приближается кошка или собака к напугавшему ее

неизвестному объекту. Ведь все незнакомое должно быть

исследовано, таков приказ инстинкта: необходимо

выяснить, насколько полезен, «съедобен» объект и сколь он

опасен. Если же страх будет силен и животное убежит

при первой встрече с объектом, то в следующий раз

оно обязательно попытается изучить его.

После того как потребность в исследовании

удовлетворена, обе эмоции полностью исчезают. И при этом не-

важно, опасен или неопасен, съедобен или несъедобен

познанный объект. Ведь цель достигнута, и эмоции,

которые должны были помочь, больше не нужны. Если

животное выяснит, что объект опасен, оно спасается

бегством: после удовлетворения потребности в

исследовании можно удовлетворить и потребность в

самосохранении. Иногда при этом случается, что животное гибнет,

но это естественно, поскольку инстинкт сохранения

вида сильнее инстинкта самосохранения (вспомним

поведение животных, защищающих свое потомство ценой

собственной жизни, или поведение идущих на нерест

лососей). Любопытство оказывается сильнее страха!

Ибо информация об опасности исследованного объекта

или о его полезности, «съедобности» будет передана

членам стада или стаи, если таковые имеются, а в

дальнейшем и потомству, на которое, собственно

говоря, и работает исследовательский инстинкт, инстинкт

сохранения вида.

Такие же унаследованные от животных «пусковые»

механизмы инстинктов и эмоций действовали и у

первобытных людей при встрече с неизвестным. Да и мы,

люди двадцатого столетия, можем испытать их в

подобной ситуации. Только попадаем мы в такую ситуацию

чрезвычайно редко, ибо с самого раннего детства

получаем огромное количество информации об

окружающем мире от родителей, сверстников, старших по

возрасту, в школе, из книг, газет, журналов, по радио и

телевидению, и испугать нас встречей с неизвестным

объектом не так-то просто.

Теперь рассмотрим встречу с достаточно редким

природным явлением, которое прямому исследованию

не поддается. Это может быть землетрясение,

извержение вулкана, солнечное или лунное затмение, шаровая

молния, смерч и т. п. И у животного, и у человека в

этом случае, как и при встрече с неизвестным

объектом, срабатывают оба инстинкта, вызывая те же

потребности. Отсутствие информации порождает сшибку

тех же самых эмоций — страха и любопытства,

результатам которой является испуг и, возможно, оцепенение.

Однако сходство на этом кончается. Ибо активное

исследовательское действие предпринять нельзя, а если

и попытаться что-то сделать, то эти действия

результатов не принесут, поскольку дополнительной

информации о самом явлении и причинах происходящего

получить невозможно, конечно, если мы не знаем заранее,

что происходит землетрясение, явление шаровой

молнии и т. п.

Если явление длится недолго, то после его

окончания страх перед непосредственной опасностью

проходит, ибо прямой угрозы не существует и спасаться нет

нужды. Когда же оно длится достаточно долго, то

страх начинает проходить еще до окончания явления.

Что же касается любопытства, то именно с него и

начинает проявляться разница между поведением

человека и животного в описываемой ситуации. Животное

после окончания явления ведет себя так, будто ничего

не произошло. Вместе со страхом исчезает и

любопытство, несмотря на то что потребность в исследовании

осталась неудовлетворенной. Воспоминания о

пережитом страхе, по-видимому, не очень тревожат животное

до новой встречи с необычным явлением.

У человека же потребность в исследовании

остается, и тогда возникает состояние неудовлетворенной

потребности, неудовлетворенного любопытства. Кроме

того, человек, в отличие от животного, прекрасно помнит

пережитый страх, постоянно возвращается к нему в

своей памяти, так как боится повторения непонятного и, по

всей видимости, опасного явления. Здесь уже

проявляется элемент отдаленного прогнозирования — черта,

характерная только для человека.

И неудовлетворенное любопытство, и страх — это

стойкие отрицательные эмоции. Жить под их гнетом

очень тяжело, точнее — невозможно. Жизнь в

ожидании неизвестных бед может привести к разрушению

психики, стрессам, нервным срывам. К счастью, эволюция

позаботилась о том, чтобы этого не происходило.

Природа наградила человека своеобразным защитным

механизмом, новым психическим качеством, которого пет

у животных и которое, в конечном счете, помогает

снимать отрицательные эмоции, названные выше. Это

качество— потребность в объяснении словом, одна из

древнейших чисто человеческих черт.

Объяснение без исследования

Говоря о рождении мифов, мы обращаемся ко

временам очень отдаленным, к тому периоду, когда люди

только овладевали членораздельной речью и навыками

абстрактного мышления. Потребность в объяснении

словом стала дальнейшим развитием исследовательского

рефлекса на новом, принципиально ином уровне — не

на чувственно-эмпирическом, как эта было у наших

древних предков, а на абстрактно-теоретическом. При

этом прежний, эмпирический уровень исследования не

был отброшен и сохраняет свое значение до сих пор.

Потребность в исследовании и потребность в

объяснении возникают одновременно, ибо это проявления

одного и того же рефлекса «что такое?». Потребность в

исследовании неизвестного можно удовлетворить,

изучив это неизвестное. Но если исследование невозможно,

то достаточно получить словесное объяснение, которое

по своему воздействию на психику вполне заменит

само исследование и избавит человека от стресса.

Удовлетворение потребности в объяснении, проявляющей

себя на уровне инстинкта, позволяет человеку гораздо

активнее познавать мир. Ведь объяснить с помощью

слов можно не только то неизвестное, которое

наблюдается непосредственно, но и вообще все непонятное, в

том числе и то, что возникает в памяти. А это —

существенная разница, значительно расширяющая круг

познаваемого, позволяющая делать выводы общего

порядка и осознавать не только настоящее, но и

прошедшее, и будущее.

По словам этнографа К. Д. Лаушкина,

«первобытному человеку было свойственно объяснять мир», в чем

п состоит его существеннейшее отличие от животного.

Качество это настолько важно и принципиально, что

можно даже сказать, что человек — это не только

человек разумный (хомо сапиенс), но и «человек

объясняющий». Каково качество объяснений, насколько они

соответствуют действительности — вопрос другой, важно

то, что человек начал активно, а не пассивно, как

животное, пытаться познавать явления окружающего

мира, «сознавать причинную связь между явлениями».

Наградив человека потребностью в объяснении

непонятного, эволюция позаботилась и об ее

удовлетворении. Для получения такого объяснения был

приспособлен психологический механизм, называемый

воображением, или фантазией. Он-то и позволил нашим пра-

предкам получать объяснения без исследований.

Опыты зоопсихологов показывают, что зрительное и,

может быть, слуховое воображение присуще не только

человеку, но и высшим животным, от которых мы его

унаследовали. Но, естественно, люди развили и

обогатили это наследие. Столкнувшись с необычным

явлением, после того как проходило оцепенение, а затем и

страх, человек начинал испытывать потребность в объ-

яснении, пытался понять, что же произошло.