9. Что будет. Сто дней до весны

— Правую ногу вперед! Правую, я сказал! Рррр-раз! Еще!

Марсово поле гудит от окриков кампигенов.

— Ррр-раз!

— Ровнее! Ррр-раз!

— А-ай, с-сука! Твою мать!

— Куда машешь, сатир криворукий! Я тебе щас по башке махну! Не рубить — колоть, я сказал! Так! Еще раз — правую ногу вперед!

Я улыбаюсь — когда-то и сам был таким.

Мой легион. Здесь проверенные, опытные люди, большая часть была со мной в Самате. Но многих сейчас набирали заново, молодых, их еще гонять и гонять. И гоняем. Мне было чем заняться.

Дома я почти не появляюсь, слишком сложно там, слишком много времени, что бы думать. Тут проще.

— Бегом, марш! — ору я.

И сам перехожу с шага на привычную рысь. Панцирь, шлем, тяжелый плетеный щит и деревянный меч, — сегодня шесть миль вдоль Тибра, потом назад. Потом поплавать, и еще погонять бы их с чучелами. А вечером к Фламинию на обед — надо выбираться хоть иногда, послушать, что говорят. У него будет весь Илой… главное, чтобы хозяин не начал читать свои стихи — этого я, пожалуй, уже не вынесу.

— Ровнее, ровнее! Подтянулись! Бегом!

Рядом сопит Нумерий Глабрион, легионный префект, невысокий, широколицый, с упрямо выпирающим из-под короткого панциря брюхом, человек, которому я давно привык доверять, как самому себе. Бегать в полном доспехе ему тяжело, но и отлынивать он никогда будет. Нужно — значит нужно. Глабриона я всегда ценил за дальновидность, жесткость и непреклонность, хотя с виду эти качества в нем сложно заподозрить. Он тоже пойдет со мной.

Со мной пойдут все, кого я ценю. Все, кого бы я никак не хотел видеть рядом в этот раз. Но иначе не выйдет.

Дэнтер бежит ровно, словно на прогулке, даже мурлыкает веселую песенку себе под нос. Новобранцы поглядывают на него с сомнением и завистью, изо всех сил стараются не отставать, и в ногу! но куда им! Вот побегают за ним годика два… Далеко им еще.

— Перестроиться! — доносится из-за спины.

Гай Маэна выскакивает из воды, отряхивается, словно мокрый пес, в два прыжка оказывается рядом, и вытягивается на траве во весь рост.

— Скорей бы весна! — мечтательно вздыхает он, синий весь, зубы стучат.

Сейчас мало кто решится полезть в Тибр купаться, разве что я, да иногда еще Гай. Мальчишка… Надеется когда-нибудь тоже стать героем, величайшим, равным богам! Вот только своего Самата ему уже не достанется. Самат достался мне, а ему — так, краем, он там многого не успел, и много не умел тогда. Ничего, однажды он найдет другой Самат, и сровняет с лицом земли. Сам. А потом…

— Держи, — я протягиваю ему толстый шерстяной плащ. Он несколько секунд мнется, задумчиво кусая посиневшие губы, потом виновато берет, заворачивается по самые уши. Я сижу так, меня холодом не возьмешь.

Ветер налетает, бьет сырой осенью в спину.

— А видел, Атрокс, там на Форуме клетку с орком поставили? Стр-рашный! Я и не думал, что такие бывают! Глазища так и сверкают! А клыки — видел?! Видел, а! Как у зверя, огромные! И все скалится на нас! Уууу, тварь!

Видел я эту клетку. Молодой кхай, не старше Гая, из сайетов, тощий, обнаженный, затравленный вконец, сидит, забившись в угол. Мне сказали — он и от еды отказывается, значит долго кхаю не протянуть, да и зачем? Надежды для него все равно никакой. Недавно привозили кхаев покрупнее и постарше, для боев на арене, выпускали безоружных против тигров, смотрели потом, как тигры разрывают их на куски. Словно звери против зверей, но куда кхаям до тигров. Звери!

— А видел ты этих тварей верхом? — спрашиваю я. — Видел, как они носятся по степям? Видел их красноперые стрелы?

Гай заворожено мотает головой, хочет посмотреть. И я вдруг ловлю себя на мысли, что вот точно так же я смотрел когда-то на пьяного Фалена в харчевне. Теперь так же — Гай на меня. Как же! Ведь я видел далекую Хатогу и чудесные Дымные Озера, я сражался с диковинными орками, я… а что видел он? Какой-то Илой, какой-то Самат. Нет, конечно Саматом он гордится страшно, аж уши краснеют от удовольствия. Он может гордиться по праву — не многие опытные воины сражались так же достойно, как он. Но чем тут удивить? Был, да… так все были.

Интересно, что шепчет он своей Октавии, обнимая вечерами в Лукулловом Саду, о подвигах, или… Эх, не о подвигах надо было… Да что теперь.

Гай чуть поежился под плащом, но уже согрелся, готов вскочить и куда-то бежать. Но нет.

— А расскажи, как там! — просит, предано заглядывая в лицо.

И мне стыдно тащить таких, как он, на войну.

Ведь это будет моя война. Чужая для него.

Но я так решил. И так будет.

Маэна осторожно прихлебывал из крошечной чашечки ароматный чай. Темные глаза давно поблекли, подернулись старческой поволокой, но там, в глубине, все еще звенела сталь.

— Садись, Райгак. Поговорим.

Подошел на негнущихся ногах, сел. С Маэной можно начистоту, почти… На чистоту до конца — я наверно, не смогу ни с кем… Но с ним хоть можно поговорить, от этого легче и сложнее одновременно.

Маэна смотрит на меня. Я отворачиваюсь, на минуту закрываю глаза, хочется… не знаю…

— Ты все решил?

Киваю. Решил.

— Не легкий выбор… — говорит Маэна.

— Свой выбор я сделал много лет назад.

Качая головой, он морщит лоб.

— Ты жалеешь?

Я хотел ответить «да». Как же не жалеть, если моя жизнь могла сложиться совсем иначе, проще, понятнее, или, по крайней мере, без ночных кошмаров, что преследуют меня долгие годы. Я бы точно знал, что надо сражаться за своих друзей и против врагов, точно бы знал на какой я стороне, не метался бы, разрываясь на части. И сейчас, я все бы точно и твердо знал…

Я хотел ответить «да». Но не смог.

Всю жизнь я только и делал, что бегал за далекими огнями, пытался достать, протягивал руки… Но стоило приблизиться, и огни оказывались на противоположной стороне. Они водили меня кругами, не давая покоя.

Микойский князь и илойский патриций, солдат и консул, мальчишка с кучей долгов, почтенный муж, живущий в роскошном доме… Мои победы, моя слава… Илой и Самат.

Я хотел так многого, и получил все что хотел, даже больше, но теперь…

Там, вдали, не осталось больше огней. И я не знаю куда идти.

Маэна ждет. Молча, неподвижно, чуть склонив голову на бок. Он мог бы не спрашивать, ведь и так прекрасно знает, что я скажу. Тогда зачем? Но он ждет.

— Нет, я не жалею.

Он кивает и начинает медленно подниматься, словно уже услышал все, что хотел и дальше говорить не о чем.

— Я не жалею, Маэна! — почти кричу, пытаясь остановить, договорить, объяснить, не хочу заканчивать разговор так… — Я не хочу жалеть! Зачем? Что было — то было, разве кому-то станет легче, если я скажу «да»? Пусть многое надо было сделать не так, но что теперь? Да, я был дураком, сам толком не понимал чего хотел, но я… Я это сделал! Именно этого я хотел! Я илойский солдат, я клялся богами!

Старый цензор оборачивается, кивает мне.

— Будь верен, солдат, — говорит тихо.

И сердце срывается, гулко ударив о ребра.

Звезды поблескивают в вышине.

Я сижу в один перестиле, смотрю в небо. Прохладная ясная ночь — моя последняя ночь дома…

Дома? Да, я слишком привык. Мне уже сорок три. И мой дом здесь! Это так, пусть и страшно признаться даже самому себе. Все эти годы я не мог простить себе, что ушел. Что отказался. Что выбрал не тот путь. Я жалею? Нет, я не жалею, я не могу об это жалеть. Маэне я сказал правду.

Но и простить не могу.

Словно белка в колесе — бегу скорее в очередной поход, но уехав, я мечтаю лишь поскорее вернуться. Замкнутый круг, без начала и конца, бег на месте.

Я не могу оставаться здесь, но единственное, чего я хочу…

Легкие, едва слышные шаги. Тонкие руки ложатся на плечи. Она опускается рядом, прижимаясь щекой к моему плечу. Обнимает… И боясь вздохнуть, боясь поверить, я поворачиваюсь к ней. Ее волосы пахнут жасмином и сандалом, и небо ночное тонет в бездонных темных глазах… далекие звезды, отражаясь, мерцают огнями… вот они, эти огни, совсем рядом, стоит лишь протянуть руку.

Аж захватывает дух!

Протянуть, прикоснуться, ощутить под пальцами взволнованную дрожь, и прижать к себе… Голову сносит напрочь и колотится сердце… Эдэя! кажется, вот сейчас я проснусь, один, на холодном мраморе перестиля… а завтра тихо, не прощаясь, уйду.