Слесарь, Генрих были освобождены, а Орел со связанными руками и ногами положен был в палатку под надежной охраной четырех.

Икар неистовствовал. Человек отвел его домой — нельзя было поручиться за него.

Публичный разбор был назначен на следующий день.

Ночью разбудили Макса — Орел просил его в палатку. Он изменил решение, он сознается в причинах, побудивших его на все преступления.

Он агент «Разведчика». Ему поручено все разузнать и разведать и всеми мерами препятствовать обогащению экспедиции — он должен был при входе в гавань взорвать груженный золотом пароход с тем, чтобы золото досталось «Разведчику» в порядке находки.

— Сколько же ему обещано за это?

— Деньги? Нет, никаких денег. За это Орлу обещали вернуть возлюбленного. Его голова зависела от удачи работы Орла. Да, возлюбленный был приговорен к смерти и приведение приговора в исполнение было поставлено в зависимость от успехов Орла.

Макс в первый раз не обратил внимания на слово «возлюбленный», но, повторенное несколько раз, оно остановило на себе его внимание.

— То есть, какой возлюбленный? Ведь Орел мужчина?

— Нет, он женщина и сейчас… от Икара… Вот уже три месяца их совместной жизни.

Он понимает, что ничего иного, кроме смерти, он не заслуживает; но сейчас — все, что было, кажется ему каким-то кошмаром.

Возлюбленный уже потерял для него прежнее обаяние, он почти забыт, а ненависть к Аконту, к его головокружительным успехам, ненависть за предпочтение Генриха — за то, что ее возлюбленный попал в тюрьму из-за Аконта — все это совсем прошло.

Сейчас легко и радостно сознаться в этом — ведь смерть неминуема.

Только одна просьба — разрешить увидеть Аконта.

Весь этот рассказ произвел на Макса впечатление бреда — но все же надо было проверить.

Он прошел в палатку доктора, разбудил его, просил пройти к Орлу и осмотреть его. Сам же остался ждать недалеко от палатки.

Через пятнадцать минут доктор вышел изумленный и взволнованный и, не дожидаясь вопроса, сказал:

— Это что-то сверхъестественное — Орел женщина и в положении на третьем месяце!

Макс поблагодарил доктора, оставил его одного, недоумевающего, жестикулирующего и поминутно чертыхающегося, и прошел к себе в палатку.

Дело осложнялось. Орла в таком состоянии нельзя было расстрелять — это раз, а во вторых, какой огромный научный интерес представлял брак подобных существ. Икар, сын человека и очеловеченной обезьяны. Ребенок Орла был ребенком Икара и красивой женщины, так как Орел-женщина была несомненно красива.

Макс дождался утра и прошел к Аконту. Аконт чувствовал себя хорошо — некоторая слабость — не больше. Через три-четыре дня можно будет возобновить все работы.

Макс осторожно рассказал ему о предательстве и предателе. Изумлению Аконта не было пределов, а его вина перед Орлом озадачила его совершенно. С некоторым усилием он поднялся и прошел с Максом в палатку к Орлу.

— Мне все рассказал Макс. Моя вина перед вами для меня загадка.

Орел попросил наклониться — и на ухо что-то шепнул ему.

Аконт выпрямился, бессознательно поднял левую руку в перчатке и, обращаясь к Максу, сказал:

— Да, это глупо, изумительно глупо, но она говорит правду.

С этими словами вышли из палатки. Макс хотел было расспросить у Аконта, в чем дело, как он мог оказаться замешанным в такой истории, но Аконт вежливо приостановил расспросы, переведя разговор на другие рельсы — когда-нибудь, но не сейчас, он расскажет эту историю.

— Теперь же, — и он остановился перед Максом, — так как все совершенные преступления связаны со мной, я беру Орла на поруки. Она будет у меня работать и в ее преданности я не сомневаюсь, как не сомневаюсь и в предательстве.

Макс со своей стороны переменил тему, посоветовал Аконту отдохнуть, распрощался с ним и ушел к себе.

Аконт прошел к Орлу. О чем они говорили, осталось неизвестным, но Аконт вышел оттуда в приподнятом состоянии, а лицо Орла было воодушевленным.

Работа не ладилась. Все ждали суда. В назначенный час отряд собрался — но вместо Орла выступил Макс.

Он объяснил, что Орла в силу его состояния расстрелять нельзя, что исполнение приговора откладывается до родов.

Неожиданно для всех на возвышение, откуда говорил Макс, взошел Аконт и утомленным голосом сказал:

— Вы мне верите?! Я сделал и делаю все, что могу. У этой женщины было основание меня убить. Я ее простил — больше никто не вправе ее судить. Передайте ее в мое распоряжение. Я отвечаю за нее своей жизнью.

Появление самих пиратов, владельцев сказочного замка, вряд ли произвело бы такое впечатление, как эти два заявления. Все накопившееся возмущение, месть, злоба — словом все, что вызвала к жизни катастрофа с Аконтом — все это как то сразу разрядилось. Ощущение было такое, точно человек приготовился поднять тонну, а дали ему килограмм — и все напряжение куда-то рассеялось.

Разошлись молча, побрели к работе. Весь день не могло установиться настроение.

Орла передали Аконту с условием, что на яхте она будет закована.

Аконт развязал ее, взял честное слово, что она никуда не отлучится с территории лагеря. Орел плакала, как ребенок, и валялась в ногах у Аконта.

Через три дня все вошло в колею, а через неделю Аконт снова спустился на дно. Орла больше на дело не ставили — она помогала слесарю и работала по хозяйству.

Ее место под водой занял Нос.

Аконт начал приучать Генриха к глубоководным спускам — и скоро в его лице получил помощника под водой. Теперь на дне работали вдвоем, и работа быстро подвигалась.

Огородили место работы, удалили песок, перебрасывая его через ограду, и с каждой лопатой приближались к слою лавы.

Когда песок был очищен на всем протяжении, где провалился бурав, и лопаты уперлись в твердую подкладку, начали искать проделанные отверстия. Все на месте. Застрявший песок был извлечен — получились сквозные трубки. Прильнули глазом — не видно, осветили маленьким электрическим фонарем одно отверстие, а глазом прильнули к другому — ничего не видно.

Оставалось пробуравить ряд отверстий и выбить крышку. Поразительнее всего было то, что вода в отверстия не проникала.

Но такой метод работы был Аконту не по душе. Надо было придумать способ, который упростил бы дело. И он был придуман. Знания слесаря принесли большую пользу.

По чертежам Аконта был построен прибор, который позволял в очень короткий срок вырезать весь слой во всю толщу по окружности площадки. На дно был спущен цилиндр с подъемным дном. Когда дно поднималось, вода из цилиндра уходила. На поверхности это дало прекрасные результаты, но на дне, в том месте, где работал Аконт, по мере того, как уходила вода, сплющивались бока цилиндра, он отставал от места прикрепления, и вода с шумом заполняла только что отданное пространство.

Пришлось значительно сузить площадь и это спасло, как потом оказалось, всю работу. Площадь была такая, что на ней мог поместиться только Аконт.

Теперь трубочки от ящичка получили добавочное ответвление. Подача тока была усилена. Прибор под колпаком начал резать, плавя толстый слой дна. Когда указатель отметил полный круг, прибор был опущен ниже, снова обошел круг, а на третьем круге цилиндр начал выпирать; с большим трудом его удалось удержать. Когда же пройдена была половина четвертого круга, Аконта отшвырнуло в сторону, и столб воздуха вырвался из отверстия.

Удар был очень силен. Аконт вместе с прибором оказались далеко от места работы. Он не мог понять, что с ним. В ухо ударял тревожный гудок.

Придя в себя, Аконт дал успокоительный сигнал и попробовал разобраться в окружающем. Он, по-видимому, был далеко отброшен, так как в зрительный прибор, доведенный до максимума напряженности, он не мог разглядеть Генриха.

Аконт начал шарить под водой, переходя в разных направлениях, но никак не мог нащупать прежнего места. Тогда он дал сигнал «поднимаюсь» и всплыл на поверхность.

На плоту уже был Генрих. Рот был отвинчен, но костюма он не снимал. Его тоже отбросило в сторону, но недалеко. Не видя Аконта, он тотчас же поднялся наверх.

Очевидно, минут пять Аконт был в обмороке, так как не давал ответов на сигнал.

А беспокоиться было о чем. Из воды вырвался такой столб, точно на дне произошел взрыв; плот закачался — и теперь еще круги идут по всей поверхности. Впечатление было такое, точно лопнул сосуд со сжатым газом.