Сколько лап и руколапок коснулось его за этот день! Костюм имел примятый вид.

Мать, после перенесенной бури, питала страх к морю и судам — поэтому Человек пока ничего ей не сказал о своем отъезде.

Как быть с экипажем «Разведчика»? — вот вопрос, который в настоящее время завладел вниманием Макса.

Забрать весь с собой — нельзя, за недостатком места на яхте — оставить здесь целиком — было небезопасно для сокровищ, да к тому же подобный поступок мог повлечь за собой привлечение к суду на материке.

Посовещавшись с Аконтом, они решили перевести оставшийся экипаж «Разведчика» на эту часть острова. Вначале была мысль воспользоваться потерпевшим аварию судном и, починив его, нагрузить сокровищами. Но затем эту мысль оставили — взятого было вполне достаточно для начала работ, а для дальнейших придется соорудить новую экспедицию, снабженную вспомогательным оборудованием и достаточным тоннажем.

Теперь «Разведчик» вполне безопасен. Уйти с острова никто не мог и подойти к нему с моря тоже нельзя было.

Когда все вышли на берег, Макс вызвал арестованных матросов из экипажа «Разведчика».

Во время своего ареста, они случайно узнали одного из охраны, такого же матроса, как и они, с которым часто встречались на материке, в порту, в кабачке. Разговаривать было запрещено; для арестованных было ясно, что они не в руках морских разбойников, как думали раньше, а на яхте «Искатель».

К Максу они шли спокойно и уверенно. Им ничего не грозило.

Макс объяснил положение и предложил одному из них отправиться к оставшимся по ту сторону хребта и доставить их сюда.

Но как их переправить? Надо было быть хорошим пловцом для того, чтобы обогнуть хребет, а среди оставшихся таковых не было.

Когда посланный явился к экипажу «Разведчика», весть о яхте «Искатель» была встречена, как спасение от верной смерти.

От удрученного состояния и постоянного питания консервами у некоторой части экипажа началась цинга; и во взаимных отношениях начинали проскальзывать склочность, ссоры из-за пустяков.

Долго думали над тем, как перебраться. Плавать умела только команда. Остальные после шторма испытывали такое отвращение к воде, что в большинстве своем даже не купались.

Итак, с одной стороны, они чувствовали себя обреченными на медленную смерть, а с другой, для спасения надо было рискнуть — и чем реальнее представлялось им спасение, тем меньше было желания чем-либо рисковать.

Не умевшие плавать наотрез отказались от этого способа передвижения и согласились ждать прихода лодки с яхты. Посланец передаст их желание.

Восемь человек привязали к спине кой-какой скарб, сделали из наволочек подобие пузырей и отправились вплавь огибать хребет. Надо было спешить.

Они погрузились в воду и начали осторожно, где вплавь, где по верхушкам подводных скал, огибать хребет — и скоро достигли благополучно другой части острова.

Через час-другой они уже были на «Искателе». Макс принял их очень радушно и поделился своими планами.

Животный ужас охватил их. Кому остаться? Кому быть заживо погребенным? Сейчас, как никогда, жизнь представлялась прекрасной — там, на материке; все это пронеслось молнией в голове, приковало настоящее к прошлому и придало глазам то особое выражение, какое бывает, когда исчезает последняя надежда.

У одних тусклая безнадежность и покорность судьбе — у других злая воля к борьбе.

Макс пробежал глазами по лицам и оставил покорных судьбе — они безопаснее.

Он обещал, и капитан это подтвердил, вернуться не позже пяти-шести месяцев и всех увезти. Что же касается тех, которые остались по ту сторону — их тоже возьмут в следующий раз.

Таким образом, взяты были шесть человек. Среди оставшихся были инженер и геолог с «Разведчика».

Макс поставил условием возврата полную охрану и неприкосновенность водопроводных труб.

Затем все сошли на берег и произошло знакомство с семьей Человека.

Макс, насколько позволяло время, познакомил остающихся с историей семьи и географией острова, совершенно умолчав о сокровищах, тем более, что остававшимся было не до расспросов — да и зачем могли им тут понадобиться сокровища?

С яхты были даны три палатки и разное оборудование, нужное в повседневном обиходе. Новые обитатели острова провели первую ночь на новом месте.

Икар всю ночь не уходил с берега. Он не спал и не сводил пристального взгляда с яхты. Когда же наутро на палубе появилась Орел — он ринулся на яхту. Пришлось выстрелить в воздух — раз и другой и только это новое зрелище остановило Икара — Орла же с палубы пришлось удалить.

В семь часов утра яхта должна была сняться с якоря.

В пять часов Аконт с Генрихом появились на палубе с каким-то новым аппаратом. Это были трубы вроде граммофонных, затянутые с одного конца тонкой перепонкой. От другого отходили резиновые трубочки, соединенные с ящиком. На крышке ящика были часы.

Ящик установили на самом краю палубы, в том месте, где не было перил; трубы спустили в воду. Генрих надел водолазный костюм, спустился под воду и укрепил трубу справа выше винта, широкой стороной наружу. Затем вдоль корпуса приладил трубки, соединявшиеся с ящиком.

То же проделано было слева и над самым винтом.

Капитан улыбался — он привык уже к сюрпризам Аконта — догадывался часто, к чему ведет та или иная затея, но на сей раз ничего не понимал.

Он весь ушел в распоряжения, связанные с отплытием яхты; разбираться ему некогда было, и затея его забавляла, особенно теперь, когда все было кончено, и судьба экспедиции переходила в его руки — вот почему он улыбался.

В 6 часов 30 минут первый гудок. Икар вьюном забегал по берегу, куда к тому времени собралась вся семья Человека во главе с ним и остававшимися членами экипажа «Разведчика».

Человек обнял свою жену, поцеловал ее, взял на руки Гоми, который трепетно к нему прижался, и направился к яхте. На лице обезьяны изобразился ужас. Она быстро-быстро заморгала глазами, тихо повела головой из стороны в сторону, а затем со звериным ревом схватила Человека за плечи и повернула к себе лицом.

Она уставилась на него, ничего не произнося, и, впервые за всю их жизнь, он увидел на ее лице крупные слезы, скатывавшиеся одна за другой. Она положила голову к нему на плечо, а рыдания становились все громче — это были человеческие слезы.

Человеку стало не по себе. Оттолкнуть ее — но ведь тридцать лет привязанности за плечами, тридцать лет такого внимания, какое редко встретишь в человеческом обществе — не ее вина, что она не человек.

Голова тихо лежала на плече, а руки крепко держали Человека. Он спустил на землю Гоми, тотчас взобравшегося на плечо к матери, взял голову жены в свои руки и повернул к себе. На него глянула человеческая тоска — так вот что к ней перешло с пересаженными яичниками… да, в этих глазах светилась человеческая глубина.

Макс стоял на палубе и наблюдал. Когда он увидел, что Человек уходит с мостков, он послал Носа с предложением взять с собой и жену.

Человек на секунду остановился, перевел глаза с Носа на жену, потом обнял ее, пересадил Гоми к себе на плечо и медленно повел ее к мосткам. Она не сопротивлялась. Чувство к Человеку пересилило страх моря и яхты. Закрыв глаза, она следовала рядом с ним, покуда он не ввел ее в каюту.

Второй гудок. В каюте, занятой оживленными пиратами, раздался невероятный шум. Каюта из предосторожности запиралась, хотя пираты не могли еще достаточно хорошо передвигаться.

Макс поспешил на шум; осторожно приоткрыл дверь.

Один из пиратов лежал на полу и беспомощно двигал руками, опрокидывая все, что ему попадалось под руку, а ногами колотил по полу с силой, подобающей вполне здоровому человеку.

Он выкрикивал по-английски какие-то крепкие ругательства, отдавал слова команды. Глаза от усилия налились кровью, и он стал похож на пиратов, какими их описывают в романах. Будь ноги в его распоряжении, он натворил бы немало бед. Когда раздался третий гудок, пират пришел буквально в неистовство — невероятным усилием он поднялся, стал на ноги — и размахнулся с явной целью ударить Макса. Макс успел отскочить и пират грохнулся об закрытую дверь.

Начинали греметь якорные цепи. Иметь подобного спутника Макс считал излишним — и без него было достаточно хлопот.