конечно, только те, у кого за стенами тюрьмы остались близкие или родные.

Но и с передачами колчаковские тюремщики ухитрялись устраивать

подлости: некоторые надзиратели, приносившие корзинки и узелки с

продуктами, по дороге часть (лучшее притом) габирали себе и до

заключенного доходила порой лишь половина принесенного. Конечно,

сравнивали записку подающего с содержимым корзины, уличали, ругались,

но все было бесполезно.

Присмотревшись первые дни к режиму тюремной больницы, я

убедился в том. что „обслуживающие“ нас в больнице над:шратели-волки—

наследие царизма-старалшъ чем можно, отравить существование

„политических“. Попадались „доброжелательные“ из молодых, готовые даже

связать нас с волей (передать записку), но это в виде исключения.

—

Первое время караул во дворе тюрьмы был .вверен“ безусым

гимназистам и реалистам, но ряд „ происшествий * заставил администрацию

снять подающих надежды буржуазных сынков с ответственных постов.

Раз вечером мы услышали гром выстрелов и зате№ чей-то отчаянный

крик.

Желающий отличиться мальчишка-охранник заметил, что один из

заключенных разговаривает через окно с женской тюрьмой, и без всякого

предупреждения прицелился, выстрелил и убил наповал.

На крики возмущения бывалые ответили репликами:

—Что-ж, похвалят еще за усердие. 25 рублей получит, как

полагается.

'

— А к суду не привлекут? Ведь без предупреждения стрелял?

— К суду? С какой стати. Знаешь, ворон ворону глаза ие выклюет.

Конечно, так и было. Дело замяли, но учащихся- часовых увели —

вероятно нашли, что они . черезчур усердствуют.

Но когда-то еще эта »воля“. До сих пор никаких сообщений. „Сиди и

жди“. Знакомая тюремная тоска...

Попробовал взять что-либо из тюремной библиотеки,— что за окрошка...

Тут „Древние Крестоносцы“—соч. Булгарина, „Гражданин“ кн.

Мещерского и.. . . . . . П. JI. Лавров с Михайлов

ским“. Приходится выбирать и из этой мешанины...

Приводят все новых жильцов в больницу, и в ужасном виде.

Пока доведут до тюрьмы, выпорят нагайками, отнижут все ценное, и у

самых ворот белогвардейцы раздевают доставленного ими в тюрьму чуть не до-

гола.

закончил свой рассказ т. Кронин, теперь в тюрьме сидеть безопасней, чем

жить на воле.

В соседней палате помещен молодой человек, парикмахер Оленев—

тоже с прошибленной в кровь головой...

Арестован по доносу. Ударили прикладом ,,за возражение“.

' С приближением ночи, настроение обитателей становится более

нервным.

Доносится гул орудийных выстрелов

•

И сейчас же догадки, надежды:

Начальник тюрьмы—надутая, нафабренная и высокомерная фигура.

•

Контрабандой попадают листки газет, издаваемых ,,победителями“—

кадетами.

Тошнотворное впечатление. Противно читать немощные,

примирительные речи „бабушки“ Брешко-Брешков1- ской.

21 августа.

Идут дни и недели. Скоро месяц со дня ареста- И все еще

„расстреляют“.

По-прежнему масса слухов и вестей, правдивость которых трудно

проверить.

4

Говорят об уведенных из корпуса трех комиссарах, приговоренных к

расстрелу. И тотчас же опровержение. Кризис с книжками из „библиотеки“,

!

23 aвгycma.

г Все та же неизвестность. Говорят о каком-то списке назначенных к

освобождению, но пока это—миф. Но

■ какое-то .движение“ происходит: некоторых выпускают, одних водят на

допросы, других куда-то переводят.

А продавшиеся чехо-словакам и белому правительству газеты

приносят блестящие известия.

В одном листке читаю приказ: при мобилизации расстреливать „на

месте“ отказывающихся.

В этом же номере, с позволения сказать, газеты, откровеннейшее

„воззвание“ следственной комиссии к обывателю—доносить об

укрывающихся большевиках и сочувствующих; при этом даются примеры.

Голодание и режим дают себя знать.

26 августа.

Палата полна рассказами об усиленной деятельности следственной

комиссии.

Допрашивают в тюрьме (в канцелярии), на 6 столах, по 60 с

лишним человек в день. За месяц, говорят, допрошено уже 200 человек.

Пусть эта энергия достаточно удивительна, но все же большинство

до сих пор не знает, за кем они числятся, за. что взяты и скоро ли

выпустят.

Тюрьмы переполнены. Расчитанная на 500—600 человек., одна из

них впитала в себя уже ] 200, и продолжают набивать людьми, как

сельдей в боченок, и корпус, и больницу. И, конечно, смертность все

прогрессирует.

Сегодня пятая смерть в больнице. И все равнодушны. Вынесут

труп на носилках в корридор и долго лежит он там, пока не потащат в

катаверную.

3 сентября.

Новый квартирант—жертва доноса—бывший солдат, георгиевский

кавалер. Доносчики обвиняют его в убийства казака, хотя совершенно не

имеют улик.

Три раза по доносу арестовывали, три раза освобождали, в

последний раз выпустили на поруки и все же вновь арестовали.

'

Да здравствует белая юстиция!

8 сентября.

'

Скоро полтора месяца ареста, но нас все еще- „раз‘ясняют“. По

справедливому выражению т. Штейн- геля, вся эта комедия с следствием

—иллюстрация к поговорке „Кошке игрушки....“

Тем не менее, во всех углах пшпут в „Комиссию“' заявления,

показания, прошения.

Вести с воли неутешительные: одна часть „героев'' заняла Пермь,

скому технологическому институту. Вспоминаем давннш- нее прошлое.

Тогда, 20. лет тому назад, он был радикалом и, даже кончив курс, стоял во

главе студенческой забастовки. Теперь это самый обыкновенный

обыватель, и за что его взяли только, Аллаху известно.

' ■ _

От него узнали мы. обитатели больницы, пикантную новость:

следственная комиссия пополнилась,., бывшими царскими жандармами. .

Кого только ни забирают белые—уму помрачительно.

Вот примеры: арестована и сидит в тюрьме 60-летняя старуха,

собиравшая в подгородном лесу грибы. За что: за подслушанную

добровольцем-шпионом (их развелось тоже, как грибов) фразу:

„В

старые времена, до

освобождения крестьян, лучше было".

И чего только нет в этом портрете: обвинения в реквизиции

типографии „Заур. Края“, сплошная ложь о редактировании эсеровской

военной газеты „Новый Путь*

(не справились как следует, - фактически редактировал я „Вольный

Урал“—орган уездн. Совета Крестьянских Депутатов, и в „Н. И.“ не дал ни

единой строчки), тут и форменный донос (пригодится для следственной

комиссии) о преступном выступлении моем на родительском собрании во

2-й женской гимназии (по нашумевшему инциденту с удалением педагога

Младова); второй донос, что Г-ов не только не отдалился от большевиков,

как большинство эсеров,—наоборот—сделался их активным работником.*)