даже входил с ним в контакт—например, беседовал,

получал ценный совет или, наоборот, «порчу». Наши

далекие предки были гораздо эмоциональнее нас и о

каждой такой «встрече» или «воспоминании» они

обязательно рассказывали сородичам. Это и была былич-

ка. Рассказ производил сильное психологическое

воздействие на слушателей и убеждал колеблющихся, если

таковые вообще могли быть, в реальности мифа,

способствовал его закреплению.

С рассказыванием связан еще один психологический

механизм, который носит название конфабуляция. У

людей эмоциональных, а именно такими были наши

предки, в процессе рассказа начинает работать

воображение. В результате рождаются подробности и детали,

которых не было на самом деле и которые никак нельзя

было наблюдать. Увлекающийся рассказчик,

сочиняющий «охотничьи рассказы», может быть вполне

нормальным человеком, не преследующим никаких

корыстных целей, не имеющим намерения обмануть

слушателей, но может быть и психопатической личностью, так

называемым «патологическим лжецом». В мировой

литературе представлен весь спектр таких выдумщиков:

и Шервинский из «Дней Турбиных» М. Булгакова, и

гоголевский Ноздрев, и барон Мюнхгаузен, и многие,

многие другие. Для детей жанр «охотничьих

рассказов»— явление нормальное и весьма частое.

Мальчишка-фантазер может вдохновенно выдумать

занимательную историю, в которой он, как правило, является

главным действующим лицом. Причем сам выдумщик верит

в правдивость своего рассказа и в ответ на попытки

разоблачения или проверки искренне обижается.

Когда могло сложиться это свойство психики?

Видимо, не раньше, чем человек начал говорить. Если

учесть, что наш детский возраст в какой-то мере

является повторением ранних стадий развития человечества,

то конфабуляция появилась у наших предков давно.

Ф. Энгельс писал, что «духовное развитие ребенка

представляет собой... сокращенное повторение умственного

развития... предков». А это значит, что конфабуляция

в те далекие времена была свойственна не только

детям и выдумщикам, но, по-видимому, всем членам

древней общины. Благодаря ей мифические персонажи

получали биографии, родословную, атрибуты, наделялись

внешними признаками, характерами, вкусами,

слабостями, свойственными людям. Постоянно усложнялся

сюжет, добавлялись подробности, живописные детали.

Тем самым конфабуляция превращалась в один из

факторов, который обеспечивал сюжетное развитие

мифов.

Любая развивающаяся система стремится к

стабильности. Таким стабилизирующим фактором стал

психологический механизм первой информации.

Проявляется он в том, что человек, даже критически

мыслящий, воспринимает первую словесную информацию о

чем-либо как более правильную, нежели вторую на ту

же тему, но в чем-то отличную от первой. Объясняется

это тем, что первая информация уже прошла через

сознание и подсознание, успела стать «своей», более

близкой, чем любая другая. Поэтому новая информация

воспринимается как «чужая», а посему и заведомо

неправильная.

Механизм первой информации является чисто

человеческим, поскольку связан с речью, но восходит он,

по-видимому, к одному из древнейших свойств психики

животных — к так называемому запечатлению, или им-

принтингу, чем и объясняется его эффективность. Мозг

новорожденного программируется первыми

впечатлениями, которые можно стереть, лишь нарушив

структуру самого мозга. У людей биологический импринтинг

сопровождается чисто социальными факторами:

программированием основ этики, поведения, знаковых

систем, в первую очередь родного языка,, который, в

отличие от иностранного, можно забыть, лишь после

нарушения речевых центров мозга. Вполне понятно, что

в первобытном обществе с помощью «импринтинга

мифов» в сознание и подсознание его членов с ранних лет

вместе с языком вводилась и другая знаковая система,

моделирующая мир, — мифологическая. Персонажи

мифов, их облик и дела закреплялись в памяти. Пережив

событие и усвоив его мифологическое объяснение,

каждый индивид воспринимал это объяснение как «свое»,

правильное, а все другие, какими бы разумными они

ни были, считались «чужими», неприемлемыми.

Убежденности в реальность мифов безусловно

способствовали и такие психологические механизмы, как

внушаемость и вера в авторитет. «Внушение основано на

некритическом восприятии и предполагает, как правило,

неспособность внушаемого сознательно контролировать

поток поступающей информации. Необходимым

условием внушающего воздействия является „авторитетность

источника информации"», — пишет советский психолог

Б. Д. Парыгин в книге «Социальная психология как

наука».

Это вполне естественно, ибо если мы некомпетентны

в каком-то вопросе, то обращаемся к лицу

компетентному и авторитетному для нас. Механизм внушаемости

выработался очень давно, в первую очередь для того,

чтобы облегчить процесс обучения, который и у

человека, и у животных начинается с первых дней жизни

и в основных чертах завершается в ее начальном

периоде, когда, говоря языком кибернетики, индивид по-

лучает «программу». Не случайно более всего

внушаемы дети и подростки и, наоборот, авторитетны

индивиды пожилого возраста, так как они должны передавать

свои знания и навыки подрастающему поколению. Во

всех первобытных обществах хранителями

сокровищницы мифов, их рассказчиками и толкователями,

являются почтенные старцы. Видимо, еще на животной

стадии развития индивид в раннем возрасте испытывает

потребность учиться, а став взрослым, испытывает

потребность обучать более молодых» Опыты с павианами

и шимпанзе показали, что у всех приматов есть и

уважение к авторитету, и внушаемость. У людей эти

психические механизмы значительно усложнились в связи

с появлением знаковых систем, позволяющих

моделировать окружающий мир.

От личности — к коллективу

Большинство названных выше психических

механизмов действует на сознание каждого члена коллектива

индивидуально, независимо от наличия или отсутствия

коллектива. Однако внушаемость, а тем более

уважение к авторитету могут действовать только в

коллективе (социуме). Есть целый ряд таких

социально-психологических механизмов, которые могли играть важную

роль в закреплении мифов и становлении мифологии.

Одним из важнейших является подражание.

Это очень древний механизм, он сложился задолго

до появления человека и особенно характерен для

животных, живущих стаями, стадами, семьями. Восходит

он к инстинкту самосохранения и обычно

сопровождается эмоцией испуга. Чем более замкнутой была группа,

тем большим было взаимное доверие ее особей и тем

шире распространено подражательное поведение. Оно

помогало стаду или стае мгновенно реагировать на

многочисленные опасности, быстрее, отыскивать пищу.

«Очеловечившись» в современном обществе, механизм

подражания заставляет людей слепо следовать моде,

слушать одни и те же шлягеры, смотреть лишь

апробированные «общим мнением» фильмы и т. д.

Исследователи «первобытных» общин подчеркивают, что

всяческие нововведения воспринимаются ими крайне

враждебно. «Быть как все» — является нормой поведения

членов коллектива. Естественно, что при этом не могло

быть и речи о том, чтобы мифы, ставшие священными,

могли подвергаться ревизии или проверке. «Это истин-

но потому, что так учили предки», — подобного рода

фразу этнографы слышали от аборигенов Австралии и