СОЛОМОН. У меня была дочь, мир её праху, она кончила самоубийством. Почти пятьдесят лет назад. И каждую ночь, как только я засыпаю, она уже сидит рядом. Я вижу ее так же ясно, как вижу вас. Но если бы произошло чудо и она бы вернулась к жизни, что бы я ей сказал? (Поворачивается к ВИКТОРУ и платит). Семь вы уже получили, вот я даю вам восемь, девять, десять, одиннадцать. (Роется в карманах и достает пятьдесят долларов). А вот и пятьдесят за арфу. А теперь извините — у меня сегодня еще столько работы! (Берет блокнот и карандаш и тщательно записывает каждую вещь).

ВИКТОР (складывая деньги). Если хочешь, мы ещё успеем в кино.

ЭСТЕР. Хорошо.

Он идёт к костюму и начинает развязывать упаковку.

Не волнуйся.

Он на неё смотрит — она поворачивается к СОЛОМОНУ.

До свидания, мистер Соломон.

СОЛОМОН (глядя на нее исподлобья). До свиданья, дорогая, мне так нравится этот костюм, такой он красивый! (Продолжает работать).

ЭСТЕР. Спасибо. (Уходит).

ВИКТОР (застёгивает портупею, завязывает галстук). Когда вы её заберете?

СОЛОМОН. С божьей помощью, если буду жив, это первое, что я сделаю завтра утром.

ВИКТОР. А это потом. Здесь моя рапира, маска и перчатки. (Надевает китель).

СОЛОМОН (продолжая работать). Не беспокойтесь, их я не трону.

ВИКТОР (протягивая руку). Рад был с вами познакомиться, Соломон.

СОЛОМОН. Взаимно. А я вас хотел бы поблагодарить.

ВИКТОР. За что?

СОЛОМОН (кивая в сторону мебели). За… ну кто бы поверил, что я этим снова займусь? (Обрывает себя). Но идите, уже идите. У меня здесь столько работы.

ВИКТОР (идя к двери, надевая фуражку). Счастливо оставаться.

СОЛОМОН. Оставаться или не оставаться — этого, мой мальчик, никогда не знаешь до самой последней минуты.

ВИКТОР (улыбаясь). Правда. Да. (Обводит комнату последним взглядом). Ну… до свидания.

СОЛОМОН (в то время, как ВИКТОР выходит). До свидания — до свидания. (Он остается один с блокнотом и карандашом в руке — берет карандаш и продолжает работать. Но вскоре перестаёт, осматривается и начинает понимать, что произошло. Теперь он в смятении и беспокойстве. Рука дотрагиваемся до щеки, подступает страх, глаза начинают бешено вращаться по комнате. Наконец его взгляд останавливается на граммофоне. Он встаёт, осматривает его, заводит, ставит мембрану на пластинку и нажимает на пуск. Играет пластинка — «комики». Как только они начинают шутить, его угнетенное состояние сменяется удивлением. Вот он уже улыбается, хихикает. Потом смех на пластинке кончается, и он кивает, что-то вспоминая. Но вот он вновь начинает смеяться, качает головой, будто говорит: «Нет, есть ещё порох…» Смех на пластинке и его собственный становятся громче, вот они уже сливаются. Он хватается за голову и не в состоянии перестать смеяться садится в кресло в центре сцены. Разваливается в нем — к его смеху теперь примешиваются слезы, и начинает отчаянно выть).

Занавес медленно опускается.

Зрительские симпатии должны быть поделены между Виктором и Уолтером. Актер, играющий Уолтера, не должен рассматривать свои попытки завоевать дружбу Виктора как простую манипуляцию. С начала и до конца Уолтер пытается провести в жизнь то, что он узнал о себе; он вызывает симпатию в зависимости от своей откровенности, глубины чувств и страдания, с которым играется эта роль.

Это замечание выходит за предёлы вопросов сценического искусства и темы пьесы. Мир сейчас устроен так, что братья обладают всеми качествами, необходимыми для участия в нем; соответственно их психологии и моральные ценности вступают в конфликт по сути социальной дилеммы. Поэтому при постановке следует отказаться от категоричности суждений для того чтобы показать в обоих братьях их человечность и их точки зрения на жизнь. И в самом деле, каждый, в основном, доказал другому, что другой знал, но предпочитал не смотреть правде в глаза. В итоге каждый, требуя от другого того, что было принесено в жертву времени, понимает, что собственное устройство жизни так или иначе задето.

Пьеса может быть сыграна с антрактом, как это указано в конце первого акта. Однако, если условия позволят, лучше перерыва не делать.