«Божественная комедия» Данте — лучшее описание этого древнего космоса в западной культуре, которое любопытно сопоставить с индуистской космологией, с различными взглядами в буддизме или даже с представлениями американских индейцев о «высших», «средних» и «низших» мирах. Я постараюсь развить и проиллюстрировать эти мысли в следующих частях данного эссе и в будущих выпусках «Американских размышлений».

Итак, наука голосует за материю, а человеческая история — за дух!

Когда я и большинство моих одноклассников, всего несколько месяцев назад так горячо утверждавшие, что человек произошел от обезьяны, но при этом регулярно посещавшие церковные службы, после двенадцати лет школы поступили на первый курс университета, то в числе наших недостатков было полное отсутствие сколько-нибудь серьезных познаний в человеческой истории и в области фундаментальных взглядов на человека и мир, лежащих в основе западной цивилизации и так великолепно описанных в «Божественной комедии» Данте. По окончании школы мы, даже если бы очень захотели, не смогли бы в общих чертах описать политическую, культурную или интеллектуальную историю западной цивилизации — впрочем, такое странное желание у нас и не возникало. За годы учебы мы не получили никакого внятного представления об интеллектуально-объективном взгляде на мир и сильно удивились бы, если бы узнали, что такое понятие вообще существует. В то время в наших головах были так перемешаны обезьяны и ангелы, деньги и карьера, алкоголь и девушки, что наше мировоззрение представляло собой невообразимую путаницу без какой-либо твердой основы. Окружавшая нас американская культура никак не могла прояснить этот сумбур, поскольку в ней не придавали серьезного значения подобным философским вопросам или глубокому разностороннему образованию. Если бы кто-нибудь заявил, что стремится к истине во всех областях человеческого знания, мы безусловно посчитали бы такого человека сумасшедшим.

Конечно, в различных традиционных церквях нам, вполне светским молодым людям, пытались внушить некоторые религиозные взгляды на человеческую природу и окружающий мир, в числе прочего такие «дантовские» понятия, как Бог, спасение, духовные миры (рай и ад), загробная жизнь, ангелы и т. п. Но после двенадцати лет формального школьного обучения и несмотря на все усилия наших учителей нас никак нельзя было назвать образованными, вдумчивыми или мудрыми людьми, которые осознавали бы свое место в мире и в истории. С психологической точки зрения мы, так сказать, болтались во времени и пространстве без всякой интеллектуальной опоры, что вовсе не мешало нам эмоционально и физически наслаждаться этой жизнью (в последующих выпусках «Американских размышлений» мы подробно рассмотрим такое положение). Когда время от времени возникала насущная потребность как-то осмыслить эту жизнь, мы просто старались применить к ней пестрый набор идей и понятий, усвоенных самостоятельно или вложенных в нас культурой, церковью, семьей, друзьями или школой. Хотя по окончании школы мы могли с умным видом произносить такие научные наименования обезьяньих предков человека, как «кроманьонец», «неандерталец» или даже Australopithecus africanus, наши познания в литературе, истории, философии и иностранных языках оставались самыми поверхностными. Если бы кто-нибудь упомянул в разговоре с нами Серафимов, Престолы и Начала [11], или спросил бы, как буржуазные ценности и идеи Просвещения в Америке повлияли на христианскую концепцию первородного греха и искупления, то мы бы ровно ничего не поняли и почувствовали себя круглыми дураками.

В сущности, мы не усвоили никакого зрелого, серьезного взгляда на мир, жизнь и историю человечества, поэтому наши взгляды могли определяться лишь общекультурным окружением и нашими личными пристрастиями. Такое положение мы воспринимали как само собой разумеющееся. Наш образ мышления во многом определялся идеями Века Разума и принципами науки; наше отношение к истине и знанию определялось американским прагматизмом; на наше восприятие природы повлиял романтизм XIX века и легенды об американских пионерах; наши понятия о счастье и общественных приличиях уходили корнями в XVII — XVIII века, как и многие ценности, интересы и особенности американского среднего класса, к которому мы принадлежали. Мы стали первым «телевизионным поколением» в истории Америки, что очень сильно повлияло на наше восприятие жизни и человеческих отношений. Тем не менее, мы чаще всего беспрекословно принимали донаучные учения наших церквей о высшем смысле человеческого существования. Мы просто бездумно плыли по течению американской жизни, барахтаясь в ее пестрой популярной культуре. Многое мы принимали на веру — с поправкой на личные вкусы, разумеется.

Более-менее бессознательно мы воспринимали материальный и социальный мир (ценности и нравы среднего класса, «американский образ жизни» и т. п.), а также жизнь души в человеческом теле как главную и единственно важную реальность. Мы с удовольствием допускали существование некоего высшего смысла, вроде Бога на небесах, но все это было весьма неопределенно и не представляло для нас никакого практического интереса. То, что Платон называл «миром теней», древние индийцы с их великой космогонией, космологией и хронологией (о которой мы не имели ни малейшего понятия) считали «майей», а в христианстве считается «падшим миром», мы бездумно принимали как безусловную жизненную реальность; все наши интересы и цели сводились к тому, чтобы преуспеть в этой жизни и получить от нее как можно больше удовольствия. В то время как наш школьный «дарвинизм» был простым ребячеством, наше дремучее невежество в области истории фундаментальных идей западной цивилизации было по-настоящему глубоким и основательным.

Пребывая в типичном для человека пассивном состоянии, мы не слишком волновались, что после смерти можем оказаться в одном из отделений ада, в чистилище или еще в какой-нибудь малоприятной области потустороннего мира «Божественной комедии». Мы просто считали себя скорее добрыми, чем злыми людьми, и постоянные пуританские размышления о собственных грехах были нам чужды. Материальный мир и «тысяча природных удовольствий, наследье плоти» [12] — просторные и комфортабельные дома, автомобили и вечеринки, бесконечные игрушки и предметы роскоши, счастливая семейная жизнь и прочное общественное положение, занятия спортом и отдых на природе — одним словом, популярная «Американская мечта» — все это казалось нам настолько явной и безусловной реальностью, что надежно предохраняло от размышлений и забот о каком-то ином мире (райском, адском или обезьяньем). Эмоциональные и физические наслаждения этого мира были для нас гораздо более реальными и важными, чем мировая история или философские идеи. Разве для счастливой жизни нужны какие-то идеи о природе человека или устройстве вселенной? В церквях мы получали готовые ответы на любые вопросы, могущие возникнуть в трудную минуту. Наслаждение жизнью («право на жизнь, свободу и стремление к счастью», по Томасу Джефферсону) — общепринятая цель человеческого существования — вовсе не требовало глубоких знаний или размышлений о жизни, казалось нам. Для наслаждения требовались доллары, много долларов! Такова была проза жизни. Не знание путей блаженства в мире Данте или природной иерархии в мире Дарвина, а только доллары позволяли добиться истинного успеха и счастья. И мы прекрасно знали, как следует воплощать эту популярную «Американскую мечту». В нашем духовном невежестве мы не могли взять в толк, для чего нам нужно серьезное мировоззрение, глубокие знания или мудрость. Мы хотели быть богатыми, очень богатыми и при этом наслаждаться своим богатством. Если бы кто-нибудь стал уверять нас, что следует стремиться к познанию и мудрости, мы бы просто не поняли, что это значит, и посмотрели бы на такого человека с большим подозрением.