Американцы были в шоке от решения Юрченко вернуться в СССР. В своих публикациях, а в этом их «щедрость» превзошла наши ожидания, они рассказали обо всех выданных Виталием секретах, смаковали его визиты в Ленгли к самому шефу ЦРУ Уильяму Кейси. Им очень хотелось скомпрометировать в наших глазах Юрченко, подтолкнуть нас на жесткие судебные меры в отношении него, чтобы тем самым ослабить возможную притягательную силу примера Юрченко для других перебежчиков, не очень уютно чувствовавших себя под сенью американского гостеприимства. По установившейся шаблонной привычке американцы резко, на несколько порядков, преувеличивали значение полученной от Юрченко информации. Рональд Кесслер, считающийся информированным летописцем истории разведок, пишет, что «его (В. Юрченко. — Н. Л.) информация была бесценной», что он раскрыл в общей сложности 12 агентов, что Первое главное управление сотрясла якобы серия скандальных провалов, разоблачений, побегов и пр. Оставим все это на совести Кесслера. Он даже не обратил внимания на аргументы своих же американских экспертов, утверждавших, что люди, выданные Юрченко, уже не представляли для КГБ никакой оперативной ценности и давно не имели никакого контакта ни с кем. Эти эксперты отстаивали версию о сознательном внедрении Юрченко в ЦРУ, о его преднамеренной подо-сланности. Остается только повторить, что никакими данными о действующей агентурной сети советской разведки на территории США Юрченко не располагал.

Советское руководство поступило правильно, использовав на полную катушку политические преимущества, которые давало возвращение Юрченко из плена ЦРУ. Если американцы нарочито выпячивали полученные ими кое-какие оперативные дивиденды, то руководство в Москве побило их карты очевидными политическими козырями.

Что же касается тайных, то есть подлинных, причин побега и возвращения Виталия Юрченко, то они останутся навсегда в самых дальних темных углах его души. Побудительные мотавы его действий лежали вне политики, глубокие личные травмы толкнули его сначала в США, а потом вытолкнули об-ратао в СССР. Разобраться в них не смогли ни спецслужбы США, ни мы. Правда, мы после его возвращения и не были особенно в этом заинтересованы. Обозреватель газеты «Труд» Владимир Снегирев провел собственное расследование этого дела и результаты его изложил в трех больших статьях 13, 15 и 18 августа 1992 г. Думаю, что он достаточно близко подошел к пониманию этого дела, хотя в «око циклона» заглянуть оказалось не под силу и ему.

Возвращение Юрченко избавило меня от неминуемого наказания по служебной линии, ведь в разведке срабатывало правило «начальник несет личную ответственность за действия своих подчиненных». Я много общался с В. Юрченко, читал все материалы, написанные им или наговоренные на пленку, принимал участие в его дальнейшей судьбе, но, честно скажу, не продвинулся ни на пядь в понимании этой личности. Бог ему судья!

Были у нас и другие оперативные ситуации, при которых советская разведка входила в прямое противоборство с американской контрразведкой. Обычная разведка и контрразведка знают о существовании друг друга, видят своих представителей на некотором расстоянии, но в прямой контакт не вступают. Они внимательно наблюдают друг за другом. Если же образуется зона переплетения интересов той и другой противоборствующих сторон, то разведку ждет беда, ее действия попадают «под колпак». В середине 80-х годов у нас в Вашингтоне создалась такая ситуация, когда один из разведчиков оказался в поле зрения контрразведки, а потом был втянут в ее жернова. Я не называю его имени из чувства сострадания к его родным и близким, потому что впоследствии суд вынес ему приговор о высшей мере наказания.

Сотрудник этот давно вызывал нерасположение к себе тем, что происходил из семьи крупного партийного работника, к тому же и женат на дочери высокопоставленного чиновника партаппарата. Выходец из провинции, он быстро перебрался в Москву, получил разведывательное образование и теперь работал в Вашингтоне. Наше отношение к нему имело четкую основу. Мы не любили, когда «волосатая рука» покровителей начинала вмешиваться в наши внутренние дела. А тут так и произошло. Отдел ежегодно получал определенное количество квартир для улучшения жилищных условий сотрудников. Жилья получали немного, поэтому старались по цепочке улучшить положение нескольких семей. Скажем, имеющуюся трехкомнатную квартиру предоставляли такому работнику, разросшейся семье которого было тесно в двухкомнатной. Его освободившуюся двухкомнатную передавали тем, кто до этого жил в однокомнатной, а однокомнатную давали совсем «безлошадным». И все были довольны, потому что процедура повторялась довольно часто и у многих сохранялись шансы на решение со временем проблемы жилья.

Как только работник, о котором идет речь, поступил в отдел, так сразу же басовитые звонки начальственных аппаратов стали требовать, чтобы ему вне очереди была предоставлена трехкомнатная квартира. Прямому давлению пришлось уступить, однако отношение к новобранцу стало прохладным. В нашей среде «блатных» не любили, к счастью, их было немного.

Находясь в первой командировке в США, наш «герой» ничем себя не проявил, кое-как «тянул» годы и вдруг… когда его пребывание в США заметно перевалило за экватор, у него появилась заманчивая оперативная «связь». Отношения с этой «связью» развивались быстро, энергично, и вскоре она стала давать секретные материалы научно-технического характера за материальное вознаграждение. Центр внимательно следил за развитием этого оперативного контакта: с самого начала в нем появился какой-то настораживающий привкус. Было непонятно, как в целом вялому и малоактивному работнику удалось проявить цепкость и на исходе командировки приобрести перспективную «связь». Почему эта «связь» была из мира науки и техники, в то время как наш сотрудник работал под прикрытием дипломата и естественной средой его обитания были общественно-политические структуры? Чем объяснить столь быстрый и практически безболезненный переход к фазе секретного сотрудничества, чреватый немалыми опасностями для нашего помощника? Почему эта «связь» была достаточно холодна и даже безразлична к размеру вознаграждения, соглашаясь на все наши варианты? Вопросов возникало много, ставить их — наша повседневная работа. Наша же обязанность — и отвечать на эти вопросы. Это и называется «оперативной кухней».

Работник успел побывать в отпуске, мы вместе с Д. Якушкиным тщательно обсудили с ним все вопросы. Однако во время самой беседы возникли новые. Сотрудник не сумел развеять наши опасения. Мы дали ему указание все новые встречи записывать на портативный магнитофон, который легко маскировался в одежде. Пленки с записями мы получали по почте и расшифровывали в Москве. Вскоре мы пришли к заключению, что «связь» нашего работника является в лучшем случае «подставой», а в худшем… Было решено командировку прекратить, сотрудника вернуть домой. На нас совершенно не подействовали заклинания, записанные на пленку во время последнего разговора «связи», что она, дескать, не желает и не будет работать больше ни с кем, кроме нашего «героя». Даже магнитофонную брань в адрес «тупоголового центра» мы выслушали с улыбкой. Наши подозрения переросли в убежденность. Но как сделать, чтобы не толкнуть противника на провокацию в последний момент? Мы разработали легенду, в соответствии с которой наш сотрудник отзывался для назначения на более крупный и важный пост, который будет позволять ему периодически, два-три раза в год, бывать в Соединенных Штатах и встречаться со своим агентом. О том, что это только легенда, знали мы вдвоем с Якушкиным. Противник и работник поверили в нее.

По приезде в Москву сотрудник был отчислен из отдела и направлен в подразделение, где он не имел доступа к важной оперативной информации. Прошло всего несколько месяцев, и пришлось арестовать этого человека в связи с поступившими по другим каналам разведки неопровержимыми документальными данными о его сотрудничестве с американскими спецслужбами.