— Думаю, что будет так, Михаил Гордеевич. Антанта не допустит, чтобы король Фердинанд по западную сторону Прута оставил последний кусок земли своего королевства. Германия и ее союзники, особенно Австро-Венгрия, воюют уже из последних сил. Русский фронт на пороге краха Последнюю точку в его развале поставил Петроградский совет с его председателем Бронштейном-Троцким Вы это осознали? Или еще нет?

— Осознаю, Дмитрий Григорьевич. Но верить, скажу честно, могу только разумом, но не сердцем.

— Сегодня, дорогой Михаил Гордеевич, это проза революционного разлива Нам уже не удержать от развала русскую армию. Наша задача сохранить ее боевое ядро, наше офицерство.

— Так говорил Верховный главнокомандующий генерал от инфантерии Алексеев.

— Да, именно он, Михаил Васильевич. Вы имеете сведения о том, что он создал подпольную Алексеевскую организацию, которая отправляет добровольцев из столиц, с фронтов, из тыловых гарнизонов на Тихий Дон?

— Знаю. Значит, наш добровольческий корпус тоже пойдет на Дон, на соединение с идущими туда алексеевцами?

— Только туда, на тихий сегодня Дон. Там боевой атаман Каледин, мой фронтовой товарищ. Дай бог, чтобы нам все это удалось.

— Позвольте спросить, Дмитрий Григорьевич, каким вы видите фронтовой добровольческий корпус?

— Называться он будет пока условно корпусом русских добровольцев. Бригад из двух, а то и трех. Во главе полков — только боевые командиры, такие как вы, Дроздовский. Вам быть бригадным начальником, хотя вы и в чине полковника.

— Благодарю за честь, господин генерал.

— Формироваться корпус будет через сеть вербовочных бюро. Оружие, боеприпасы, снаряжение, денежное жалованье сегодня может быть получено за счет фронта. Как будет завтра, скажу честно, не знаю.

— Какая бригада будет моей?

— Первая. Та, которая будет создаваться здесь, в Яссах. У вас есть на начало работы надежные люди?

— Конечно, есть, Дмитрий Григорьевич. Офицеры моего Замостского полка, фронтовики испытанные.

— Хорошо, свяжитесь с ними и вызовите их в Яссы. Моим приказом начальника штаба Румфронта вы получите соответствующие полномочия и документы.

— Особые условия работы, извольте спросить?

— О конечных целях создания вашей бригады добровольцев должны знать только самые близкие вам люди из числа офицеров. Для всех остальных должно быть известно, что бригада формируется как ударная часть нашего фронта И все.

— Будет исполнено.

— Михаил Гордеевич, на сегодняшнее утро у нас с вами все. Но вечером я вас приглашаю сюда же, на совещание офицеров Генерального штаба, которые находятся здесь, в Яссах.

— Позвольте узнать цель совещания?

— Конечно, знать надо ее вам заранее. Мы обсудим вопрос восстановления и спасения гибнущей России.

— России императорской?

— Разумеется, Михаил Гордеевич. Не нам с вами менять от политических потрясений жизненные идеалы…

Совещание в штабе Румынского фронта в один из последних ноябрьских дней 1917 года проходило в самом узком кругу генералов и офицеров, причисленных к корпусу офицеров Генерального штаба То есть выпускников Николаевской академии Генштаба разных лет. Если Щербачев носил погоны полного генерала, то есть генерала от инфантерии, то самый младший по чину Федоров — только капитанские погоны. Хотя фронтовиком он был уже достаточно бывалым.

Обсуждалось все: и власть Советов в Петрограде, и то, что Россия неизбежно выходила из мировой войны, предавая свое союзничество по Антанте, положение дел на Румынском фронте, пока еще не распавшемся, хотя и распропагандированном, массовое дезертирство под видом оставления воинских частей «по надобности», положение офицерства, сотнями изгоняемого или уходящего из полков.

По всему было видно, что сам Щербачев сильно колебался в определении мер в вопросе «восстановления и спасения гибнущей России». Такие же колебания проявляли и почти все другие генштабисты в генеральских чинах, участники тайного совещания. Их, убеленных сединами генералов со стажем государевой службы в не один десяток лет, можно было понять.

Одно дело — отдать приказ пойти в бой на фронте, когда перед тобой враг явный, враг твоего Отечества. Здесь было ясно каждому и всем: за тобой Россия-матушка.

Другое дело — отдать такой же приказ на российской земле, выступить с оружием против своих же сограждан, пусть и обезумевших от революционных страстей. Как, скажем, можно было поднять руку на своего же солдата-фронтовика? Не дезертира или мародера, а на того вчерашнего мужика-крестьянина, опьяневшего от митинговых речей? Где здесь та же Россия-матушка?

Говорили много о фронтовом добровольчестве, о Белых отрядах, которые создавал опальный Верховный главнокомандующий генерал Алексеев. Но арена его деятельности была пока в столицах — и в городе на берегах Невы, и в Первопрестольной. До Румынского фронта Алексеевская военная организация пока не дошла в своих вербовочных делах.

Там все было ясно: в столицах большие гарнизоны с тысячами офицеров, включая тех, кто находился на выздоровлении в госпиталях и отпусках. Там были юнкерские училища, а это не одна тысяча молодых бойцов. Чего, к примеру, стоили московские Александровское и Алексеевское военные училища Или петроградские артиллерийские Михайловское и Константиновское, то же Павловское училища А там были еще десяток школ прапорщиков и кадетских корпусов с их старшими классами.

Участники, говоря о том, напоминали о своих собственных, реальных силах. Все было в Одессе: две школы прапорщиков, военное и Сергиевское артиллерийское училища. Последнее готовило офицеров-артиллеристов для тяжелой артиллерии крупных калибров и едва успело за войну сделать несколько ускоренных выпусков.

Про Одессу, что находилась в ближнем фронтовом тылу, один из участников совещания сказал с нескрываемой иронией:

— Она уже помогла России купеческим сыном Бронштейном-Троцким. Такой золотой подарок отправить бы кайзеру…

Щербачев урезонил сказавшего:

— Нам сейчас не до председательствующего в Петрограде. В Одессе надо собрать в добровольцы юнкеров. Там и много офицеров осело, ушедших с нашего фронта по известной вам причине.

Трудно сказать, к чему пришло бы то узкое по составу совещание фронтовых генштабистов, если бы ведущий, он же хозяин кабинета, не дал слово полковнику Дроздовскому, до поры до времени молчаливо (и угрюмо) слушавшему жаркие слова людей старше его чином и годами. Щербачев, по всей видимости, приберег его выступление на самое главное:

— Господа, думается, что известный вам Дроздовский выскажется о целях добровольческого корпуса Представлять Михаила Гордеевича вам не надо. Это командир боевого 60-го Замостского полка.

— Знаем полковника..

— Тогда вам слово, Михаил Гордеевич.

Дроздовский встал, поправил Георгиевскую саблю у ремня, обежал собравшихся быстрыми глазами и начал говорить, тщательно выбирая слова На таком представительном, пусть и тайном совещании он был впервые. Говорить же ему пришлось то, что ранее выступавшие старались с болью для себя избежать.

— На мой взгляд, господа, для спасения России нам надо одновременно и без промедления начать два дела. Во-первых, приступить к формированию добровольческого корпуса, вернее, его первых отрядов. Потом они превратятся в полки. Во-вторых, с анархией и большевиками надо бороться с оружием в руках немедленно, пока советы не утвердились здесь, на нашем фронте, в Бессарабии, в той же Одессе.

— Вы предлагаете, Дроздовский, начать вооруженную борьбу открыто? Сейчас?

— Да, именно так. Отечество наше в смертельной опасности. И каждый день промедления играет на руку только тем, кто совершили переворот, взяв силой Зимний дворец.

— Но для этого у нас нет реальных сил на фронте.

— Силы, люди воинского долга и чести, есть. Их только надо собрать воедино.

— Но генерал Корнилов Лавр Георгиевич, как вам хорошо известно, это уже попытался сделать не столь давно. И что у него из этого вышло?