...Жутко и радостно бывало звездными ночами на крыше медресе! Небо казалось огромной черно-синей глыбой стекла, осыпанной кристаллами. Звезды час от часу перемещались слева направо, снизу вверх, и справа налево, сверху вниз, вокруг всегда неподвижной Полярной звезды. Омар, сам не свой, дрожал, затерянный в этой прозрачной холодной бездне. Откуда и куда несутся звезды? И почему? И что за ними?

В коране просто: по воле аллаха. И все тут. Но почему же каждое созвездие имеет свои диковинно-затейливые очертания? Здесь видна скорее прихоть случая, чем чья-то разумная воля. Разум - соразмерность. И он расставил бы звезды в определенном порядке, соблюдая точность и повторимость расстояний. Но звезды рассыпаны как попало.

Уже одно это вселяет в душу горечь сомнений.

- Хочу спросить, - сказал как-то Омар, когда они вдвоем с шейхом закончили наблюдения за созвездием Близнецов (вот их-то действие вполне благоприятное).

- Спрашивай.

- В коране говорится: аллах сотворил семь небес, одно над другим, и нижнее небо снабдил светилами, поставив их для отражения дьяволов. Так?

- Сура шестьдесят седьмая, стих пятый, - отметил дотошный шейх.

- И еще говорится: бог, создавший небо, может его остановить и низвергнуть на землю. Но Аристотель пишет, что небо никем не создано и не может погибнуть. Оно вечно, без начала и без конца, и нет силы, способной заставить его двигаться не в ту сторону.

- Трактат «О небе».

- Выходит, - господи, помилуй! - аллах... тут ни при чем? Кому верить? Ведь Аристотель жил почти за тысячу лет до пророка.

- Сказано древними: «Все подвергай сомнению. Ибо сомнение - корень познания». И еще сказано: «Пересекай море, но поглядывай на берег», - ответил шейх смущенно. - Как правоверный, ты должен верить корану. Ибо он ниспослан в объяснение всех вещей. Но здравый смысл...

- Вот именно! Здравый смысл. Однако он, - простите, учитель, - не приемлет и вечность с бесконечностью. Это уму непостижимо. Кто-то из старших пишет: «Из ничего - ничто». Все имеет свое начало. А у Вселенной его нет. Как это понимать?

- Ага! - воскликнул шейх со смехом. - И тебя стукнуло, сын мой? Над этой загадкой много людей ломало голову до нас. Раз уж возник такой вопрос, человек не перестанет пытать: почему? Ответа - нет. Отсюда и всякое сумасбродство.

Горько Омару. Оттого, что этот сверкающий мир, хоть и кажется близким, рукой подать, остается все же недоступным. Что толку, что знаешь название той или иной планеты, звезды? Побывать бы на ней. Увидеть возле, потрогать.

В коране сказано: бог опустил с горных небес на землю огромную лестницу, по которой дух и ангелы восходят к нему. Найти бы ее! Но она - для небожителей. Людей и чертей, говорится в коране, задумавших влезть на небо, встретит яркий зубчато-мелькающий пламень. Так-то. Человек приравнен в священной книге к черту. Может, не зря вопрошал хмельной старичок Мохамед в Баге-Санге: «Во имя бога - это во благо тому, кто верит в бога? Или во зло?»

- Зайдем ко мне, - предложил шейх Назир. - Я дам тебе «Алмагест» Абуль-Вафы Бузджани. Он был из этих мест. Гордись, твой земляк. В этой книге он излагает учение румийца Птолемея о планетах. И еще я тебе дам «Звездный канон» Абу-Рейхана Беруни. Его вещь - посерьезнее. Беруни намекает на вращение Земли. Хотя, правда, еще индус Арьябхата писал пятьсот лет назад, что она вертится вокруг своей оси и вокруг солнца. Читай на досуге, может, найдешь у них ответ на те вопросы, что тебя тревожат. Впрочем, вряд ли. Их самих многое сбивало с толку. С одной стороны - коран, с другой - истинное знание. И бейся, мечись между ними, как можешь. Видел пьянчуг? Пить грех, и хочется пить. Потому - разлад в душе.

Шейх Назир Мохамед Мансур - ученый известный, и Омара удивляло, что не купит он или не снимет себе хороший дом, живет в келье при медресе, как малосостоятельный приезжий ученик. Но зато, наверное, келья у него громадная, светлая, вся в коврах.

...Он чуть не упал, увидев келью шейха! Крохотная комнатушка. На земляном полу ветхий коврик. В одном углу - свернутая постель, в другом - сундучок, должно быть, с книгами. В нише - поднос, щербатые чашки-плошки. И все.

- Ты, конечно, проголодался, - сказал заботливо шейх. - Вот хлеб, вот дыня. Перекусим.

Перекусили. Дыня оказалась сочной, спелой, пахучей.

- У нас в Баге-Санге есть работник. - Омар рассказал о старичке Мохамеде, о его дырявом сарае. - Ну, он человек недалекий, несчастный. А вы-то умный, ученый... - Омар окинул унылым взглядом убогое жилье наставника и стесненно пожал плечами.

- Ум, - вздохнул шейх Назир. - Он удобен в известных пределах. Мало ума - плохо. Много ума - еще хуже. Хорошо человеку среднего ума, которого ровно столько, сколько надо, чтоб человек был доволен собою и жизнью. У него нет сомнений, и он благоденствует. А мы с тобою... Сейчас мы смотрели с тобою на звезды. Вселенная неизмерима. И что перед нею наша нужда и наше благополучие?

- Лет семи я мечтал стать бродягой.

- И будешь им! Если захочешь...

Звезды неслись по кривой в бесконечность и сверкали по-прежнему ярко. Но, поскольку их было все равно не достать, Омар, забыв о звездах, обратился к делам земным, человеческим. К тому его побуждала плоть. Будь хоть трижды умен и учен, от животной сути своей никуда не уйдешь. Если, конечно, ты не худосочный калека.

К четырнадцати годам его будто подменили: раздался в плечах, огрубел, вырос в дылду. Это уже другой Омар. Невыносимо наглый, до жестокости драчливый и даже - глупый. Юнец все чаще заглядывался на соседских девочек и еще пуще - на взрослых женщин, на их животы и бедра. По лицу пошла красная сыпь.

Однажды в знойный полдень, не находя себе места, он забрел в отцову мастерскую. Она состояла из низких тесных помещений, где работали пожилые мужчины, старухи и отдельно - молодые женщины и девушки. Здесь шили палатки, полосатые, белые, черные: хлопчатобумажные - летние, шерстяные - для курдов, арабов, белуджей, цыган и даже шелковые - для знатных людей.

Его угораздило попасть на женскую половину. Работницы разом прикрылись. Лишь Ферузэ, вдова лет двадцати семи, осталась с открытым лицом. Она имела на это право: когда-то, еще девчонкой, Ферузэ носила хозяйского сыночка на руках.

Гранатово-румяная, с дивно густыми бровями вразлет, с черной порослью пуха на верхней губе, она воскликнула с радостным удивлением:

- Омар! Давно ты к нам не заглядывал. Совсем заучился? Смотри, как вырос, как похорошел...

И, смерив мальчишку темно-карими, с желтой искрой, умными глазами, смутилась, встретив его дурной, жадно-пристальный и требовательный взгляд, покраснела, опустила голову. Тугие губы ее задрожали, тугая грудь резко всколыхнулась. Должно быть, ей томно было сидеть с утра, скрестив ноги, и ощущать под истрепанным войлоком твердый выступ земляного, в глубоких выбоинах, пола.

Все! Теперь они уже не могли просто так разойтись. Он выжидательно топтался возле нее, между ними сразу возник безмолвный уговор. Руки Ферузэ тряслись. Она укололась большой иглой.

- Городской правитель заказал атласную палатку, - произнесла она тихо, со странной задумчивостью, прислушиваясь к чему-то в себе. - Сегодня утром закончили, - перешла Ферузэ на нежный шепот. И спросила внезапно охрипшим голосом: - Хочешь... посмотреть? Она в чулане.

Рот, искаженный страстью:

- Скорей! Ох, скорей...

Вот так-то. Звезды есть и на земле. Если поискать.

- И слава богу, - с усмешкой сказал Ибрахим, когда ему донесли о любовных похождениях Омара. - Он стал мужчиной. С Ферузэ? Не дурак! Это в сто раз лучше, чем с уличной потаскухой.

«Ну и ладно, - решили в мастерской. - Что хорошо хозяину, то хорошо и работникам. Лишь бы наших сестер и дочерей не таскал в чулан».

В шестнадцать лет Омар был уже взрослым мужчиной. К тому же хорошим лекарем, поваром и музыкантом. Астрономия? Знаем ее. Математика? Разбираемся в ней. Восточная философия? Она нам знакома. Ну, и коран, разумеется.