ядовитой язвой, которая, притихнув после перепалки, стала рассказывать, что на зверовом

дворе обретаются какие-то беруны, колдуны-оборотни, потому что могут они обернуться чем

угодно. И неожиданно кончила тем, что и она-де, Настасья, ведьма того же берунова

племени.

Настасья, не думая ни о чём, прислушивалась к заячьему крику, в котором звенела обида.

Но заяц на рассвете умолк, и тогда же за дощатою стенкою проснулся сержант. Батальонные

конюхи под трели горниста выводили лошадей из конюшен. Настасья укладывала последнее

белье.

XII. ЖЕНА ФАГОТИСТА ПРИХОДИТ НА ЗВЕРОВОЙ ДВОР

1 Епанёчка – короткая безрукавная накидка.

На рассвете притащился домой фаготист Фридрих, продувший где-то на болоте за

Гостиным двором в свой фагот с зари до зари. Фридрих прошел в незапертую калитку мимо

спавшего в будке солдата, по темным лестницам и переходам добрался до своего чердака и

здесь просунутою в дверь щепкою откинул дверной крючок.

Жена фаготиста, испуганная ночным переполохом на зверовом дворе, спала теперь под

стеганым одеялом на своей деревянной некрашеной кровати. Тощий фаготист быстро скинул

с себя свой музыкантский кафтан и всю остальную свою одежонку, обвязал плешивую голову

зеленым платком и, юркнув в свою перину, на навороченную здесь рвань, свернулся в

клубок. И тут фаготист перестал быть фаготистом и наигрывал уже на флейте, выводя носом

такие рулады, какие на фаготе ему никак не давались.

Проснувшийся в клетке дрозд начал ему вторить, так что на два голоса пошла у них

работа. Жена фаготиста оставалась сама по себе. Она храпела густо, контрабасом, и только

мешала дуэту фаготиста с дроздом.

Уже и солнце стояло высоко в небе и било каскадом в покойчик фаготиста сквозь

слуховое окно. Уже и придворные актеры вышли за ворота и всею ватагою пошли по

направлению к Оперному дому вместе со своим капельмейстером Арайей и Варфоломеем

Тарсием, историческим живописцем. Девка Агапегошка прогуливала по двору кота на

веревке. Карлица Аннушка и Наташа грелись на солнышке, глядя, как бегает по выступам и

карнизам ученик кровельного дела Николай Капушкин. И только тогда, когда в двенадцать

часов грянул выстрел с Петропавловской крепости, контрабас умолк, и жена фаготиста

открыла глаза.

Она вспомнила о деле, о котором только вчера говорила с нею царицына чесальщица

Материна, не угодившая как-то императрице и попавшая в немилость. Материне надо было

вернуть себе прежнее расположение царицы, и глупая баба решила прибегнуть к волшебству.

Помочь ей в этом согласилась жена фаготиста.

Жена фаготиста, как только проснулась, вскочила с кровати и босиком подбежала к

рукомойнику, где совершила свой незатейливый туалет. Потом завязала в платок бутылицу

гданской водки, калач и денег полтину и пошла со двора, оставив фаготиста доигрывать

последние рулады вместе с не перестававшим ему вторить дроздом.

С узелком под той же епанёчкой дошла жена фаготиста до канала, перебежала мостки и

не без опаски открыла калитку зверового двора. Сторожу в зеленом кафтане она сказала, что

идет к садовнику Ягану Антонию, и её пропустили без разговоров.

Жена фаготиста, не глядя на клетки и ящики с разным зверьем, вышла к медвежьему

острогу и здесь сквозь решетку заглянула в окошко.

В пруду в рыжей воде играл Савка. Чернобородый копченый детина в суконной фуражке

сидел под навесом и швырял медведю какую-то снедь, которую тот подхватывал на лету,

выскакивая из воды до половины. Солнце заливало весь пруд и отблёскивало на мокрой

серебряной шерсти ошкуя.

Женщина с узелком под короткой епанёчкой раза два кашлянула; Степан обернулся, и она

позвала его пальцем, на котором алел альмандин1.

Степан подошел. Жена фаготиста отломила кусок калача и сунула сквозь оконную

решетку Степану.

– Дай медведку.

Степан швырнул медвежий гостинец в пруд, и Савка, щелкнув зубами, стал весело

чавкать.

– Скушай, Петруша, и ты кусочек.

– Я не Петруша, – заметил Степан, заправив калач за обе щеки.

– Ну, а как тебя кличут?

– Степан.

– Стефан? – обрадовалась женщина. – У меня брат был тоже Стефан.

– Вишь ты! – удивился Степан. – Так что ж он?

– Да помер, – сказала печально женщина, и на глазах у неё даже блеснула слеза.

1 Альмандин – полудрагоценный камень красного цвета.

– Ну, не тужи. Ничего не поделаешь.

– Ты – хороший человек, Стефан. На-ка, выпей немножко.

Степан отпил из бутылицы.

– Вот так водка! – одобрил он.

– Гданская, – объяснила женщина.

– Вишь ты! – опять почему-то удивился Степан. – Послушай, – вдруг осенило его, – ты

давно тут, в столице?

– Давно-о! – протянула гостья. – Как приехала, так всё время тут.

– А не встречала ты тут такой женщины, Настасьей зовут... Настасьей Петровной?..

– Это такая рыженькая, культяпковатая?.. Золотошвея?..

– Да что ты, опомнись! – обиделся Степан. – Какая культяпковатая?.. Моя Настасья

отродясь не была культяпковатой. И рыжей тоже не была. В пригожести и тебе, чай, не

уступит. Она у меня высокая да ладная, востроглазая такая.

И Степан осклабился, показав жене фаготиста свои белые зубы.

– Востроглазая?.. Да ты бы так сразу сказал. Я вчера ещё её видела, – соврала незнакомая

гостья.

Степан схватился руками за оконную решетку.

– Где, где видела? – выдавил он из пересохшего вдруг горла.

И глазами, вспыхнувшими, как угли, вонзился в другие глаза, голубевшие за решеткой

из-под спущенной на лоб епанёчки.

– Да где видела?.. Видела. Вон вчера ещё была у нас в доме. К нам много народу ходит. Я

ещё хотела зазвать её к себе. Вижу, Насташа – женщина хорошая, востроглазая...

Степан прижался к ржавой решетке мокрым лбом.

– Ну, а как она? – обдал он горячим дыханием немного отшатнувшуюся от него гостью.

– Да так, ничего... Я с ней не говорила. А ты что, приворотить её хочешь?

– Она жена мне...

– И что ж?

– Да вот потерялась; всё ищу и расспрашиваю, жду, не сыщется ли. Они тут с сержантом

Михаилом Нееловым.

Жена фаготиста отступила на шаг и вся порозовела от охватившей её радости.

– Я тебе её разыщу, Стефан... – стала шептать она, придвинувшись к окошку и задыхаясь

от волнения. – Разыщу... Сама к тебе придет... Я...

– Ты?!

– Да, я. Так сделаю, что сержанта бросит, сама сюда прибежит. Только сделать это не

просто. Я уж так, для тебя... Ты на брата моего похож... Стефан... Ты никому не говори...

никому... А то пропало всё, и не вернется к тебе Насташа. Только... только... мне надо для

этого... надо...

– Чего, чего надо?.. Говори!.. – стал Степан, сам того не замечая, гнуть и ломать решетку

в частоколе.

Женщина испуганно шарахнулась от него.

– Тише ты!.. Что ты!.. Волос мне надо немножко... – стала шептать она, снова

придвинувшись к Степану. – Волос от медведка...

– Шерсти?

– Да... шерсти... Приворотить к тебе Насташу... Шерсти...

– Да я тебе её сколь хочешь наберу: он теперь линяет, ошкуй, самое его время.

– Возьми, набери в платок.

Степан бросился к медвежьему амбару и стал подбирать там грязные слежавшиеся

пучки, пока женщина, нетерпеливо теребя бахрому епанёчки, стояла, прижавшись к

высокому пряслу.

Степан не заставил ждать себя долго. Выскочив из амбара, он подбежал к окошку и

просунул между железными прутьями мягкий узелок, в который жена фаготиста вцепилась

обеими руками.

– Через два дня жди свою Насташу, – бросила она Степану на прощанье.

– Постой, постой! – пытался удержать её Степан.

Но та, не слушая его, легкой походкой быстро шла мимо слоновых амбаров, довольная

тем, что так ловко провела медвежатника и выполнила поручение, не потратив полтины,