- Да. Он включил в круг своих занятий кубические уравнения. Но и Аль-Махани не сумел решить задачу Архимеда о делении данного шара плоскостью на сегменты с данным отношением объемов.

- Ибн Аль-Хайсам?

- Он...

- Аль-Кухи?

- Это...

- Абуль-Джуд?

- Все далеки от полноты.

Потрясенный Зубейр начал трезветь. Втянув голову в плечи, потер виски ладонями и, не отрывая их от висков, как бы выражая этим ужас, уставился снизу вверх на Хайяма:

- Не слишком ли дерзко... я бы сказал - самонадеянно, даже хвастливо, звучит подобное заявление в устах молодого, еще никому не известного ученого? Вы покушаетесь...

- Но ведь наука не может стоять на месте, - смущенно сказал Омар. - Кто-то должен продолжать начатое другими и открывать новое. А? Известность же мне не нужна. Я хочу знать истину, и только.

Зубейр уронил ладони:

- Истину? (Зачем она тебе, сопляк ты этакий?) Аристотель, Эвклид, Аполлоний…

Омар поскучнел, махнул рукой. О чем и зачем говорить с такими? Ишь, ловкач! Запомнил несколько громких имен и, совершенно не зная, что за ними, пытается пустить пыль в глаза. Не на того напал. Морочь других. Он никогда не зайдет в их медресе. Неужели нет в Самарканде настоящих ученых? Ну, положим, старых истребили, разогнали, - должна же быть пытливая молодежь, где-то здесь живут математики, непохожие на преуспевающих торговцев?

Они, конечно, есть. И он их найдет.

- Прощайте. Некогда. Надо работать.

- Нет, что вы! Зайдемте. Отведайте нашего хлеба.

- Спасибо. В другой раз...

- Хм! От кого тут пахнет вином? - принюхался Зубейр.

Это было сделано так неожиданно и так неумело, грубо-неуклюже, что Омар чуть не прыснул. Но, сообразив, зачем, с какой целью это сделано, он сразу утратил охоту смеяться.

- От меня, - смиренно ответил Хайям, зеленый от злобы. - Что поделаешь? От одних пахнет вином, от других... - он произнес в рифму известное слово. Вот так, собрат, товарищ по ремеслу.

Общаясь с дураком, не оберешься срама,

Поэтому совет ты выслушай Хайяма:

Яд, мудрецом предложенный, прими, -

Из рук же дурака не принимай бальзама.

Бедный Омар Хайям еще не знает, что есть негодяи похуже Зубейра. Но, даст бог, со временем узнает...

- Ну, как? - взволнованно спросил Юнус, когда Омар удалился, - дворецкий прятался во дворе медресе.

- Как, растак, разэтак! - накинулся Зубейр. - Гнус ты несчастный! Почему убежал? - И сдержавшись: - Плохо наше дело, брат. Умен, проклятый. Эх! Раз уж он выпил, как ты говоришь, у муга чашу вина, значит, этим не брезгует. Затащить бы в келью, упоить - и натравить мухтасиба. Срам! Судья наутро же выгнал бы его на улицу.

- Мы-то сами... не ахти какие трезвые.

- Зато - доносчики. Давно известно: вера доносчику. А нетрезвые... что из того? Выпей ты хоть целый хум вина, хоть захлебнись, в него свалившись, - кому от этого хорошо иль худо? Ты нуль. Омар же Хайям - единица. Вот ты, например: даже сомлел от удовольствия, когда узнал, что выпил с устатку Хайям. И тебе, конечно, и в голову не приходит, что сам - сплошь ошибка, неудача природы. Скажи, чем досадил Омар Хайям ничтожному дворецкому Юнусу? Ничем. Ты просто завидуешь ему. Его уму, его красоте.

- Ну, ну!

- А, ты возмущен? Видишь. Ты, олух, не способен даже понять, отчего недоброжелателен к нему.

- Себя бичуешь! - прошипел Юнус. - Разумеешь?

- Разумею, - буркнул Зубейр. - Омар Хайям, Омар Хайям! Что нам делать с тобою?

Юнус:

- Ума не приложу! Я подкинул жабу в жилье, чтоб напугать, - и только доставил ему удовольствие. Наблюдает, смеется, собачий сын.

- Природовед.

- Надо было кобру подкинуть.

- Он бы заставил ее ловить мышей. Слушай, ты сам - не лучше кобры. Ты носишь еду - можешь его отравить.

- Что ты, господь с тобою! У меня - жена, дети. Я жить хочу.

- Жить? Стой! - Зубейра затрясло, как в лихорадке. Дурак-то дурак, но не совсем он дурак. - Пусть пишет свой трактат. Ты ему пока не мешай. Напишет - украдешь и мне отдашь. Я тебе хорошо заплачу.

- Триста... Триста пятьдесят золотых динаров.

- Будут.

Алгебра, алгебра, алгебра!

Альмукабала.

Пиши, любезный. Пиши свой трактат...

Но Омару не хотелось писать. В голове пусто. Он перелистал рукопись и бросил ее. «Перенести вычитаемые члены уравнения в другую его часть, где они становятся прибавляемыми»... «Взаимно уничтожить равные члены в обеих частях уравнения»... «Коэффициент при старшем члене уравнения приводится к единице»... Чепуха! Детский лепет. Пока что ничего примечательного. Все это есть у его предшественников. Но и без них, этих простых задач, трактат будет неполным, поскольку он должен служить повседневным руководством в спорных делах.

Самое сложное - впереди. Он вплотную подступил к третьему разделу трактата. В голове четко обозначилась цель: построение корней нормальных форм уравнений третьей степени.

Но ему не хватало живых примеров, - как человеку, засидевшемуся в наглухо закрытой комнате; не хватает свежего воздуха.

Омар сказал об этом судье.

- Понимаю, - кивнул Абу-Тахир. - Что ж. Поедешь завтра со мною за город. Побываешь в садах, в полях. Наберешь, - усмехнулся он с горечью, - столько живых примеров, что хватит на десять трактатов.

- Хорошо. И еще: Али Джафар просит нанять ему в помощь двух-трех работников. Ему одному не управиться к зиме с дровами.

Абу-Тахир внимательно пригляделся к нему:

- А мог бы. Ну, ладно. Скажу дворецкому, наймет.

Вернувшись к себе, Омар обнаружил девушку с открытым лицом. Служанке это не возбраняется. Она занималась уборкой. Ясное личико, простое и чем-то родное. Чем-то очень отдаленно напоминающее лицо Ферузэ. Он и внимание обратил на нее потому, что заметил какое-то сходство с Ферузэ. Ах, Ферузэ! Неужели она будет преследовать его всю жизнь? Наверно, Ферузэ в юности была такой же незатейливо-хорошенькой, милой. Была. Он помнит. Но Ферузэ - крупнее, дороднее, а эта - совсем уж крохотна. И рост маленький, и рот, и носик; ручки, ножки - вовсе детские. Только глаза - большие, золотисто-карие, с каким-то особенным разрезом. И взгляд - взрослый, серьезный. Даже какой-то больной. Будто она сейчас закричит. Поэтому трудно понять, сколько ей лет: может, двенадцать, а может, и все восемнадцать.

Все женщины, которых знал Омар, были старше его. Видно, потому он так рано повзрослел.

- Как тебя зовут?

- Рейхан.

...Отбивалась она не слишком упорно. Похоже, он тоже пришелся ей по душе. И вдруг оттолкнула его, произнесла лихорадочным шепотом:

- Дашь золотой - приду к тебе ночью...

- Золотой? - Он выпустил ее из рук. - Зачем тебе золотой? - спросил он удивленно.

- Как зачем? - удивилась она в свою очередь. - Всегда пригодится. Жалко? Или денег нет?

- Деньги есть. Не жалко, - смущенно сказал Омар. - Но... - Одета, обута, сыта, есть крыша над головой. Зачем, ей деньги? Чтоб утолить природную жадность? И как, во сколько оценить вихрь чувств, забурливших в нем? Их на динары не переложить. - Видишь ли, я до сих пор... платил за любовь любовью. Не знал, что ее можно купить за деньги. Теперь буду знать.

Рейхан уставилась ему в глаза своими яркими, необыкновенными глазами. «Златоглазое чудовище, - подумал Омар, вновь загораясь. - Нет, я тебя не упущу. Золотой? Получишь».

- Я... хочу собрать на выкуп. - Она расплакалась. - Выйти из рабства... вернуться домой, в Ходжент.

Вот оно что! Омар потемнел, сгорбился, устало опустился на тахту. Да. Ведь есть еще и эта сторона жизни. Хорошо, он обменял в бане, чтоб легче было хранить, часть своих дирхемов на динары. Тридцать пять серебряных монет за золотую. Омар подозревал, конечно, что веселый муг его обжулил. Ну, бог с ним. Обойдемся. Не пропадем.

- Я дам тебе пять золотых, - сказал он угрюмо. - А ночью... можешь не приходить.