— А погромы с чего прекратятся, где тут логика? — оторопело выдавил из себя Гоц.

— Мы, русские — народ по натуре жалостливый. Отношение изменится, как только начнется нормальная продуманная пропагандистская программа, что надо дать бедным, обиженным всем миром евреям, их собственный дом… А заодно и хлебом торговать можно будет без их навязчивого посредничества, и квашенные огурцы с капустой на рынок спокойно возить (тут Гоц слегка поморщился). И никто им в этом не хочет помочь, кроме русского мужика, которому всего-то и надо для этого в очередной раз побить турок… Ну, как можно громить того, кого сам же жалеешь? За кого, ради этой жалости, кровь свою готов пролить?

Но вот тут евреям придется «вернуть мяч». Жалеть и помогать тем, кто желает твоей стране проиграть войну, пытается организовать финансовую блокаду, ведет пропаганду против царя, призывающего весь мир дать евреям возможность самим жить в своем государстве, да еще и устраивает взрывы на улицах… Это никак невозможно-с…

— То, что Вы сейчас говорите, это тоже не только Ваше мнение, но и…?

— На той неделе, после разговора с Теодором Герцлем, Государь Император собирается устроить встречу с несколькими уважаемыми раввинами и крупными еврейскими банкирами. Не сомневаюсь, что лидеры ПСР будут информированы об ее итогах во всех подробностях. На ней мы попытаемся разъяснить нашу позицию по еврейскому вопросу. Да, черту оседлости надо отменять. Согласен. Возможно, что сразу после войны Император сделает это сам. Возможно, посчитает, что это уже дело Думы, которая будет созвана сразу после победы.

— Но почему, если царь сам так думает, нужно ждать до конца войны?

— Ну, Вы же умный человек, господин Гоц, сами не догадываетесь, разве?

— Нет, если честно…

— Причина-то в Вас, в основном. А почему такие удивленные глаза? Или Вы думаете, что государь Мировой Империи может принимать решение под давлением действий банды террористов? Николай Александрович просто не имеет права потерять лицо. Ему проще с любыми жертвами и кровью передавить вас всех как ядовитых пауков, но не потерять лицо в глазах остального мира… Это политически неприемлемо. Положение обязывает, как говорится. Вы меня хорошо понимаете, надеюсь?

— Вполне. А что Вы говорили по поводу парламента? Наша партия сможет иметь там представительство, или все это «карманная лавочка» и фикция?

— Нет, я не оговорился. Государь планирует созвать парламент — Государственную Думу. Только тешить себя мыслью, что это прямой результат революционного самопожертвования и террора вам не стоит. Просто для Императора и близкого круга его советников и министров стало очевидным, что без серьезных изменений в политической системе, России труднее будет в будущем вести экономическое соревнование с нашими противниками на мировой арене. Увы, его искренняя мечта о всеобщем мире растаяла как утренний туман после взрывов первых японских мин в Порт-Артуре. Так что ничего личного, как говорится…

Для нормальной работы Думы в стране будут созданы новые и легализованы существующие политические партии. Если вы там поимеете свою фракцию и серьезное лобби (чего я вам сделать точно не дам, — мысленно добавил Вадик), то этого добьетесь без больших проблем. Парламентским путем, а не револьверами и бомбами.

А прежними своими методами вы добьетесь только повторения судьбы вашего бомбиста — новопреставленного Якова. Вот это и передайте вашим коллегам по ЦК ПСР и отморозкам из Боевой организации. Государь просит вас о «прекращении огня» до победы над Японией и выборов в Думу. Повторяю: пока еще — ПРОСИТ. Иначе получите тотальное внесудебное уничтожение всех членов вашей партии, вместе со всеми сочувствующими, и высылку семей в Сибирь. На каторгу, а не в ссылку. По законам военного времени. Хотите? Что-то опять не понятно, любезнейший Абрам Рафаилович?

— А как быть с теми ячейками, которые финансируются староверами или из заграницы? ЦК с ними постоянной связи не имеет… И руководство Боевой организации. Они ведь даже перед ЦК партии не отчитываются! Да еще социал-демократы, они сейчас часто работают «под нас», когда занимаются эксами, — не на шутку испугался Гоц.

— Я бы, на вашем месте, нашел эту самую связь. Если после их захвата ее найду я, а послание к ним не дойдет, — зловеще проговорил Вадик, — ваши головы тоже полетят. По поводу же денег из-за границы… Осень — опасное время года… Вот в Париже недавно господин Троцкий поскользнулся и под вагон попал. В Стокгольме бывшего японского атташе в Питере, господина полковника Акаши никак не найдут. Говорят ушел искупаться… Что до наших староверов, найдем и им конфетку. Пора уже РПЦ голову из трехсотлетней задницы вынуть, и вспомнить, что мы живем в 20-м веке! А то раскол у них подзатянулся… Или они друг друга признают, или придется просто организовать для староверов новую, открытую ветвь христианства. Чем они хуже лютеран, скажем? А то многие православные батюшки без конкуренции-то в конец позажирели, как в переносом, так и в прямом… За РСДРП тоже не беспокойтесь. С ними — отдельный разговор. А вот лидеров Бунда о том, что услышали, вполне можете проинформировать. Думаю, вам это будет попроще, чем мне.

— Не понял — как? Как я должен с кем то связываться отсюда? Или, таки что, разве я не арестован, и могу отсюда выйти?

— Конечно. Сразу после окончания нашей беседы вас освободят.

— Вы не шутите? — на лице Гоца читалась смесь удивления и потрясения.

— Я вполне серьезно. И не стоит лишних благодарностей, мы же с Вами деловые люди. Но сначала, дражайший Абрам Рафаилович, ответите мне на последний на сегодня, но самый интересный для меня вопрос… Так какая же скотина, настолько захотела моей смерти?

— Увы, молодой человек, хоть и у многих из нас были к Вам… Э… некие претензии, так скажем… Решение это принималось исключительно Боевой организацией, а они знаете-ли…

— ОН, Вы хотите сказать?

— Ну, да. В общем-то, да… А откуда Вы знаете, Михаил Лаврентьевич?

— Не важно. Потом, возможно, и расскажу кое-что. Вам небезинтересное. Если из нашей сегодняшной беседы правильные выводы сделаете… Стало быть, сам Евно Фишелевич, ручку к сему дельцу приложил?

— Да. Хотя, как я понимаю, и он не считал Ваш вопрос особо приоритетным. А мы сами-то его и не поднимали никогда. Это у Яшеньки к Вам было что-то личное.

— А знаете, Абрам Рафаилович, как ни странно, но я Вам верю…

На прощание — маленькая просьба и серьезный совет. Передайте Виктору Михайловичу Чернову, что я хочу с ним переговорить, он может ехать в Россию не опасаясь преследования. И немедленно покажите врачам брата. Ему срочно нужна операция. Если что — поможем…

28-го октября 1904-го года с очередным пароходом из Шанхая в порту Сан-Франциско появились двое странного вида людей — желтолицы и узкоглазы, как китайцы или японцы, но при этом не по сезону одеты в меховые куртки и кожаные сапоги. После прохождения таможни они, не нанимая экипажа и не пользуясь трамваем, пешком добрались до центра города. Где и принялись беспокоить обывателей, показывая им клочок помятой бумаги. Подошедший на шум полисмен опознал в клочке «шапку» газеты «Сан-Франциско ньюс» и, по подсказке какого-то сердобольного наблюдателя, спровадил странных азиатов в редакцию.

В редакции оказалось, что эти двое вполне сносно для вновь прибывших понимают «бэйскик инглиш» и даже пытаются изъясняться. Они своим способом попросили проводить их к главному начальнику газеты: под дверью дежурного клекра отдела новостей они откуда-то из рукава вытянули ещё одну бумажку и стали сличать её содержимое с надписью на двери. После чего в голос потребовали «главного начальника» — на их вспомогательной записочке явственно было написано Editor. Редактор — так редактор, но и отдел новостей уже не мог безучастно глядеть на происходящее и выковыривать из ноздри «свежие новости» — ведь сейчас самые неповторимые новости просто так шлялись по редакции.