а бессмертным —

осталось прожить до утра.

ДОПРОС

В перекошенной хатке

на столе беспорядки.

Пиво пенное в кадке,

огуречные грядки

и пузатой редиски

хвосты и огрызки.

Выпьют водки.

на закусь —

бок ощипанный рыбий…

Снова потчуют:

— Накось,

без дыхания выпей!

Так сидят под иконой

штаб

и батько Зеленый.

Пьет штабная квартира,

вся косая, хромая…

Входят два конвоира,

папахи ломая.

— Так что, батька, зацапав

штук десяток за космы,

привели на допрос мы

поганых кацапов…

Атаман поднимается:

— Очень приятно!

По лицу его ползают мокрые пятна.

Поднимается дьякон

ободранным лешим:

— Потолкуем

и душеньку нашу потешим…

Комсомольцы идут

стопудовой стеною,

руки схвачены проволокой

за спиною.

— Говорите, гадюки,

последнее слово,

всё как есть

говорить представляем самим…

Здесь и поп и приход,

и могила готова;

похороним,

поплачем

и справим помин…

Но молчат комсомольцы,

локоть об локоть стоя

и тяжелые черные губы жуя…

Тишина.

Только злое дыханье густое

и шуршащая

рваных рубах чешуя.

И о чем они думают?

Нет, не о мокрой

безымянной могиле,

что с разных сторон

вся укрыта

осеннею лиственной охрой

и окаркана горькою скорбью ворон.

Восемнадцатилетние парни —

могли ли

биться, падая наземь,

меняясь в лице?

Коммунисты не думают о могиле

как о всё завершающем

страшном конце.

Может, их понесут

с фонарем и лопатой,

закидают землею,

подошвой примнут, —

славно дело закончено

в десять минут,

но не с ними,

а только с могилой горбатой.

Коммунисты живут,

чтобы с боем,

с баяном

чернолесьем,

болотами,

балкой,

бурьяном

уводить революцию дальше свою

на тачанках,

на седлах, обшитых сафьяном,

погибая во имя победы в бою.

— Онемели?

Но только молчанье — не выход…

Ну, которые слева —

еврейские…

вы хоть…

Вы — идейные!

Вас не равняем со всеми;

Украину сосали,

поганое семя.

Всё равно вас потопим

с клеймом на сусалах:

«Это христопродавец» —

так будет занятней…

Агитируйте там

водяных и русалок —

преходящее, ваше, собаки, занятье.

И выходит один —

ни молений, ни крика…

Только парню такому

могила тесна;

говорит он,

и страшно, когда не укрыта

оголенная

черной губою

десна.

— Не развяжете рук

перебитых,

опухших,

не скажу, как подмога

несется в дыму…

Сколько войска и сабель,

тачанок и пушек…

И Зеленый хрипит:

— Развяжите ему!

Парень встал, не теряя

прекрасного шика,

рукавом утирая

изломанный рот…

Перед ним — Украина

цветами расшита,