ГЛАВА 4

Сайфер с трудом взял себя в руки, чтобы не наброситься на официантку и не выхватить у неё поднос. Запах еды буквально сводил его с ума. Ему хотелось, подобно дикому зверю, вгрызться зубами в содержимое тарелки, так что пришлось призвать на помощь всё самообладание. Он поражался своей выдержке, а ещё больше — тому, почему ему так важно вести себя в рамках приличий.

Чтобы больше никогда в жизни не испытывать унижений.

«Ты всего лишь жалкий ублюдок. Дикарь. Неотёсанный и отвратительный дикарь. Неужели кто-то полюбит такую тварь?» — отчетливо зазвучал в голове голос Сатары.

Сидевшая напротив Симона ела изящно и даже церемонно. Её явно обучали хорошим манерам, и Сайферу отчего-то не хотелось, чтобы она, как и весь остальной мир, осуждала его и считала чудовищем. Прежде его не заботило, что о нём думают другие.

До сих пор.

Словно услышав его мысли, Симона протянула руку и положила ему на плечо, поверх выжженных слов клятвы.

— Сайфер, я же знаю, что ты голоден. Со мной можешь забыть о приличиях. Налетай.

Ничто и никогда ещё так глубоко его не трогало. И ни одна женщина не казалась ему столь красивой. Эти отблески света в её волосах и карие глаза, горевшие силой духа — неосязаемой, но ощутимой... Всё это здорово сбивало с толку.

Он столько раз срывался на неё, а она просто терпела — совсем как он в Тартаре. Что бы с ним ни делали, как бы ни пытались его сломать, он выстоял перед всеми ухищрениями. Как и Симона. Только в ней жило добро. Она не стремилась причинять вред другим.

Даже ему.

Она была сама доброта.

Именно по этой причине Сайфер преисполнился решимости не поддаваться дикой стороне своей натуры.

— Я в порядке, — пробормотал он, поднимая вилку.

Симона молча смотрела, как Сайфер дрожащей рукой подносит ко рту мясо. Его голод и желание наконец-то насытиться были заметны невооружённым взглядом. Она не понимала, почему он сдерживается, когда совершенно очевидно, что ему хочется набить полный рот. На его месте она бы пихала в себя еду горстями и глотала не жуя.

Но не он. Он словно пытался кому-то что-то доказать. Словно по какой-то непонятной Симоне причине ему обязательно было соблюдать манеры за столом.

Покачав головой, она решила сосредоточиться на содержимом собственной тарелки. Это давалось ей непросто, учитывая невероятную ауру Сайфера, его притягательную силу и мощь. Единственным желанием Симоны было протянуть руку и очертить пальцами контур его идеальных губ.

Он казался прекрасным хищником, поймавшим свою добычу.

Однако самое интересное началось, когда он попытался откусить от устричной раковины. На его лице отразилось очаровательное и совершенно мальчишечье недоумение.

Подавив смешок, Симона встала и обогнула стол.

— Устриц не едят целиком.

— Тогда как же? — нахмурился он.

— Давай покажу. — Забрав у него устрицу, Симона взяла маленькую вилку, лежащую возле его тарелки. — Отделяешь мякоть от раковины, подносишь к губам и даешь ей соскользнуть в рот, потом глотаешь, только не жуя.

— Почему это?

Симона уставилась на вполне безобидную на вид устрицу, и ей показалось, что она все ещё чувствует во рту вкус той, что однажды случайно разжевала. Противно — это еще слабо сказано.

— Ну, они вообще-то скрипят и довольно отвратительны. Но если хочешь, можешь сам попробовать.

Замерев, Сайфер смотрел, как она кладет на мясо капельку соуса табаско. Запах Симоны кружил ему голову, напоминая, что он уже несколько столетий не прикасался к женщине.

Странно — раньше за гневом и жаждой мести он об этом не думал. Даже не замечал женщин на улицах, по которым рыскал в поисках даймонов, способных открыть ему дверь в Калосис.

А теперь его жгло давно забытой болью. Ему хотелось взять Симону за руку, облизнуть подушечки пальцев, чтобы ощутить солоноватый вкус кожи, а потом уткнуться носом в изгиб шеи, чтобы вдыхать её аромат, пока весь не пропитается им.

Отчего-то от одной лишь мысли, что Симона прикоснется к нему, пусть даже мимолетом, он возбуждался, как никогда в жизни. Ему хотелось зарыться пальцами в её непослушные кудри, упрямо сопротивляющиеся любым попыткам Симоны их укротить. Он представил, как во время секса эти пряди рассыпаются по его груди. Интересно, в самом ли деле они такие мягкие, как выглядят?

А её губы?

Охотно ли она примет его в свое тело?

Сайфер заставил себя отвести взгляд и выбросить из головы эти бредни. Такая женщина, как она, подобным образом к нему никогда не притронется. Он животное и прекрасно это знал. Слишком долго он находился в одиночестве, вынужденный искать пути выживания. Нежность для людей, а не для скотоса-отступника, который через пару недель должен вернуться в преисподнюю.

«Не вздумай размякнуть. Не ослабляй бдительности».

Рано или поздно он снова окажется в Тартаре во власти Аида. Ему потребовалась целая вечность, чтобы стать выносливее и не чувствовать плети со стальными шипами, которыми хлестали его тело. Вечность, чтобы не поддаваться на беспощадные игры разума, которые обожал Аид.

Нынешний покой мог лишь ослабить Сайфера, когда он вернется назад.

Тогда ад покажется ему и вовсе невыносим. Этого нельзя допустить. Там и так достаточно скверно. А уж по сравнению с сегодняшним комфортом...

Неудивительно, что Аид согласился отпустить его на месяц. Бог подземного мира знал, насколько мучительным покажется Сайферу наказание после того, как он вкусит свободы.

Ублюдок.

Поджав губы, Сайфер выхватил устрицу из рук Симоны.

— Я не ребёнок. Могу и сам о себе позаботься.

Симона опустила голову, чувствуя раздражение из-за столь быстрой перемены его настроения. На секунду ей показалось, что он уже почти готов стать... ну, милым.

Должно быть, и впрямь показалось.

— Ладно, — вздохнула она, взмахнув руками. — Как скажешь.

Возмущенная его грубостью, она вернулась на место и молча доела свое блюдо.

Ну и как с ним вообще общаться? Она в жизни не встречала настолько угрюмого типа, бесящегося при малейшем намеке на доброе отношение. Он напоминал ей того ужасного Скотта Мерфи из её детства...

Сердце ёкнуло при воспоминании о мальчишке, оказавшемся, когда ей было одиннадцать, в том же приюте. Злобный и дикий, он мало походил на человека.

В девятилетнем возрасте его забрали у родителей и передавали из одной приемной семьи в другую, потому что никто не мог с ним справиться. Затем он сменил целую череду приютов, которые так же торопились от него избавиться.

В приюте Симоны никто, включая персонал, не переносил парня на дух. Он вечно ввязывался в драки и издевался над всеми, даже над Симоной, которая искренне пыталась с ним подружиться. Он высмеял её, а затем укусил так сильно, что пришлось накладывать швы — на левом предплечье до сих оставался шрам. Из-за этого и прочих подобных выходок он почти всегда был наказан, пока однажды таинственным образом не исчез посреди ночи.

Спустя несколько дней его тело в пижаме обнаружили в подвале спортзала. Очевидно, он отправился туда и перерезал вены.

Ему было всего одиннадцать.

Эта страшная новость очень расстроила Симону, но, когда она в тот же день подслушала разговор двух учителей, её печаль превратилась в настоящую скорбь по ребёнку, у которого не оставалось выбора в жизни, кроме как покончить с ней.

— Ужасно, что мальчик так закончил, но учитывая случившееся с ним в детстве, у него практически не было шансов.

— А что произошло?

— Разве ты не знаешь? Служба опеки забрала его, потому что мать сидела на героине, а отец торговал наркотиками. Однажды он разбил Скотту голову за то, что мальчик помешал заключить очередную сделку — бедный ребенок умирал от голода и осмелился попросить бутерброд. Тогда-то к делу и подключились государственные службы. С тех пор отец пытался вернуть над ним опеку. В тот день, когда Скотт исчез, мы как раз сказали ему, что утром он приедёт за ним и отвезет его домой. Похоже, мальчик решил умереть, лишь бы не возвращаться в этот ад...

Тогда Симона получила один из важнейших уроков в своей жизни. Не суди других, пока не знаешь всех обстоятельств. Как бы отвратительно ни вели себя окружающие, иногда у них может быть серьёзная на то причина. Конечно, некоторые люди просто злы и подлы от природы, но далеко не все.