Добрыня хоть и был натураликом, но тоже очень жалел бычка. Животных здесь вообще очень любят, боятся причинить им боль. Помню, однажды меня затащил в гости Тока. Жена его, Серафима, любительница порыбачить, разбитная, разговорчивая женщина, в свободное время разрабатывает безболезненный способ ловли рыбы.

— Это же дико, — жаловалась она мне. — ловить рыбу крючком. А ну-ка, подцепи тебя крюком за горло, как запоешь? Ты думаешь, раз рыба молчит, значит ей не больно? Как же!

— А червяку, которого рвут живьем на части и насаживают на крючок, еще больней, — сказал я.

Серафима открыла рот и уставилась на меня. Призадумалась. Задал я ей задачу.

Игры заканчивались. Владимир опередил в беге с прыжками через лужи натуралика из мастерской и ликовал, будто стал чемпионом мира.

— Здорово я его! На целых полступни обогнал! Ах, чуть не забыл: я же хотел сделать тебе сюрприз. Сегодня мы уезжаем, а когда еще такая возможность представится. За мной, Шурка!

Я не поверил своим глазам, когда увидел милый сердцу пятиэтажный шлакоблочный дом с балконами, наполовину закрытыми шифером. Дом был неказист, каким-то обиженным, но таким родным и близким.

— Оставили на память, — Владимир кивнул на дом. — Архитектура и интерьер квартир второй половины двадцатого века. Побывай в своем времени, Санек. Помнишь, у вас было типовое массовое строительство.

Мы зашли в первую двухкомнатную квартиру. Сразу, на что обратил внимание, это низкий потолок. Отвык уже. Фу ты, и правда, будто оказался в своем времени: завтра идти на дежурство, устранять утечки вонючего газа в квартирах и подъездах. В тесной прихожей вешалка, на ней плащ из болоньи, кепка и женская вязаная шапочка из мохера. На стене забрызганный известью электросчетчик. Я с трепетом шагнул в комнату. Все прибрано и чисто. Массивный, тяжелый диван-кровать, на тумбочке — телевизор «Чайка», квадратный сервант с посудой. На видном месте японский кофейный сервиз, отделанный под перламутр, который в основном вытаскивали только для приборки. На столике газета «Забайкальский рабочий». Заглянули на кухню, обклеенную клеенкой. На потолке в углу трещина. Помню, сколько такие трещины не замазывай — никогда не замажешь. Плита газовая «Семипалатинская». И до чего же были дрянные эти плиты, всегда мы их ругали, но сейчас я на плиту смотрел с умилением, руки чесались разобрать ее и смазать краники. На подоконнике — пепельница и начатая пачка «Беломорканала». Я прямо-таки расчувствовался. А когда за шторкой увидел бутылку водки с наклейкой «Пшеничная», то и вовсе расклеился, чуть слезу не пустил — это так пахло моим временем. Было такое ощущение, что я живу сейчас настоящей жизнью, а мое путешествие во времени — сон, дивный, прекрасный сон. Казалось, выйдя на улицу, я окажусь в привычной обстановке: едут троллейбусы, ЗИЛы, «Жигули». Возле магазина «Восточный» продают пиво из бочки, очередь-толкучка, мелькают бидончики и трехлитровые стеклянные банки. На телеграфном столбе объявление: «Меняю однокомнатную квартиру … ГРЭС и КСК не предлагать». А чем черт не шутит, может вдруг так все и окажется! И я даже уверовал в это. И с колотящемся сердцем выскочил на улицу. Увы! Вокруг — великолепные белые, голубые, розовые строения. Березы, акации, клены и, конечно, тополя, тополя. И мне стало так грустно, что чуть не заплакал. Эх, прокатиться бы сейчас «зайцем» на автобусе, потолкаться бы в нем и подавиться, наступить бы кому-нибудь на ногу и спросить: «Вы на следующей не сходите?». А с каким бы удовольствием я постоял бы в очереди за невкусной коопторговской колбасой или полаялся бы с кем-нибудь из сферы обслуживания. Здесь я таких удовольствий лишен. Странное состояние овладело мной. И тоска, и печаль, и в то же время какая-то скрытая радость, заставляющая меня петь и кричать, за что же мне такое счастье!

Мы вернулись в Атамановку. Активно отдохнувший Владимир был уже весь в работе. А я сразу оказался в окружении трех улыбчивых молодых людей из института физкультуры. Они вручили специально разработанные для меня комплексы физических упражнений и настойчиво посоветовали заняться боксом — все данные для этого были. Что ж, заняться упражнениями можно, тем более у меня в квартире была отдельная комната для занятий спортом, со шведской стенкой, перекладиной, батутом, эспандерами и еще чем-то таким, о чем и понятия не имел. И боксом тоже заняться бы не мешало, раз уж тут все спортсмены. Мне еще в школе в шестом классе предлагали вступить в секцию бокса, говорили, что руки длинные.

Все у меня было, и уважение, и доверие, и понимали меня, всем обеспечен. Но все равно такое ощущение, особенно после того, как побывал в милой сердцу пятиэтажке, что чего-то мне не хватает. Не хватает — и все тут! И вспомнил я о своем стареньком мопеде с барахлившим моторчиком. Его-то мне и не хватало. Как бы между прочим, без задних мыслей, спросил Владимира, нельзя ли достать мопед?

— Нет ничего легче, — бойко ответил он. — А что это такое?

Я объяснил.

— Понял, — обрадовался он. — Найдем. Где всезнающий Тока? Тока!

— Я здесь.

Заявка была дана и вскоре после обеда привезли четыре старых мопеда, взятых может в музеях, а может на складах студий голофильмов. Я взял мопед «Рига-6», точь в точь похожий на мой, такой же обшарпанный и желтый.

— Замечательная машина! — одобрил выбор Владимир.

— А бензин где взять? — спросил я.

— Не знаю, — развел руками Тока. — Бензина во всем мире нет ни капли.

Говорить «не знаю» для Токи было сущим наказанием. Он сразу терялся, бледнел, но не изворачивался, говорил правду.

— Не плачь, Шурка, — сказал Владимир. — Я хоть и не знаю, что такое бензин, но знаю, что получить его для наших химиков не будет проблемой.

— А автол? И ложечку бы солидола?

— И этого тоже нет, — сокрушенно проговорил Тока.

— А как же ваши машины без смазки работают?

— Подшипники из клингирита не требуют смазки, — ответил Владимир. — Но химики какую хочешь смазку получат.

— Не надо ничего получать. Это вовсе необязательно. Пожалуйста!

— Поздно, Шурик — теперь уже надо, и обязательно!

Где-то незнакомые мне люди по извлеченным из архивов техдокументам осваивали технологию получения бензина из нефти, которой на планете оставались крохи. И уже через пару дней прямо в лабораторию доставили одну тонну бензина и десять литров смазочных материалов. Работы у нас было очень много, заканчивалась подготовка к эксперименту по распаду вещества, а я не ко времени связался с мопедом, было просто неудобно, даже стыдно.

— Иди, — сказал Владимир. — Бензин привезли. Стоп, подожди, вместе пойдем, мне тоже интересно.

Это было невероятно, чтобы Владимир из-за какого-то пустяка бросил неотложную работу.

Смазали ходовую часть мопеда, залили в бак бензин и стали заводить моторчик. Он не заводился, кашлял, чихал, стрелял. Все перепробовали — бесполезно. Начали разбирать моторчик.

— Иди, Володя, — сказал я. — У тебя же дело стоит.

— Нельзя бросать друга в беде.

Скоро за Владимиром пришел Добрыня, сказал, что нужно срочно внести поправки и … тоже остался помогать. Потом за указаниями пришли супруги Марковы, появился встревоженный Тарас, узнать, куда народ подевался, за ним Захар и еще какие-то люди. И все полезли в мопед искать неисправность. Но дельного совета никто дать не мог — техника старинная и довольно загадочная. Владимир пробурчал, что чрезвычайно умная башка придумала двигатель внутреннего сгорания и выбросил ненужную, по его мнению, пружинку.

Мне было неловко, что отрываю людей действительно от настоящей и важной работы. Я говорил «не надо, не стоит», но меня не слушали. Хотел было уже рявкнуть от всей души и прогнать всех в шею, но увидел идущую к нам Юлию. Девушка тоже стала помогать. Мопед разобрали до винтика, из любопытства выпустили воздух из шин, все перемазались, но все-таки разобрались что к чему. Были выточены и заменены поршневые кольца. Кое-как нашли выброшенную Владимиром пружинку и поставили ее на место. Мопед собрали. И, наконец, моторчик заработал, но с таким треском, что некоторые испуганно отскочили от него. Я прокатился вокруг скверика. Собралась толпа любопытных, мальчишки и девчонки бежали за мной. Прокатился и Владимир, и сказал, что давно не получал такого удовольствия. Ему особенно, да и другим тоже, нравилось то, что был треск и дым. Образовалась было очередь на прокат, но посмотрев на часы, Владимир неслышно присвистнул и ударил себя по бокам: