80

открывалось широкое желтое поле колосящейся ржи. При

рода навевала тоску, грусть и скуку. И мне было тоскливо,

грустно и скучно. Мы никуда не ходили, и дядя с утра

занялся рисованием. Он выглянул в окно и что-то невнятно

хмыкнул про себя. Потом взял кусок ватманской бумаги и

краски.

— Дядя, неужели тебе интересно рисовать эту гряз

ную дорогу? — изумился я. — Что в ней красивого?

— А почему бы и нет? — откликнулся дядя. — Вот по

годи, пока я окончу.

Дядя быстро заработал кисточками, от времени до вре

мени пристально поглядывая в окошко. Через час картина

была готова. Я взглянул на нее и ахнул. Предо мной

лежал прелестный акварельный пейзаж, и даже эта гряз

ная, разбитая дорога выглядела на нем какой-то глубокой

и интересной. Дядя с улыбкой наблюдал эффект, произ

веденный на меня его работой, и затем прибавил:

— Художник может и из грязи сделать чудо красоты.

В живописи важно не только то, ч т о нарисовано, но и

к а к нарисовано. То же и вообще в искусстве.

Тогда я не вполне осознал значение этих слов. Сколько

раз позднее я имел случай убедиться в их глубокой пра

вильности!

От того далекого счастливо-детского лета у меня со

хранилось одно яркое воспоминание.

Однажды дядя Миша пошел с нами в большую прогул

ку. Мы долго бродили по полям и лугам, окружавшим

Мазилово, долго продирались сквозь чащу густого леса,

весело сбегавшего к Москва-реке, долго шли вверх по

течению вплоть до села Крылацкого. По дороге мы зашли

в сторожку лесника, где выпили по стакану молока с вкус

но пахнущим черным хлебом. В Крылацком мы купили

в лавочке мятных пряников. Потом двинулись в обратный

путь и на полдороге, у реки, решили сделать маленький

привал для краткого отдыха. Нас было четверо старших

ребят, и мы вволю побродили босыми ногами в воде и на

сладились вдоволь, швыряя камешки «блинками». Когда

мы, наконец, очнулись и подумали о продолжении пути,

дяди Миши на месте не оказалось. Вначале мы решили,

что он находится где-нибудь за прибрежными кустами и

с минуты на минуту вернется. Однако наше ожидание не

оправдалось. Прошло минут пятнадцать — дяди Миши не

было. Прошло полчаса — дяди Миши не было. Прошел

81

час — дяди Миши все не было. Мы не знали, что подумать.

Уже вечерело, а до дому еще было далеко. Вдобавок, мы

толком не знали дороги, да и дорога-то пролегала через

большой темный лес, итти по которому сейчас, на закате

солнца, было жутковато. Ну куда же все-таки мог девать

ся дядя? Мы кричали ему, звали его, просили откликнуть

ся — без всякого результата. Мы тревожно обходили близ

лежащие кусты и полянки — тоже без всякого результата.

Дядя точно сквозь землю провалился. Смущенные, встре

воженные, с заметно упавшим настроением, мы, четверо

клопов, устроили тут же на берегу «военный совет» и под

вели итоги.

— Не могли же черти его унести! — полусерьезно, по

луиронически воскликнул я.

— Конечно, нет! — откликнулась Пичужка. — Но что

же все-таки делать?

— Что делать? — несколько задорно повторил я. —

А вот что! Я—самый старший, я и поведу вас домой. А вы

слушайтесь и идите за мной. Только чтобы не отставать

и не нюнить! И когда через лес пойдем, чур не бояться!

Все поклялись, что не будут ни отставать, ни нюнить, ни

бояться, и затем наша маленькая партия решительно

тронулась в путь. Едва, однако, мы успели сделать шагов

тридцать, как вдруг на повороте тропинки перед нами

предстал... дядя Миша, взъерошенный больше, чем обык

новенно, с какой-то примятой бородой, но сам собой, соб

ственной особой. Мы все с восторгом бросились к нему.

— Где ты пропадал? Куда ты девался?

Дядя с улыбкой смотрел на нас.

— Никуда не девался! Я все время тут был.

— Не может быть! Мы все кругом обыскали.

Но дядя был совершенно прав. Оказывается, ему при

шла в голову мысль проверить наши детские мужество и на

ходчивость. Пока мы играли в воде, он спрятался за близ

лежащими кустами и оттуда внимательно следил за всеми

нашими действиями и словами. Он слышал все, в том чис

ле и мое восклицание о том, что не могли же унести его

черти. Когда мы тронулись в путь, дядя решил, что опыт

закончен.

— Выдержали экзамен, ребятки, — как-то особенно мяг

ко проговорил дядя и с непривычной нежностью погладил

меня по голове.

Мой дядя М. Л. Чемоданов.

Впрочем, дядя Миша был не только чудесный дядя, ко

торый вносил столько радости и оживления в дачную

жизнь своих детей и племянников. Дядя Миша был дейст

вительно замечательным, глубоко одаренным человеком,

которому, как это в старое время часто бывало на Руси,

не повезло в жизни, но который внес свою несомненную

лепту в подготовку революции 1905 года. И теперь,

оглядываясь назад, мне хочется воздать ему должное и

заслуженное.

Дядя Миша происходил из вятских лесов, где отец его

был сельским священником. Он принадлежал к той породе

мятежных поповичей, которые дали России Чернышевского

и Добролюбова. В детстве я этого не понимал, но сейчас,

вспоминая наружность дяди Миши, я склонен думать, что

в жилах его была изрядная примесь крови местных вотя

ков. Родился дядя в 1856 году. На медные гроши кончил

вятскую гимназию, пробиваясь главным образом уроками

и разрисовкой декораций для любительских спектаклей.

В 1876 году дядя поступил на медицинский факультет

Московского университета, который кончил только в

1882 году, с запозданием против нормы на два года. Это

запоздание проистекало отнюдь не из лени. Наоборот, оно

явилось результатом усердия, большого усердия дяди

в том деле, которому он отдал лучшее, что в нем было, —

усердия в борьбе за освобождение России от ига самодер

жавия.

Талант художника обнаружился у дяди с раннего дет

ства. Он рисовал в гимназии, он рисовал в университете.

От природы он был наделен острым, ядовитым карандашом

художника-карикатуриста, и Салтыков-Щедрин с ранней

юности стал его идеалом и вдохновителем. Молодому Че¬

моданову хотелось стать в карикатуре тем, чем великий

сатирик был в литературе. На первых порах судьба ему

как будто бы благоприятствовала. Карикатуры дяди Миши,

направленные против профессора химии Морковникова, с

которым в конце 70-х годов московское студенчество вело

борьбу, в немалой степени способствовали уходу профессо

ра и вместе с тем создали известность их юному автору.

Результатом было приглашение работать в юмористических

журналах тогдашней Москвы. В начале 1880 года дядя

Миша становится сотрудником сатирического органа

«Свет и тени», издававшегося Н. Л. Пушкаревым. Он

страшно увлекается этой работой и, наряду с медицинской

84

учебой, просиживает ночи над бьющими, остро отточен

ными карикатурами на животрепещущие темы. Тем

сколько угодно, а вдохновение молодого художника по

истине неиссякаемо. Но чем злее, беспощаднее становится

карандаш карикатуриста, тем свирепее делается царская

цензура. И, наконец, с высоты бюрократического Олимпа

внезапно раздается удар грома.

Вскоре после убийства Александра II, произведенного

террористами-народовольцами 1 марта 1881 года, дядя

Миша помещает на страницах «Свет и тени» прогремев