по резким изгибам скул под смуглой, упругой кожей. В этом соприкосновении было что-то невыносимо интимное, каким-то образом усиленное его бессознательным одобрением.

Она подняла глаза и выглянула через перегородку кабинки. В зале никто не двигался. Проктор ушла из стеклянной будки у дальнего края; возможно, пошла за чашкой стимулятора для долгих часов, оставшихся от её смены.

На Гэрсо-Яо была белая рубашка, распахнутая у горла. Его грудная клетка была гротескно широкой, словно его предки прибыли на Дильвермун с какого-то мира с разреженной атмосферой. Она скользнула руками под рубашку, дотронулась до его ключиц, врезанных в плоские ленты мышц.

Она ещё раз мельком глянула в зал, а затем сбросила свою блузку. Она оседлала Гэрсо-Яо, сердце глухо билось, весёлое и напуганное её собственной смелостью, и отсоединила контактную полоску, которая застёгивала его рубашку. У неё не было четкой идеии, что она собирается делать; она действовала в состоянии безрассудного побуждения — знакомой и удобной манере поведения.

Что теперь? На самом деле она не хотела будить его; она лишь хотела добавить чуточку содержания к своим несформированным фантазиям. Она наклонилась вперёд и легда грудью на его грудную клетку, её голова оказалась во впадинке у его плеча.

У него был слабый, едва заметный запах пота, совсем не противный. Она закрыла глаза и перенесла на него побольше своего веса.

Мэмфис смотрел из её глаз, пока она их не закрыла. После этого он направил зонд так, чтобы смоделировать отдельную точку обзора, которую он поднимал, пока они оба не заполнили экран, её стройное, бледное тело, очерченное его смуглостью. Здесь он секунду помедлил. Он вернулся к обратной съёмке, продолжил поднимать смоделированную точку обзора и, в конце концов, Эрриэнжел и Гэрсо-Яо стали просто смутным пятнышком в геометрическом лабиринте сенсориума, единственными двумя, которые делили кабинку в этом обширном, пустом пространстве.

«Славный кадр», — сказал Тэфилис — обычная колкость, встроенная в его голос.

Мэмфис проигнорировал его. Эрриэнжел дала ему этот образ; но именно его талант подсказал, как смысл этого мгновения может быть прояснён тем, кто, возможно, однажды испытает эту любовь… или прояснён настолько, насколько это возможно, для тех, кто был не способен любить. Тэфилис был одним из этих горемык, но он был хорошим ненавистником.