7

Уйти? Совсем? И попробовать забыть?

Пойти, отнести голову в Гельт и потребовать награду?

Хайме шел, взвалив на спину мешок, сам не зная куда.

Забыть он не сможет. Все, что случилось с ним в последние несколько дней — отрезало путь назад. Жить, как раньше — не выйдет. Пойти в Гельт он не решиться тоже, хотя бы потому, что для этого придется врать. Он не умеет врать.

Не умеет. С тоской все смотрел в небо — высокое, синее, птицы летают… раскинув крылья… Смотрел, и пугался самого себя — нельзя. Нечего ему на небо теперь смотреть. Искушение велико, нельзя подаваться, иначе душу уже не спасти. До дрожи, до липкого пота на спине… нельзя!

Как ему теперь?

Сорваться, все бросить! взмахнуть крыльями и…

Упрямо смотрел под ноги, в дорожную грязь.

Ужасно хотелось поговорить, хоть с кем-нибудь, рассказать, поделиться, спросить совета. Но только с кем? Кто у него есть? Тетка Каталина? Да как ей скажешь? Она тут же взвоет, потащит его в церковь каяться… Хорошо представлялось лицо старичка Франциска, перепуганное насмерть. Хорошо виделось, как тот отшатнется, попятится, беспрестанно осеняя бесовскую тварь крестным знамением, словно надеясь, что та сгинет вот-вот, словно морок. Или тетка не потащит? Кто знает? Нет, наверно в церковь не потащит, велит прятаться. В подвал. И сидеть там всю жизнь, опасаясь, что придут святые браться и отправят на костер. Мисочки с кашей ему приносить будет. Может и так. Но вот взвоет — это точно.

А друзей у него толком нет, всегда был нелюдим. Брат в поход уехал. Кому расскажешь?

Элиза? Милая, славная Элиза. До ее дома отсюда два дня пути. Она конечно поймет… выслушает и пожалеет…

Все шел…

Яблони у дороги — все в цвету. Беленькие.

Шаги в коридоре, скрип ключа в замке, глухой лязг.

— Эй! К тебе пришли!

Кое-как Зимородку удалось сесть, все тело болело и звенела голова. Солома под ним хрустнула — хорошая, сухая, свежая солома, не пожалели…

В дверях стояли двое.

— Марта! — Зимородок тихо, сквозь зубы, застонал. — Что ты здесь делаешь?!

Хотел было вскочить, но не вышло, нога подвернулась, едва не упал… гулко лязгнули кандалы. Темные круги поплыли перед глазами. Сел, раздумав вскакивать. Вместо Марты ответил Иеф.

— Мы просто зашли к тебе, Уль. Марту отпустили домой. Все нормально.

Голос неприятно дребезжал. Марта стояла, вцепившись в локоть королевского венатора, на ее бледном, строгом и ужасно собранном лице, нелепо выделяется распухший красный нос… глаза сухие, губы сжаты плотно. Держится, изо всех сил.

— Уль… — слов почти не слышно, но легко догадаться и так.

— Ничего, Марта, все будет хорошо.

Он попытался улыбнуться, правда вышло не очень, даже страшновато пожалуй… Язык ворочался с трудом, челюсть болела и губа разбита — это еще стража у ворот постаралась. Шикарная, должно быть, у него улыбка.

А у Иефа здоровенная, подсохшая уже, ссадина на скуле, и чуть-чуть на лбу.

— Кто это тебя так приложил?

— С лестницы упал, — буркнул тот, — ступенька подломилась. Сколько я им говорил, что починить надо.

Почти правдоподобно вышло, только чуть-чуть фальшиво. Конечно ступенька, что ж еще. Марта вздрогнула, рассеянно глянула на Иефа.

— Мессир венатор храбро дрался, — зачем-то сказала она. — Но их было слишком много.

Иеф раздраженно скривился, ему было неудобно, неловко за свою беспомощность. Не по чину. Такие, как он, должны не кулаками махать, а решать дела иначе. Иначе не вышло. Иеф, конечно, сделал все что мог.

— Прости, Уль…

Зимородок кивнул — он все прекрасно понимает. Он сам, по собственному желанию, влез в это дело, не рассчитывая, что все сразу кинутся ему помогать.

— Уль, неужели это того стоило, а? — в голосе королевского венатора отчетливо шуршала тоска. — Ведь и Якоба ты не спас.

— А что я должен был сделать? Отойти в сторону и смотреть?

— Да лучше было бы отойти! Куда разумней!

Зимородок усмехнулся, поступать разумно — не его сильная сторона. Иеф и сам все прекрасно знает. Разумно не выходило.

С трудом, хватаясь за стены, удалось встать.

— Марта…

Венатор хмуро глянул на него.

— Если хочешь, я вас оставлю ненадолго. Поговорите.

Тихо вышел в коридор.

Марта подошла, медленно, осторожно, словно боясь расплескать накопившие внутри слезы. Дотронулась до руки, тихонько, кончиками пальцев… белые губы… дрожали… Густо замазанный грязью и засохшей кровью, Зимородок выглядел сейчас так, что трогать его было страшно, того и гляди развалится, живого места нет… Марта легонько погладила по плечу… несмело… словно хотелось обнять, но не решалась. Шептала что-то, почти беззвучно.

Он взял ее за плечи, притянул к себе, прижал. Крепко прижал, со всей силы. Она дернулась было, но поддалась. Все тело напряжено, неподвижно, словно каменное, только спина мелко-мелко вздрагивает.

В боку резануло острой болью. Ничего. Все равно. Сейчас это уже не имеет значения. Другое имеет…

Холодный лоб ткнулся в его подбородок.

— Ну что ты, милая…

Целовать ее получилось плохо — губы разбиты, не слушаются, не шевелятся.

— Все будет хорошо… ну что ты…

Зачем говорить ей это? Кто бы знал? Но иначе не выходило. Самому хотелось выть и скулить от страха.

— Все будет хорошо, Марта… Я люблю тебя… очень… Марта…

Она вздрогнула и на вздохе замерла, вдруг громко всхлипнув. Хлынули слезы, прорвавшись наружу. И тело обмякло, став, наконец, настоящим, живым… она обняла, судорожно, прижалась, уткнувшись носом в его шею. Рыдая взахлеб.

— Все хорошо, милая, все хорошо…

Он шептал ей, целовал ее, обнимая, гладя по спине, по волосам…

— Все хорошо…

— Это еще что?

Иеф смотрел на стоящего пред ним парня с мешком в руках. Парень подловил его прямо на улице и упорно чего-то хотел, суя мешок под нос.

— Тут голова дракона.

— Какого еще дракона? Мне уже одну принесли.

Меньше всего сейчас хотелось с этим разбираться. Иеф едва сдерживался, чтоб не послать парня куда подальше, и без него хватало забот.

— Он убил дракона.

— Приходи в ратушу, там все запишут и оформят.

Иеф повернулся спиной. На улице было многолюдно, на них оборачивались. Все это ужасно злило. Кто убил? Впрочем, какая разница, пусть идет, тащит… там разберутся.

— Подождите! — парень не отставал. — Как Зимородок? Я могу чем-то помочь?

Иеф крутанулся на месте, уставился на парня… Причем тут Зимородок? Парень выглядел скорее испуганным… Может, показалось?

— Что?

— Это Зимородок убил дракона! Вот! — парень настойчиво пихал венатору мешок. — Ему полагается отпущение грехов и все такое…

Иеф выругался про себя. Этого еще не хватало.

— У меня высочайшее предписание, — зашипел он сквозь зубы, — вешать без суда любого, кто пожелает оказать Зимородку помощь. На первом же суку. Ты что-то хотел?

Высочайшее предписание, с печатью Ватикана, лежало у Иефа на столе — колесовать. А всех, кто попытается помешать приведению приговора в исполнение, — карать безжалостно. Как врагов Святой Церкви, действующих по наущению дьявола. Вручая документ, епископ ликовал, весьма недвусмысленно намекая, что если Иеф скажет хоть слово против — его покарают тоже. Здесь четко написано. Но мессир королевский венатор не будет мешать правосудию, даже наоборот, всячески будет оказывать содействие? Ведь так? Иефу страшно хотелось плюнуть епископу в глаз, тот самый, уже пострадавший. Но он сдержался. Толку не будет.

— Вот! Посмотрите!

— Да что ты мне суешь! — нервы все-таки начали сдавать. — Какая, к чертям, разница! Кто там кого убил. После смерти ему простят. А ты — пошел отсюда!

— Но…

— Пошел!

Последнее Иеф гаркнул так громко, что люди вокруг шарахнулись в стороны. Впечатляюще вышло. Вот таким голосом он когда-то орал приказы в бою, перекрывая грохот и лязг. Парень дрогнул, но устоял.

— Но как же…

Иеф плюнул, повернулся и пошел прочь. Парень, кажется, за ним, не уверенно, отставая на несколько шагов.

Ладно, сейчас домой.

— Хозяин не может сейчас принять. Пожалуйста, уходите.

— Мне очень нужно поговорить с мессиром венатором.

— Сейчас это невозможно. Приходите завтра.

Доблестно и крайне вежливо, как всегда, старичок Бертран прикрывал собой дверь.

Что интересно, парень долго топтался на улице, бродил туда-сюда, не решаясь постучать. Решился. И вот теперь отступать не собирался.