Нет, определенно, он нас всех немного поддразнивал…
Между тем мы подходили к Камням, и лицо Макса делалось все строже и суше. Я перевела взгляд на его руки: как ни странно, веточка ожила и шевелилась нерешительно. Шевелилась ли, он ли ее шевелил?
Кончик веточки, рогулька такая, живенько стала выписывать нечто в воздухе, потом изогнулась, как притянутая к земле. А Поливанов стоял, широко расставив ноги, и дышал так, будто пробежал длинную дистанцию.
— Лопаты! Лопаты несите!
— Что? — спросил отец, подворачивая голову к плечу. — Что, вы и в самом деле предполагаете? И рискнете копать?
— Почему бы нет? Без риска и жизни нет на земле!
Отец недоверчиво усмехнулся. Я подозреваю: ему показалась оскорбительной та легкость, с какой геологи находят воду. Или та самоуверенность, с какой Поливанов послал за лопатами?
Лопаты принесли.
— Вот здесь! — Поливанов показал себе под ноги. — Ройте здесь.
— А море не мешает? — поинтересовался отец. — В море ведь тоже вода.
Отец еще был в состоянии что-то спрашивать. Мы же все стояли совершенно остолбенело, пока Охан и Громов рыли в указанном месте. У Ларисы даже «башня» ее рассыпалась, но она этого не замечала, смотрела на Поливанова, оттопырив нижнюю влажную губку…
— Только тихо-тихо, осторожно, как в археологии: воду тоже можно спугнуть. В песок уйдет, — объяснял Поливанов.
Раз, два, три, четыре…
Песок летел в сторону, прямо на юбку и босые ноги Оли Чижовой. Она не шевелилась.
— Стоп! Дальше я сам! — Поливанов схватил лопату и осторожно стал окапывать какой-то предмет, приютившийся под камнем.
Безусловно, это не была вода. Я налегла на спину Оли Чижовой и слышала, как гулко бьется у нее сердце. Что же говорить об остальных?
И вдруг лопата звякнула, ударившись обо что-то звонкое. Движение, рывок, жест — и перед нами большая импортная сумка с ковбоем, а в ней бутылки.
— Не вода, правда, пепси-кола, но леди энд джентльмены простят новичка. Я так считаю. Квалификации на воду не хватило.
Прежде всего мы все перевели дыхание. Потом перевели взгляд с сумки на лицо Поливанова. Оно смеялось. Потом на отца. Не такой уж старый сухарь был мой отец. Но почему-то он не смеялся. Стоял серый и никому в эту минуту не интересный…
А может, этого и добивался Макс Поливанов? Пусть на полчаса, на час, на сегодняшний день занять первое место? Стать тем, что в книжках по психологии называется «неофициальный лидер»? Сыграть роль?
…Мы пили пепси-колу и ели вафли, оказавшиеся в сумке, уже в лагере и рассказывали Эльке с Пельменем всю историю находки. Был праздник, конечно, но почему-то мы не бесновались. Даже Вика, поднимавшая стакан «пепсика», сверкала и искрилась куда меньше обычного.
А потом после обеда совершенно неожиданно, пробираясь между Больших Камней вдоль берега, я услышала ее голос:
— Зачем тебе эта самодеятельность — на раскопки ездить? Ты же знал, что без меня?
— Для общего образования, Ежик. Для общего.
Вот уж никогда не думала, что Вику можно было прозвать Ежиком! Ничего колючего в ней не было и сейчас. Она стояла так, что я хорошо видела ее лицо, поднятое к Максу Поливанову. И на лице этом любовь и досада боролись с сомнением.
Потом она усмехнулась:
— Камчадалова тебя образовывала?
— И Камчадалова тоже. Все понемножку. — Макс взял Вику за локти и, приподняв, снова осторожненько, даже бережно как-то поставил на землю. — Все, Ежик, старались повысить общий уровень.
И тени стали уходить, уходить, уходить с Викиного все еще поднятого к Поливанову лица. Но все равно прежней беззаботности в этом лице уже не было…
Неужели Вика ревновала ко мне? И неужели именно так понял ее Поливанов? Но нет, что-то другое померещилось мне в тревоге моей лучшей подружки Вики Шполянской… Вот только что? Любопытство разбирало меня.
И совсем как в детстве захотелось мне иметь такую машинку. Поднесешь к другу (или врагу), нажмешь кнопку и пожалуйста — читай мысли. Но машинки не было, а я не очень-то отчетливо понимала, что делается даже в собственной голове.
В ней вопросы вроде того, выудил или не выудил сегодня утром Пельмень импортную зажигалку, мешались со стыдом за то, что я всерьез решила, будто Поливанов так, ни с того ни с сего, может забыть Вику.
Или мне было стыдно за то, что захотела отодвинуть Вику от Поливанова?
Вопросы эти путались у меня в голове, но одно я знала точно: никто на свете, никакой Поливанов не сможет поссорить нас с Викой.
Вику можно было принимать или не принимать целиком, как говорила моя мама. И мне было хорошо сидеть с ней рядом на парте или здесь, на песке. Меня интересовало ее мнение, например, о том, почему Грома тянет к моему отцу? Или о том, зачем Максу понадобился фокус с кладом?
А пока я обо всем этом думала, мы сидели в ожидании катера, уже сложив все свое имущество и как бы немного разъединенные тем, что наша разведка окончилась.
День подходил к концу. Розовело и поднималось небо. У самой воды нежно цвел желтый, особый, морской мак. И, глядя на этот тихий мак, на прикорнувшую возле обрыва «Яву», все молчали: наслаждались солнцем, морем, предчувствием лета.
Но среди этого всеобщего оцепенения перед лицом, как говорится, природы не увидела я ни Поливанова, ни Квадрата. «Интересно, куда это они завалились? — подумала я сонно. — Были, были и вдруг их не стало…»
Однако не успела я так подумать, как они вышли из-за Больших Камней, чем-то недовольные, даже как будто поссорившиеся. Правда, Поливанов при этом тихонечко так посвистывал и голова у него была закинута высоко, а Квадрат шел угрюмо, топтал землю.
И с этим видом человека, которому ни к чему все детские игрушки, археологические раскопки и школьные компании, Квадрат подошел к мотоциклу, наступая на ползущие по мелкой гальке листья мака.
— Ну, кто со мной? — крикнул он слишком громко. — Кому в город с ветерком?
Я была уверена, что на его призыв никто не отзовется. Но поднялся Пельмень, подошел к мотоциклу вразвалочку и, взявшись за руль, слегка тряхнул его, как будто проверяя на устойчивость.
— Поедем, что ли? — Он смотрел на Эльвиру прищурясь, и, странное дело, она послушно встала и пошла. Они даже никакими словами не попрощались с нами, только руки подняли совершенно одинаково: «Чао, мол, чао!» — привет и наилучшие пожелания тем, кто не умеет спешить.
Пыль завилась и опала за «Явой», а в остальном все продолжалось в том же духе, что и пять минут тому назад. Солнце висело низко над горизонтом, мы молчали, море тихонько переговаривалось с берегом.
Все продолжалось, но и все как бы стронулось, оказалось не самым прочным, что ли? Никто в классе Пельменя вроде не любил, но даже сестры Чижовы, Оля и Тоня, посмотрели вслед ему и Эльвире почти что с грустью.
Глава XI
Никогда бы не подумала, что меня так заденет отъезд Эльвиры и Мишки Пельменя. Мне, как Генке, на этот раз почему-то было категорически необходимо, чтоб все вместе. Между тем Пельмень и Эльвира не жалкий час какой-то выгадывали, а отделялись. Почему? Мы приезжали на разведку посмотреть, целы ли наши фундаменты, орнаменты, лопаты и закаты, а также маки и мифы. А они? Они тоже явились разведать и увидели сразу: даже по сравнению с совхозом археологический лагерь — не фонтан. От бураков и подсолнухов следовало избавляться (если уж избавляться) другим способом…
Или все заключалось в том, что больше чем за сутки Пельменю так ни разу и не удалось стать в позу Хозяина Жизни? Да еще при этом приходилось терпеть Грома?
Не обидно ли?
Я повела глазами вдоль борта, прислушалась: не вспоминает ли кто-нибудь о тех двоих вслух? Но каждый прокручивал свое.
— Нет, — говорил отец, к моему удивлению, совсем не назидательно, скорее задумчиво. — Нет, Лариса Борисовна, у каждого человека должен быть свой берег…